Однополчане - Александр Чуксин

Эти мощные машины на посадочной полосе и темное готическое здание костела, рокот мотора и пение органа — все это было явным несоответствием. И то, что они еще уживались рядом, было удивительно. Далекое прошлое и сегодняшнее… Два мира, две жизни.

И, наблюдая это, оба летчика — и умудренный жизненным опытом Зорин, и молодой Колосков — думали об одном: как сложна, как противоречива порою жизнь.

Погруженные в свои мысли, летчики не заметили, как к террасе подошли двое в тулупах. Один из них вышел вперед и тихо доложил:

— Товарищ полковник, капитан Кочубей и сержант Репин вернулись в ваше распоряжение.

Командир полка, не дослушав рапорта, перескочил через перила террасы:

— Я в этом не сомневался, я вас ждал… А где же третий — наш сибиряк? — Зорин всмотрелся в их худые, бледные лица. — Входите скорее в комнату, а вы, Колосков, закажите им баньку и хороший ужин.

После ухода Якова и Репина Кочубей присел у печи и рассказал командиру, как их сбили, как они вернулись в село, где был оставлен Дружинин, и попрощались с ним. В Станиславе они узнали о местонахождении полка, ехали на попутных машинах, потом на товарном поезде и догнали свою часть. Штурман говорил медленно, борясь с приятной дремотой. Ему было хорошо. Он опять в своем полку — в своей семье…

В морозный вечер Зорин вместе с сыном пришел в общежитие летчиков. Зорин молча присел у печурки и стал слушать мелодии русских песен, которые наигрывал баянист. Витя Зорин подошел к Репину и, заглядывая ему в лицо, спросил:

— Петя, завтра ты идешь на задание?

— Да.

— Над Германией пролетать будешь?

— А как же. Скоро все там будем, — подмигнул Петро.

— Вот здорово! — радостно воскликнул Витя. — Понимаешь, мне до зарезу надо побывать в Германии… А кончится война, в суворовское училище подамся.

Полковник, услышав последние слова сына, подтвердил:

— В Саратов поедет. Вырастет, — настоящим офицером будет.

Лицо Вити вспыхнуло румянцем. Приятно, когда с тобой разговаривают, как со взрослым.

— В суворовское? — переспросил Шеганцуков и удивленно поднял густые брови. — Зачем? После войны мир будет. Я демобилизуюсь, к себе в Нальчик поеду, строить буду… — Он замолчал и, посматривая на командира, нетвердо добавил: — Зачем после войны армия нужна?

— Загнул, — засмеялся Репин. — А враги куда денутся?..

— Эй, Петро, не смотришь в глубину, — добродушно ответил Шеганцуков. — Друзей будет больше, а когда друзей много, и враги не страшны.

— После войны и я думаю поехать учиться, — после паузы проговорил Колосков.

— Мне бы домик купить где-нибудь у речки, поблизости к авиационным мастерским, — вставил Исаев.

Пылаев в разговоре участия не принимал. Поглядывая на Зорина, он думал о том, сколько хорошего сделал для него этот человек. Ведь все основания были не допустить к полетам. А Зорин поверил ему. Великое это дело, когда тебе доверяют. Сил прибавляется, и только самый распоследний человек не делает всего, чтобы это доверие оправдать. И еще Пылаев думал о том, что жизнь Зорина — это армия. Он останется в полку и после войны. И он, Пылаев, с ним вместе. Тем более, что ехать ему по существу не к кому. Ему хотелось высказать все это командиру, но что-то удерживало его. После тяжелого ожога и гибели Назарова Василий вообще стал молчалив. Мало бывал среди людей, часами просиживал в кабине самолета… Отпустил бороду, которая скрывала шрамы на лице.

— Ну, а вы о чем думаете? — мягко спросил Зорин.

— О чем? Вот хорошо бы было после войны воздвигнуть в Москве памятник погибшим. Воздвигнуть на видном месте и такой высоты, чтобы, откуда бы ни подъезжали к нашей столице люди, видели его за сто верст и обнажали голову.

— Верно, — подтвердил командир, — и у меня такие мысли. Нельзя забывать мертвых, они делят славу с живыми.

Командир полка встал. Поднялись и летчики.

— Спокойной ночи, товарищи. Отдыхайте. Завтра летим на юг. В районе Будапешта враг упорствует, а если враг не сдается, его надо уничтожать.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Вот уже два месяца, как Дружинина привезли в этот госпиталь. Здесь он узнал, что у него ампутирована нога. Отлетался, значит, да и вообще отвоевался… Нет, он не может примириться с этой мыслью. Он будет летать!

Вот и сегодня, после обхода врача, вновь и вновь обдумывая свое будущее, Дружинин пришел к выводу: он сможет управлять самолетом. И сам не заметил, как проговорил вслух:

— Ну нет, товарищи, летать я еще смогу.

— С кем это вы беседуете? — донесся негромкий голос с соседней кровати.

Говорил контуженный в голову майор-танкист. Дружинин поднял повыше подушку и, облокотившись на нее спиной, взволнованно ответил:

— Вот собираюсь с одной ногой врага в воздухе бить.

— Летать с одной ногой? Да что вы, шутите? Вас даже в писаря не возьмут. Нам с вами одна дорога — в тыл.

— Это вы зря, товарищ майор. Руки у меня целы, глаза в порядке. Силу еще чувствую. Стрелять или, скажем бомбить смогу?

— Факт. Только пропишут вам по всем статьям покой. Ей богу, поверьте моему слову. Я в госпитале за три месяца все премудрости познал, — хитровато и вместе с тем невесело усмехнулся он: — Таков закон, армии нужны только здоровые люди.

— А мне без армии нельзя, — решительно заявил Дружинин. — У меня вся семья боевая — жена и дочурка в партизанах, мне отставать негоже. Вот выпишут из госпиталя, поеду к маршалу авиации, буду проситься в свой полк. Он знает меня, до войны в составе отличников-курсантов был у него на приеме. Вместе фотографировались.

— Не примет, ей-богу, не примет. А если и примет, то откажет, — вздохнул майор.

— А может, и разрешит, — вмешался третий больной, старший лейтенант, сапер. Он с трудом приподнялся с подушки, всматриваясь в Дружинина, потом опять откинулся назад. — Завидую тебе, летчик, — тихо сказал он, — ты можешь мечтать, а я вот без обеих ног, даже сам домой не доберусь.

— Да что вы, товарищ старший лейтенант. Вам такие ноги сделают, плясать будете.

Сапер промолчал. В палате опять стало тихо. Потом спросил:

— Летчик ты, с высоты-то оно виднее, скажи — скоро война кончится?

— До Берлина дойдем, так и конец войне, — ответил за Дружинина майор.

— А может, раньше? Я слышал, переговоры хотят начать.

— Сейчас сила решает судьбу войны, а не переговоры, — сказал танкист. Он не спеша поднялся с постели и, придерживая руками забинтованную голову, подошел к окну, открыл форточку. В палату ворвался холодный ветерок. Он принес запах первого снега. Расправляя плечи, танкист мечтательно проговорил: — Скоро поеду к себе в Сибирь…

Открылась дверь. В палату вошла сестра с дежурным врачом. Начался очередной осмотр больных.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

В январе и феврале 1945 года ожесточенные бои развернулись возле озера Балатон, в районе Будапешта. Немцы стянули сюда большое количество артиллерии, опоясали город всевозможными проволочными и бетонными укреплениями, на каждом шагу установили огневые точки. Гитлеровское командование придавало особое значение обороне Будапешта, который стоял на пути к Австрии и Южной Германии. Противник предпринял контратаки крупными танковыми силами, особенно яростно защищая район Секешфехервара, где нашим войскам пришлось даже отойти назад. Несмотря на это, 7 января 1945 года части Третьего Украинского фронта с боями ворвались в Секешфехервар и удержали его за собой. С запада и севера, успешно взламывая оборону немцев, войска Второго Украинского фронта заняли город Тато.

Замысел нашего командования состоял в том, чтобы силами двух фронтов охватить будапештскую группировку, не дать врагу вырваться из окружения, затем бросить основные силы дальше на запад, преследуя и добивая противника.

В воздухе с рассвета и дотемна велись ожесточенные бои. Немецкое командование на этом участке применило бронированные истребители, которые с яростью бросались на наши самолеты, преграждая им путь. Но… спасти окруженные дивизии было уже невозможно.

В конце января наши части ворвались в восточную часть города-Пешт.

В феврале завязались бои за западную часть города — Буду…

В этот день вылетали всем полком во главе с Зориным. Витя Зорин крутился возле машины отца, помогая Исаеву снимать чехлы с моторов.

Подвеска бомб окончена, технический состав отошел от самолетов.

Штурман полка переложил карту в новый, просвечивающийся планшет, надел парашют. Полковник докурил папиросу, посмотрел на часы. Подозвал инженера полка:

— Ракету для запуска.

Нагнулся, поцеловал сына…

Заработали моторы.

Подполковник Руденко стоял у аппарата и бегло читал ленту, которая, шурша, спускалась вниз. Из штаба дивизии сообщили: «Поздравляем с награждением полка вторым орденом Отечественной войны I степени. Генерал-майор Гордеев».