На Волховском и Карельском фронтах. Дневники лейтенанта. 1941–1944 гг. - Андрей Владимирович Николаев

с Толькой Царевым изловчились, набрали сухарей, шмат сала тиснули. А как сменились, так сюда – с ребятами делиться. Это закон.

22 октября. Знаменательная дата – день моего двадцатилетия. В прошлом году у нас дома собрались мои школьные друзья, двенадцать человек. Несмотря на продовольственные затруднения мать испекла пирог, а в «Елисеевском» на Тверской достали несколько бутылок сухого. Потом, игнорируя комендантский час, шли по Первой Мещанской провожать наших девчонок. В тот день мы прощались как бы со своей беззаботной юностью.

В этот день я всегда получал подарки. Вот и сегодня – не исключение. Старшина объявил, что нам разрешено получение посылок из дома, не превышающих восьми килограмм весом. Тут же я прошу свою мать прислать мне теплые носки, фуфайку, перчатки, циркуль, карандашей, ложку, ножницы и сукна – черного и красного для петлиц и шевронов и галуна золотого или шелкового. Растянувшись на своем «ложе» в углу, я отдался во власть приятным грезам и воспоминаниям.

23 октября. Проснулись мы затемно, задолго до того, как прогорнили «зорю», проснулись от запаха тушеной баранины с луком. Запах был настолько раздражающим и аппетитным, что рот моментально наполнялся слюной. Я выглянул в окно и обнаружил во дворе походную кухню. Это была, должно быть, очень старая кухня на деревянном ходу, служившая своим котлом, вероятно, еще в Первую мировую. Выходит, кончилась сухомятка.

– Кормить будут два раза, – услышали мы крик Анатолия Гунченко, – повар говорит, что выделенный в его распоряжение агрегат времен Очакова с трехразовым питанием не справится. Так что, друзья, на крупную «подрубку» рассчитывать не придется. Вот так!

Подъем прошел вяло, без прежней интенсивности. В строгом ритме военного училища что-то «треснуло». На утренней поверке капитан Краснобаев объявил, что в связи с передислокацией училища дата выпуска будет приурочена к Новому году – то есть к 1 января 1943 года.

Сообщение выслушали молча, но потом спрашивали друг друга: «Все это хорошо, а чем мы станем заниматься?», «Двухлетнюю программу военного училища мы проскочили в сжатые сроки. И что теперь?!»

И вдруг как снег на голову: «Немецкая разведка предприняла операцию „Целлариус“ с целью высадить в районе станции Коноша – озеро Лаче группу специального назначения. Первый отряд диверсантов был сброшен в ночь на 31 августа…» Утверждалось, что диверсионная группа противника обнаружена в лесном массиве в сорока километрах южнее Каргополя.

В стрелковых батальонах сформированы роты быстрого реагирования.

24 октября. Не успели мы заснуть после отбоя. Тревога. Лейтенант Нецветаев построил нас в коридоре. От пятого минометно-артиллерийского дивизиона осталась всего лишь одна выпускная рота. Нецветаев зачитывает приказ по училищу. Выдают боевые патроны, гранаты. Нецветаев отбирает ребят в орудийные и минометные расчеты. Остальные пойдут в боевое оцепление. Перехвачена радиограмма противника: на озере Лаче, севернее деревни Нокола, ожидается посадка вражеского гидросамолета.

Маленький, замызганный буксир всю ночь тащил старую баржу вдоль восточного берега озера Лаче в направлении погоста Никольское или, по-местному, Никола. Наша батарея состояла из двух орудий – старой трехдюймовой полковушки на деревянном ходу и сорокапятки, где-то покалеченной. Взвод 82-миллиметровых минометов должен будет сопровождать огневой поддержкой действия пехотных поисковых групп. На борту баржи находилась и рота курсантов стрелкового батальона во главе со старшим лейтенантом Харитоновым.

В мутном и сыром предрассветном тумане наконец-то стали обозначаться силуэты строений погоста Никольское. Бросили якорь и по шатким деревянным сходням пошли снимать на берег 76-миллиметровое орудие. По мокрым скользким доскам это было делом нелегким. И только наша полковушка встала на твердую почву, как в воздухе послышался звук приближающегося самолета. Нецветаев скомандовал: «Орудие к бою!» Ворочая пушку за колеса, за хобот, мы пристально всматривались в небо.

И вскоре на мутно-туманной глади озера стал заметен силуэт приводнившегося гидросамолета противника. На барже оставалась сорокапятка, и она оказалась в более выгодном положении.

– Заряжай! – кричит Нецветаев.

Снаряд загнали в ствол.

– Затвор заклинило! – кричит в ответ заряжающий Васька Жидков.

К этому моменту наша полковушка была уже готова к бою. Секунды.

И первый снаряд со свистом пошел в сторону гидросамолета, вздымая фонтаны воды на месте разрыва. С баржи били пулеметы стрелков Харитонова.

Самолет все-таки поднялся, но, качнув крыльями в воздухе, рухнул в озеро – семь человек, в том числе и команда, взяты в плен. На поверхности озера плавали тюки с оружием, боеприпасами, продовольствием. Бойцы истребительного батальона на лодках вылавливали трофеи. Это было уже не наше дело.

Слышали мы и о том, что отряд курсантов численностью до роты под командованием старшего лейтенанта Рогожина совместно с группой истребительного батальона вели бой со спецдиверсионной группой противника еще до нашего прибытия в районе населенного пункта Рябово. И к тому моменту, как мы подходили к погосту Никольское, отряд Рогожина оттеснял немецкий спецназ в северо-восточном направлении. У деревни Кузьмины Горы возник короткий, но достаточно активный бой. Ранен курсант Пивоваров из взвода лейтенанта Неклюдова. От деревни Кузьмины Горы, видимо рассчитывая на помощь гидросамолета, диверсионная группа противника устремилась в сторону озера Лаче.

– Утро было серым и туманным, – рассказывает курсант 2-й роты 3-го батальона Сережа Голиков, – я буду помнить это утро. На всю жизнь запомню. Мы шли по пятам противника. Промокли насквозь, под ногами вода, болото. В головном дозоре было трое. Как только вышли на поляну у речки Кинема, из кустов на противоположной стороне шквал автоматного огня. Толика Морозова срезало наповал, а Серебрякова ранило. Еще ранен был один не из наших – командир взвода истребителей – фамилии я не знаю.

Так завершилась наша первая боевая операция – наше боевое крещение!

26 октября. Похороны погибшего на боевом посту курсанта Анатолия Морозова. Простой дощатый гроб, окрашенный анилиновой краской, стоял в здании Каргопольского педучилища в актовом зале. Вереницей шли прощаться курсанты, командиры, жители города. И не было ни одной бабы, которая не выла бы, не причитала горючими слезами, глядя на восковой и совсем еще детский профиль покойного. На кладбище почетным эскортом под командой младшего лейтенанта Королева был произведен троекратный салют из винтовок.

А учеба наша продолжалась. Постепенно возобновлялись занятия по всем предметам.

31 октября. К вечеру вернулись наши оперативные группы, бывшие в оцеплении. Небритые, грязные, замерзшие и голодные, они имели вид понурый, жалкий и отнюдь не воинственный.

– Вы, братцы, случаем, не из окружения? – пошутил опять же острый на язык Мкартанянц.

– Ладно зубы-то скалить, – огрызнулся кто-то из прибывших.

Через пару часов все уже мирно сидели у печки и тянули кипяток с жидкой заваркой из металлических кружек.

– Лежим мы это на берегу какой-то речушки, – возбужденно