Украина. Сон разума - Асия Калинина

Это в нашей-то многоконфессиональной стране? Где мусульман миллионы? Где совсем недавно сумели с огромным трудом отвлечь мусульман Кавказа от идей радикального ислама? Последуй российские СМИ призыву Ходорковского — и это сразу бы взорвало ситуацию. Это все равно что бросить спичку в стог сена. Гражданская война в России была бы обеспечена.

Все эти события выявили самую суть либеральной идеи — абсолютизацию понятия «свобода». Почему произошла эта абсолютизация и почему именно патриоты оказались главными противниками либералов? Ответ на поверхности.

Либеральная идея — это теоретическое оформление стремления к неограниченности личной свободы, не так ли? Но ведь это не что иное, как… детское стремление к непослушанию! Так отрицается роль взрослого, кто бы ни играл эту роль. В том числе и Бог.

Удивительно, не правда ли? Снова мы приходим к тому, что либеральная идея — это отражение психологической и духовной незрелости ее носителей. Разве случайно, что ее горячие сторонники — это американцы и европейцы? И разве не напоминают детей российские приверженцы либеральной идеи? Вот что писал журналист и блогер Павел Шипилин:

«Мне приходилось дискутировать с либералами — горячо и подолгу. И в какой-то момент стало понятно, что это бесполезное занятие. Так же можно спорить с капризными детьми о том, взорвется ли дом, если в наполненной газом комнате зажечь спичку. Вам ведь не придет в голову объяснять ребенку сложные химические формулы, вспоминать свойства метана, искать нужную страницу в учебнике. Рано или поздно вы не выдержите и рявкните свое родительское «нельзя!» — слишком опасно доказывать свою правоту на практике»[60].

Именно поэтому либералы ненавидят патриотов. Патриоты ограничивают их «свободу», покушаются на самое святое. Патриоты оказываются для либералов просто ужасными людьми. Они готовы поверить в любые ужасы, приписываемые патриотам. Поэтому с удовольствием повторяют фразу: «Патриотизм — последнее прибежище негодяя». Между тем они не заметили, что приспособили под свои нужды цитату, которая в оригинале не несла приписываемого ей ими смысла. Вот как исследовал этот вопрос sanitareugen[61]: «…автором ее (цитаты) являлся доктор Джонсон и в оригинале она «Patriotism is a last refuge of a scoundrel». …scoundrel это не «негодяй вообще», а «бродяга», мелкий правонарушитель, пойманный за бродяжничество, карманное воровство или хулиганство (но не за убийство, изнасилование или измену, караемые смертью)».

А refuge происходит от латинского refugium, то есть права спасающегося от погони прибегнуть к алтарю храма, чем он спасался от преследующих, но становясь при этом храмовым рабом. Этимология сия для читателей Джонсона, для которых латынь была основой образования, вполне очевидна.

Норма тогдашнего права позволяла арестованному, не дожидаясь судебной сессии, объявить о своей желании завербоваться в армию (или флот) и тем самым избежать наказания. В отличие от уважаемого Босуэлла, полагавшего, обсуждая ту фразу, что речь в ней исключительно о «ложном патриотизме», я полагаю, что при тогдашних тяготах службы, дабы предпочесть пули врага и палку капрала тяжкой, но не столь опасной работе на руднике или плантации — некоторая доля подлинного патриотизма требовалась, хотя, конечно, и более сытный по сравнению с каторжным солдатский паек на выбор влиял.

Таким образом, буквальный смысл фразы таков: «При наличии известного патриотизма даже негодяй может избавиться от наказания, выбрав опасную, но нужную для Родины службу».

Однако это не значит, что патриотизм не может стать прибежищем негодяя, понимаемого нами как мерзавца, пренебрегающего другими людьми — вплоть до их физического уничтожения. Экстремизм как явление может примерять на себя различные одежды: религиозные (экстремистами были в свое время христиане, сегодня представители так называемого «радикального ислама»), идеологические (марксистские, фашистские, либеральные), криминальные. Легко примеряет он и одежды патриотические. Экстремизм рождается от интеллектуальной лени, от возведения каких-то истин в догмы, от упрощения восприятия действительности до уровня штампов, от отказа рассматривать каждое явление во всем его многообразии и глубине.

«…С тех пор как «патриотический» дискурс начал свое победное шествие по российскому интернету, мы с сожалением наблюдаем его постепенное выхолащивание, разрыв со здравым смыслом и обрастание нагромождениями многочисленных, не стыкующихся друг с другом, непонятно кем выдуманных и при этом совершенно непримиримых хот-догм, все громче и агрессивнее звенящих своей вопиющей бессмысленностью.

В этом мы не одиноки — в силу благодатных условий та же болезнь гораздо активнее прогрессирует на Украине, где давно вышла из виртуальности и поразила саму реальность, проливая кровь, уничтожая и убивая. «Патриотический хот-догматизм» всего лишь один из штаммов болезни вообще и, будучи помещенным в особые условия, он развивается в ужасную форму, проходя через стадию фанатизма к неизбежному экстремизму», — написал Евгений Супер[62].

Для того чтобы отличить подлинный патриотизм от патриотизма «быстрого употребления», достаточно посмотреть, сколько в нем экстремизма: желания быстро и радикально решить проблему. Даже зародышевый — уже диагноз; патриотизмом здесь и не пахнет. Подлинный патриотизм, повторюсь, это ощущение глубокой связи со своей страной. Это означает не кричать о любви к родине, а жить так, как будто от тебя одного зависит ее судьба. Это и есть подлинная личная ответственность.

Именно ответственность определяет основное отличие патриота (подразумевается подлинный патриот) от либерала. Само проявление ответственности — разное на Западе и в России. Западный человек — ответствен за себя. Он ни с кого не спросит, почему у него что-то не получается. Это с одной стороны здорово — уметь не перекладывать ответственность за свои неудачи на кого-то, кроме себя. Но это и страшно, когда в ответ на изложение каких-то объективных трудностей тебе говорят: сам виноват.

Сегодня, когда пишутся эти строки, Америка отказалась эвакуировать своих граждан из охваченного войной Йемена. На официальном уровне им было заявлено, что их предупреждали: в Йемен ехать опасно, теперь они должны найти выход из ситуации самостоятельно. Так же были брошены без государственной помощи люди в Новом Орлеане после разрушительного урагана «Катрина». Люди выживали чудом: без продовольствия, без воды и электричества, в окружении мародерствующих банд[63].

Русский (россиянин) человек, в отличие от западного, ждет от государства решения своих проблем. Ждет бесплатной медицины, бесплатного образования, обеспечения работой. Все это он имел в Советском Союзе. Но и проблемы страны он в массе своей воспринимает как свои. Потому и встает на ее защиту, не задумываясь. Он считает, что несет личную ответственность за ее свободу и независимость.

Свобода — очень привлекательный лозунг. Манящий, многообещающий, внушающий надежду. Но стремление к неограниченности личной свободы несет в себе один негативный фактор: он разъединяет людей. Дети на праздниках непослушания легко разрушают не только родительское наследие, но и друг друга, отстаивая свою индивидуальность, свое право на любое свободное проявление. Индивидуализм как атрибут западного общества свидетельствует о разобщенности, о потере внутренней связи между людьми. Каждый сам по себе, и при внешней улыбке и приветливости никому до другого никакого дела нет. Дети в телах взрослых не способны по-настоящему позаботиться друг о друге. Считается нормальным, что каждый думает только о своих проблемах, а заботиться о нуждающихся обязано государство.

Речь здесь не о материальной заботе, хотя правило «сначала накормить гостя» в России традиционное. Речь о более важной заботе — душевности. В Америке существует разветвленная, колоссально развитая служба психологической и психотерапевтической помощи. Люди идут к психологам, потому что не получают понимания даже со стороны близких. В России такая служба долгое время практически не работала. Сейчас она стала развиваться как дань времени. А по сути, психологами и психотерапевтами здесь, в России, люди становятся друг другу сами. Тревоги уходят, даже если люди просто посидят рядом и помолчат. А могут и поплакать и выговориться. И плачущего не оборвут, не выгонят, вникнут в его проблемы, посочувствуют. Душевное тепло на самом деле одна из самых дорогих вещей на свете. Не случайно труд психоаналитиков так высоко оплачивается.

На Западе же при малейшем приглашении к своим проблемам люди отстраняются, дают понять: это — твои проблемы. Дежурная улыбка и внутренний холод — равнодушие — вот что встречает избалованный теплым российским вниманием эмигрант на Западе.