Сочинения - Борис Поплавский

«Копает землю остроносый год…»

Копает землю остроносый годНо червяки среди земли какиеСмотри собрались улицы в походДержа ружьё как черенок от кия

Смотрю как над рекою страх и младОбедают. Смотрю на лошадейНа чайную посуду площадейСадится вечер как больной солдат

Оно неведомо чрез улицу летитИ перестало. Возвращаюсь к ночиИ целый день белесых бород клочьяСрезает небо и опять растит

1924

Простая весна

На бульварах сонного СтрастногоУлыбаюсь девушке публичной.Все теперь я нахожу приличным,Все избитое теперь остро и ново.

О весенний солнечный Кузнецкий,Над твоей раскрашенной толпоюЯ один, насмешливый и детский,Зло смеюсь теперь моей весною.

Я живу без символов и стиля —Ежегодный цикл стихов весенних.Знаю все — от фар автомобиляДо задач о трубах и бассейнах.

1917

Караваны гашиша

Наталии Поплавской

Караваны гашиша в апартаменты принцаПриведет через сны подрисованный паж.Здесь, в дыму голубом, хорошо у пекинца,У него в золотых обезьянах палаш.

За окном горевал непоседливый вечер,И на башне, в лесах, говорили часы,Проходили фантомы, улыбались предтечиЧерез дым на свету фонарей полосы.

У лохматого перса ассирийское имя,Он готовит мне трубку, железный чубук,Вот в Эдеме, наверно, такая теплыня,Покрывает эмалью ангел крылышки рук.

Варит опий в дыму голубом притонер,А под лампой смола, в переплете Бэкон.Мне Ассис постелил из лоскутьев ковер.Полоса фонарей через клетки окон.Харьков, 1918

«Вот прошло, навсегда я уехал на юг…»

Асе Перской

Вот прошло, навсегда я уехал на юг,Застучал по пути безучастный вагон,Там остался в соборе любимый амвон,Там остался любимый единственный друг.

Мы ходили с тобой кокаиниться в церкви,Улыбались икон расписные глаза,Перед нами огни то горели, то меркли,А, бывало, видений пройдет полоса.

Это было в Москве, где большие соборы,Где в подвалах курильни гашиша и опия,Где в виденьях моих мне кривили улыбки жестокиеСтоэтажных домов декадентские норы.

У настенных икон ты поставь по свече,На амвоне моем обо мне говори.Я уехал на юг, ты осталась в Москве.Там теперь на бульварах горят фонари.

Харьков, октябрь <1918>

Стихи под гашишем

«Вы купите себе буколику, —Мне сказал поваренок из рамки, —Подзовите волшебника к столику,Не пугайтесь его шарманки.

Закажите ему процессию,Подберет на хрустящих дудках,А на хрип, улыбнувшись невесело,О попавших туда незабудках.

Закажите себе буколику,Оживите постель пастушью,Рассыпая гашиш по столику,Поцелуйте ладони удушью».

Харьков, сентябрь 1918

Ода на смерть Государя Императора

Посвящается

Его Императорскому Величеству

Потускнели главы византийских церквей,Непонятная скорбь разошлась до Афин.Где-то умер бескрылый в тоске серафим,Не поет по ночам на Руси соловей.

Пронесли через степь клевету мытаря,А потом разложили гуситский костер.В истеричном году расстреляли царя,Расстрелял истеричный бездарный актер.

А теперь не пойдут ко двору ходоки,Не услышат прощенья и милости слова,Только в церквах пустых помолятся да сноваПеречтут у настенных икон кондаки.

От Байкальских озер до веселых АфинНепонятная скорбь разошлась по стране.Люди, в Бозе бескрылый почил серафим,И Архангел грядет в наступающем дне.

Харьков, осень 1918

Мои стихи о водосвятии

И. Волошину

Вот сегодня я вспомнил, что завтра крещенье,Но меня надоедливо душат сомненья.Здесь, где кресточек опустят в поток,Неужели в сугробах устроят каток,Неужели, как прежде, как в дивную старь,Пронесут золоченый огромный фонарь:И несчетных церквей восковая даньОсветит на руках дьяконов Иордань?А тогда-то над войском святого царяПролетят огневые слова тропаря.А когда в топорами прорубленный крестПатриарх в облаченье опустит крест,Понесут но домам кувшины с водой,От мороза покрытые тонкой слюдой,Понесут вот не те ли, кто в церкви святой?В медальоне Антихриста голову вставили,А над ней херувимов лампаду вставили,И штыком начирикали: «ЗдесьСлужите молебны мне».

О большевиках

А неба совсем не видно,Совсем, совсем, совсем.Сейчас никому не обидно,А будет обидно всем.В очарованном свете прожектораЗагораются лица и платья.Конечно, не нужно корректора,Поэта двуспальной кровати.Но серые тучи насилияНа небо ползут городов.Самые горем сильныеБудут средь первых рядов.Вы забыли, а то и не знали,Что где-то небо есть.Вы не думаете, это месть,А просто вы сказали:«Мы живем на громадном вокзале».· · ·Вы сволочь и есть.

1920, ноябрь 17

Вечерний благовест

Вечерний благовест рассеянно услышал,Вздохнул о том, что новый день прошел,Что Бог усталый утром с лампой вышелИ снова вечером, обидевшись, ушел.Ну, написал бездарную буколикуО голубых фарфорных пастушкахИ столик заколдованного кроликаПером лазурным набелил на облаках.Мне хочется простого, как мычанья,И надоело мне метаться, исступленному,От инея свинцового молчаньяК уайльдовской истерике влюбленности.· · ·Вечерний благовест замолкнул недовольно,Апостол Страсти надоедливый прошел,И так я радуюсь, печально и невольно,Что с лампой Бог, обидевшись, ушел.

«И снова осенью тоскую о столице…»

И снова осенью тоскую о столице,Где над иконами горят,Где проходили привидений вереницы,Где повторялись в исступленье небылицы,Где торговали кокаином доктора<…> сырости глухого ноябряТам <нам?> пригасит огни,Мозаикой его мучительно объят.· · ·Тоскуя о брошенной столице,О дымных лавочках зеленого гашиша,Где повторялись в исступленье небылицы,Где проходили привидений вереницы,А в октябре изрешетило крыши,Пожары белых <нрзб.> в туманеУпали бликами от выключенной <…>

А с сердцем переулки <…>

Герберту Уэллсу

Небо уже отвалилось местами,Свесились клочья райских долин.Радости сыпались, опрокидывая здание,Громы горами ложились вдали.

Стоны сливались с тяжелыми тучами.Зори улыбку отняли у нови,А мы все безумней кричали: «Отучим мыСердце купаться в запутанном слове!»

Крик потонул наш в конвульсиях площадей,Которые в реве исчезли сами.Взрывов тяжелых огромные лошадиПротащили с безумьем на лезвиях аэросани.

В саване копоти ангелов домикиБились в истерике, в тучах путаясь,А Бог, теряя законов томики,Перебрался куда-то, в созвездие кутаясь.

А мы, на ступенях столетий столпившись,Рупором вставили трубы фабричныеИ выдули медные грохотов бивниВ спину бегущей библейской опричнине:

— Мы будем швыряться веками картонными!Мы Бога отыщем в рефлектор идей!По тучам проложим дороги понтонныеИ к Солнцу свезем на моторе людей!

Я сегодня думал о прошедшем.И казалось, что нет исхода,Что становится Бог сумасшедшимС каждым аэробусом и теплоходом.

Только вино примелькается —Будете искать нового,Истерически новому каятьсяВ блестках безумья багрового.

Своего Уливи убили,Ну, так другой разрушит,Если в сердце ему не забилиГрохот картонных игрушек.

Строительной горести истерика…Исчезновение в лесах кукушек…Так знайте ж: теперь в АмерикеБольше не строят пушек.

Я сегодня думал о прошедшем,Но его потускнело сияние…Ну, так что ж, для нас, сумасшедших,Из книжек Уэллса вылезут новые марсияне.

«Не тонущая жизнь ay ay…»