Полковник Лоуренс - Генри Бэзил

Известие об этом позволило людям отдохнуть несколько дней вод тенью пальмовых деревьев. "Для жителей городов, — говорит Лоуренс, — этот сад навеял воспоминания о том времени, когда мир еще не был охвачен безумием войны, заставившей нас оказаться в пустыне; для Ауды же богатая растительность не представляла никакой привлекательности, и ему хотелось видеть более бесплодную местность. Поэтому мы сократили вторую ночь пребывания в раю и в 2 часа утра отправились вверх по долине". Суживавшаяся долина постепенно превратилась в обрывистую скалистую местность, на которую пришлось взбираться по тропе, протоптанной дикими козами, такой крутой и предательской, что верблюдов приходилось загонять наверх лишь с большим трудом, причем двух все же потеряли. У Лоуренса снова начался приступ лихорадки; поэтому он вздохнул с облегчением, когда, достигнув защищенного от солнца узкого прохода, увидели, наконец, лагерь Шаррафа.

За это время Лоуренс совершенно случайно приобрел двух преданных слуг. Лежа в полузабытьи, он вдруг был разбужен молодым арабом племени аджейл, по имени Дод, подошедшим к нему переговорить насчет своего лучшего друга, у которого произошла неприятность с одним из начальников Шаррафа, за что его друг был приговорен к телесному наказанию. Лоуренс сделал все возможное, чтобы помочь, но оказалось, что начальник, о котором говорил молодой араб, был человеком твердой воли и согласился лишь на то, чтобы позволить Доду разделить участь своего друга. Дод охотно пошел на это. На следующий день перед Лоуренсом появились две согнувшиеся от боли фигуры юношей, которые объявили себя в знак признательности его слугами. По совету Назира, Лоуренс взял их к себе.

Наконец, прибыл Шарраф с известием о своем новом удачном подрыве железной дороги и о наличии вблизи нее водохранилищ дождевой воды, что было очень важно, так как сокращало безводный переход на 90 км. На следующий день они покинули стоянку и, пройдя очень незначительное расстояние, неожиданно увидели на горизонте пять-шесть всадников на верблюдах, двигавшихся в направлении от железной дороги. Являлись ли всадники своими? Направившись вперед, Ауда и Лоуренс продвигались таким образом, чтобы быть в состоянии открыть огонь. К счастью, сомнения их вскоре рассеялись, так как во главе приближавшегося отряда Лоуренс увидел "белокурого англичанина, обросшего бородой, в оборванном форменном обмундировании". Это был Хорнби, возвращавшийся из одного из тех набегов, славу которых он делил с Ньюкомбом. После взаимных приветствий и краткого обмена новостями отрад Лоуренса продолжал свой путь. Километр за километром им пришлось идти по равнине, покрытой лавой, что было очень тяжело для верблюдов, имеющих, как известно, мягкие копыта. Еле продвигаясь под лучами палящего солнца, отряд вое же боялся двигаться быстрее из опасения вызвать хромоту у верблюдов. Беспокойство усиливалось еще тем, что все верблюды были больны чесоткой, подхваченной ими на зараженной земле Веджа. Если бы животные пали от усталости при дальнейшем переходе, отряд оказался бы обреченным в пустыне.

Наконец, на одиннадцатый день после выхода из Веджа они добрались до железной дороги, проходившей примерно в 90 км к югу от Тебука. Несколько человек из отряда взобрались на песчаный холм, чтобы незаметно произвести разведку. К их облегчению дорога выглядела спокойной и пустынной: не было никаких признаков турецких патрулей, о которых их предупреждали. Под руководством Лоуренса аджейны подложили под рельсы динамит, пироксилиновые шашки и затем подожгли фитили. В заключение они перерезали три телеграфных провода, прикрепили их концы к полудюжине верблюдов и погнали их вперед. Верблюды поволокли за собой все возраставшую массу проволоки и сломанных столбов, пока, наконец, увеличившаяся тяжесть не заставила их остановиться. "Мы освободили верблюдов и в сумерках поехали вдогонку за караваном".

Теперь отряд достиг обширной пустынной равнины, имевшей склон к востоку, которая была настолько лишена каких бы то ни было признаков жизни, что называлась поарабски «необитаемая». На двенадцатый день задул такой горячий ветер, что кожа на лицах людей полопалась. Несмотря на все страдания, отряд неуклонно продвигался вперед, подгоняемый желанием добраться до воды и мыслью о той участи, которая его постигнет, если он не достигнет своей цели. К заходу солнца они добрались до "источника своего желания". Из опасения нападений со стороны противника отряд вынужден был отойти в укрытое место, находившееся на расстоянии километра от источника, выставив впереди себя охранение.

Четырнадцатидневный переход по бесконечной равнине привел отряд к следующему колодцу; на пятнадцатый день они увидели угол знаменитого пояса песчаных дюн, за которым начиналась Сирийская пустыня.

И они продолжали свой путь по однообразной песчаной равнине, залитой солнцем, или же по еще более трудным для перехода проталинам высохшей грязи, едва перенося мучительную боль в глазах и затылке.

Вечером Ауда проявил признаки беспокойства, опасаясь, как бы другой горячий противный ветер не задержал их в пустыне на третий день, а у отряда уже не оставалось воды. Поэтому они снова выступили в путь еще ранее обычного, а когда наступило утро, слезли с седел и вели своих верблюдов в поводу, чтобы хоть как-нибудь поддержать силы животных. Совершенно неожиданно Лоуренс заметил, что один из его людей, Газим, пропал. Навьюченного верблюда без всадника вел один из арабов Ауды. Однако, по-видимому, никто не беспокоился о том, что случилось с угрюмым арабом Газимом. Его спутником в дороге был сирийский крестьянин, который ничего не знал о пустыне и к тому же имел разбитого на ноги верблюда.

Лоуренс почувствовал, что если он хочет, чтобы за ним установилась репутация вождя арабов, а не только примкнувшего иностранца, он должен взяться за дело спасения Газима сам. Он повернул верблюда и один поехал обратно в пустыню. "Мое настроение было весьма не героическим, так как я был зол на своих слуг, на самого себя, игравшего роль бедуина, и больше всего, конечно, на Газима… Мне казалось бессмысленным, что я должен подвергать опасности свой авторитет, приобретенный у арабов, из-за подобного ничтожного человека". Лоуренсу пришлось проехать назад около полутора часов, пока, наконец, через движущийся мираж он не увидел какой-то предмет, который мог оказаться либо человеком, либо кустарником. Свернув с дороги и подъехав ближе, он увидел, что это был Газим, представлявший собой жалкую, едва передвигавшуюся фигуру, Лоуренс пристроил его на верблюде, расшевелил последнего и повернул обратно.