Сточное время - Владимир Холкин

Но в конце мая все изменилось. Чутье, природа которого была ему непонятна, подсказало Славику — его бывший сосед, приехавший в отпуск, найдет разгадку. Точнее, покажет дорогу к ней.

И Артем не подвел. Когда он встретился с одноклассницей, пространство буквально вздрогнуло (эфир, астрал, информационное поле — модные термины были Славику глубоко безразличны). Ключ был найден. Крылатый пес узнал свое имя. Теперь он понял, что следует делать дальше…

— М-да, — сказал Артем. — Прекрасный новый мир, значит? Солнечный свет и роса на завтрак? А бойня в райкоме — это как? Friendly fire? Дружественный огонь?

— Скорее уж, collateral damage. Сопутствующие потери среди гражданского населения. Можешь не верить, но мне правда жалко людей, которых на крыльце задавили. Я этого не хотел. Вот второго секретаря — это да. Башку ему отгрыз с наслаждением. Сволочь была еще та, ты просто не знаешь.

— А как же присяга? Верность делу коммунистической партии?

— Артем, не грузи меня. — Славик устало махнул рукой. — Ты же видишь — система исчерпала себя. Я это не только понимаю умом, но и чувствую всеми, извини за выражение, чакрами. Их у меня теперь до фига, можешь не сомневаться. Почему исчерпала — другой вопрос. Этого я не знаю. Просто страна перестала жить. Из-за бугра нам втирают про экономику, про гнилую идеологию. Это тоже имеет смысл, но должна быть еще какая-то подоплека. Вот хотя бы эта легенда, которую Светлана нашла. Ящер проснулся — страна загнулась. Просто и однозначно. Лично мне нравится. Скажешь, мистика? Согласен. А что поделать? Если нет рационального объяснения? Ты же, надеюсь, не будешь мне говорить, что Советский Союз — это была одна большая беспросветная жопа?

«Нет, — подумал Артем, — не буду». Тот, кто не верит в свою страну и работает из-под палки, не вырвется первым в космос. Страна, где толстые журналы выходят миллионными тиражами, а поэты выступают на стадионах, не может быть оплотом абсолютного зла. Да, этих поэтов частенько вызывают в просторные кабинеты, где жирные хряки стучат на них кулаком и забрызгивают слюной. Но даже хряки с рудиментарным мозгом осознают, что литература — это нечто такое, без чего обойтись нельзя.

Да, если ученый получает как грузчик, если простой человек не может купить в магазине мяса и, словно о чуде, мечтает о заграничных джинсах (сам о них грезил, пока не достал!), то страна серьезно больна. Но ведь люди, живущие на гроши, не виноваты, что товарищи во дворцах ржут над ними и тычут пальцем!

Или все-таки виноваты?

Многие, наверно, даже не знают, что, продолжая честно работать в больной стране, выполняют тем самым пункт номер два из пресловутого «кодекса строителя коммунизма». На них можно злиться за их безволие, но я не хочу, чтобы эта порода исчезла с лица Земли. Пусть лучше исчезнут хряки из кабинетов. Пусть будут строители коммунизма без коммунистической партии. Вот это было бы общество!

Вырезать эту мерзкую опухоль, которая зовется номенклатурой. Провести, если надо, интенсивную терапию. Это ведь все же лучше, чем просто пристрелить пациента, туманно пообещав, что возможна реинкарнация?

— Слушай, Славик, — сказал Артем. — Я верю, что ты хочешь как лучше. И я буду рад, если вся эта партийная свора получит пинком под зад. Но посмотри, что у тебя получается. Феликс, который ни дня не работал по специальности, а заведовал пропагандой в райкоме, теперь сидит и готовит идеологию для нового мира. Немного странно, тебе не кажется?

— А что поделаешь? — вздохнул Славик. — Нельзя просто взять и устранить государство. Иначе образуется вакуум, и в эту дырищу полезет все, что до сих пор болталось вокруг. Да не просто так, а со взрывом. Нет, единственный выход — заменить одно на другое. И без надлежащего оформления тут никак. Вот и приходится нанимать оформителей вроде твоего Феликса. Кого я еще найду?

— Да уж, оформили. Памятники Ленину сбросить, а на их место — идолов Перуна. Языческая империя на обломках марксизма. Крыша у народа не съедет?

— А что, есть варианты лучше? Ты знаешь такую общественную систему, которой можно за один день заменить издохший социализм? Вот представь, мы выходим и говорим — Советский Союз загнулся, с этого момента у нас капиталистический рай. Каждый сам за себя, все покупается, и все продается. У кого деньги — тот и хозяин. Да народ охренеет еще больше, чем от язычества! Такой беспредел начнется!

— Ну, не знаю. Без анархии не обойтись, конечно. В Америке тоже был Дикий Запад. Но они же как-то разобрались? Теперь самые богатые в мире.

— Так и социализма у них до этого не было. У нас все по-другому. Предположим, объявляем капитализм. Это значит, предприятия должны быть в частных руках. Если не все, то многие. И как это сделать? Честно распределить? Тупо сложить их номинальную стоимость, а потом поделить столбиком на общее количество населения? Какие-нибудь расписки раздать. Типа, делай что хочешь — можешь их продавать, можешь скупать оптом. И как ты думаешь, кто их скупит? Простые парни с завода?

— Ну, это ты утрируешь.

— Это я еще приуменьшил. Или вот — при капитализме торгуют акциями. И много у нас понимают в такой торговле? В лучшем случае читали «Незнайку». Как там было? Общество гигантских растений? Напечатали бумажки, собрали бабки и смылись. Просто и эффективно. У нас, ты думаешь, по-другому будет?

— Может, и так. Все равно, я думаю, найдутся честные люди с деловой хваткой. Они, по крайней мере, получат шанс.

— Получат, ладно. И некоторые даже пробьются. Но все равно, наверх залезут в первую очередь самые беспринципные. У которых из прошлой жизни остались связи и навыки похода по головам. Только теперь над ними даже пресловутого Госплана не будет, который хоть как-то думал на перспективу. Останется только один вопрос — что можно продать немедленно? Вот и будем всей страной нефть качать.

— Ладно, Славик, ты что-то расфантазировался. Абсурд какой-то. Незнайка, нефть. Думаешь, у тебя с твоим пантеоном лучше получится?

— Не знаю, — вздохнул Славик. — Но я, во всяком случае, постараюсь. Мне этот народ хотя бы небезразличен.

— Ну а со мной что будет? И со Светкой?

— С вами? Да ничего. Я, вообще-то, вам благодарен. Ты притащил ключ, а твоя Светлана — вроде как замочная скважина…

— Мисс Скважина, — подсказала Оля с невинным видом.

— Тонкий салонный юмор, — констатировал Славик. — Вилы, одно слово. Отбились от рук у себя в полях. Так вот, Артем, ты и Света свою функцию выполнили. Почему именно вы — не знаю, даже не спрашивай. Я вас почувствовал, но научной базы у меня нет. Сам понимаешь — откуда она у языческого чудовища? Девчонку я сразу принес сюда, а этих вон попросил за тобой присматривать…

Славик кивнул на своих помощниц.

— Мне было интересно, — продолжил он, — как быстро ты опять найдешь к ней дорогу. Есть какая-то сила, и она вас друг к другу тянет. Это как магнитное поле, только магниты здесь ни при чем. Ладно, сейчас у меня другие проблемы. Короче, можете отдыхать. На улице погуляйте. Только с территории не уходите, в городе неспокойно. Ну, ты сам видел. Позже увидимся.

Славик вышел из кабинета, доставая на ходу телефон. Артем тоже поднялся.

— Спасибо за утреннюю влагу, барышни, — сказал он. — До встречи в эфире.

— Пошел осваивать скважину? — спросила Аня.

Артем только махнул рукой. После полутемного зала солнечный свет в коридорах казался ослепительно ярким. Светка была у себя в палате. Она рассказала, что опять появилась связь и до нее уже дозвонилась мама. Света только теперь узнала, какие страсти разыгрались перед райкомом, и обиделась на Артема за то, что он ей ничего не сказал. Он вяло отбрехивался. Сейчас, по ее словам, обстановка несколько разрядилась. Люди на площади братаются с экипажами бэтээров. Царит какая-то нездоровая эйфория. Тем не менее мама пообещала Светке не выходить из дома.

Артем предложил проветриться. Светка отдала распечатки очередному охраннику, и они спустились в фойе. «Лебединое озеро» продолжалось. Во дворе суетились люди. Они поднимали на постамент деревянного истукана с позолоченными усами. Светка вытаращила глаза, и Артему пришлось пересказывать весь разговор со Славиком.

— Знаешь, — вздохнула Светка, — я не могу поверить, что страна просто так умрет. Мне тоже здесь душно, но все-таки это родина. И теперь просто взять и перечеркнуть. Неужели по-другому нельзя?

— Я тоже у него спрашивал. Он говорит, что это необратимо, но я бы, наверно, все равно попытался. Только боюсь, теперь уже поздно.

Они не заметили, как дошли до круглой площадки между пятью санаторскими корпусами. Это был самый центр перекошенной пентаграммы, если смотреть на территорию сверху.

— Какое-то странное ощущение, — сказала Светка, поежившись.

Земля под ногами вздыбилась, как будто по склону прошла волна. Белоснежные корпуса дрожали в прозрачном мареве. Ящер открыл глаза.