Студент 3 (СИ) - Советский Всеволод

— Я так скучала по тебе… — шептала Лена, — минуты считала… Так хотела почувствовать тебя на себе! И в себе… Ты не представляешь, что я переживаю, когда ты в меня кончаешь!

— Почему не представляю?

— Да потому, что мужикам этого не понять в принципе!..

Здесь Лена вдохновилась и вновь открыла мне сокровища душевного мира. Объявила, что всегда хочет быть беременной от меня. То есть буквально: типа вот только родила, младенцу сиську сует, и уже чтобы снова, по ее замечательному выражению, «бутончик завязался».

— Ты понимаешь?.. Я хочу, чтобы частичка тебя всегда жила во мне!..

Все это она говорила с самым искренним воодушевлением, смеяться было грех. Я понимал: стоит мне заржать, и я отхвачу такие громы-молнии, какие и богиня Гера вряд ли могла произвести. Что тут сказать?.. Можно лишь повторить: за счастье обладать красивой женщиной приходится терпеть все ее придури и странности. Вот и терплю!

Я как можно нежнее поцеловал ее в носик, отчего она очень мило зажмурилась и прижалась ко мне.

— Я всю жизнь вот так лежала и лежала в твоих объятиях… — промурлыкала она

— Будучи вечно беременной…

— Не откажусь…

И на этой умильной ноте в дверь крепко треснули.

Лена вздрогнула как осенний листочек от порыва ветра.

Секунд пять тишины — и еще удар в дверь. И задорный женский голос:

— Эй! Химические элементы! Где вы там? Испарились⁈

Так горланить, конечно, могла только Люба.

Глава 16

Лена изменилась в лице.

— Это кто? — произнесла она шепотом. — Королева?

— Похоже на то.

Люба еще раз крепко долбанула в дверь, после чего раздался неясный голос из коридора, на который прозвучал Любин ответ:

— Да, похоже, нету никого… А я к Ваське Родионову хотела зайти, есть у меня к нему одно дельце. Ну, нет — так нет. Потом зайду!

И послышались удаляющиеся шаги.

Лена сердито смотрела на меня.

— Ну и что это значит?

— Что? — я постарался сделать взгляд невинным.

— Не придуривайся!

Она вскочила. Одеяло слетело, предъявив мне все телесные драгоценности, сохранявшие позолоту сочинского загара.

Мне показалось, что за эти дни Лена еще немножко округлилась, еще чуть-чуть — и станет «пончиком», чего не надо бы. Но сейчас ее женская прелесть достигла такого очарования, что голую Леночку — условно, конечно, говорю — можно было использовать для проверки мужского сексуального здоровья. Что я мигом и объявил:

— Елена Игоревна, ты поосторожнее! На тебя ведь и у мертвеца встанет. Я могу и не выдержать… Вернее, он.

Я взглядом показал — кто «он».

— Ты мне зубы не заговаривай!

Лена вякнула это грозно, но я-то видел, что попал в точку. Душенька моей возлюбленной вся облилась медом и розовым маслом… В прекрасных глазах поплыла сладкая нега.

— Умаслить хочешь?..

— Конечно, хочу. Но говорю правду. Если б я был художник! Эх, если бы я был художник!.. Слушай!

Тут меня абсолютно внезапно осенила мысль странная и захватывающая.

— Слушай! А у вас дома фотоаппарат есть?

Она как бы мысленно споткнулась. Удивленно уставилась на меня:

— Есть. ФЭД. А что?

Фотоаппараты в СССР, в чем-то подобно автомобилям, выстраивались по ранжиру. Самыми простенькими и недорогими были «Смена» и «Зоркий» — для начинающих фотолюбителей. «Зенит» и «ФЭД» (Ф еликсЭ́дмундович Д зержинский) — средний класс, ЛОМО, «Киев» — профессиональные или почти профессиональные аппараты… Разумеется, разница была в том числе и в цене. Конечно, ФЭД вполне мог бы оказаться в неопытных руках, но тогда качество снимков оставляло желать лучшего.

Ляпнув «А что?», Лена через несколько секунд сообразила — что. И первым делом обратно потянула на себя одеяло. Это было так смешно и трогательно, что я не выдержал, сдавленно захихикал… и она не выдержала, прыснула.

— Это что за мысли у тебя? Сфотографировать меня в неглиже?

— Именно! Такая красота должна быть запечатлена навеки.

Лена призадумалась. Вот прямо видно, как идея зашла. Конечно, пока она еще кажется чопорной девушке безумной, но уже пробивается ручеек мысли: а ведь в этом, кажется, что-то есть…

— Хм, — произнесла моя Венера неопределенно. — Я вот представляю себе, как если бы мои папа с мамой увидели такую фотографию…

— И что? По жопе отлупили бы?

Она вздохнула задумчиво:

— Не удивилась бы, если б такое случилось… Ну, это я утрирую, ясное дело. Меня вообще никогда не били. В угол ставили, было дело.

— За что?

— Да уж и не помню. Но помню, что стояла. Плакала. И штукатурку лизала языком. Вкус такой странный, но тогда казался интересным…

Тут она спохватилась, увидев, что сильно отклонилась от темы.

— Да! Так почему эта… артистка погорелого театра так упорно к тебе лезет?

— Что-то я не замечал, чтобы лезла, — покривил душой я.

— Как же! Все у нее к тебе какие-то разговоры.

— Ну, это не значит — лезет. А разговоры… Смею думать, что я неплохо разбираюсь в учебной программе. За помощью часто обращаются, — я повел рукой, разумея многих обитателей общежития.

Лена старалась смотреть строго, и это было уморительно в сочетании с ее прехорошеньким личиком.

— Да?..

— Конечно, — я сразу ощутил уверенность и ловко переехал на нужные рельсы: — Так насчет фотосессии подумай, серьезно говорю. Если уж Бог дал тебе такую красоту, такое роскошное тело, ну как не сохранить память об этом?..

Красавица моя разнежилась, закатила глазки, видимо, воспарив к каким-то необычайно приятным мыслям о своей обворожительности.

— Да… — хрустальным голоском прожурчала она и неожиданно открыла шлюзы философской мысли: — Ты знаешь, я вот думаю иногда… Ведь юность так недолговечна! Правда?

— Увы!

— Вот именно… Что с нами будет через двадцать лет! А? Ты знаешь?

— Кое-что знаю.

— Что? — Лена застыла. Глаза округлились.

— Насчет всех сказать не берусь, а вот у некоторых…

И я сделал артистическую паузу.

— Что? Ну начал, не тяни! Что у некоторых?

— Увы, — скорбно повторил я. — У некоторых титьки до пупа отвиснут…

…Лена смогла заговорить лишь через полминуты беззвучного хохота:

— Васька! Ой… Ну почему я на тебя сердиться не могу⁈ Такой хулиган! Вот скажи мне кто другой такое, так от злости перевернулась бы. А тут… только вот ржу как дура…

— А я разве о тебе говорил? Я сказал — у некоторых.

— Болтун!..

— Диалектик, — поправил я и взглянул на часы. — Однако, дорогая моя упитанная и воспитанная, пора нам собираться…

— Да… — Лена вздохнула. — Ты только отвернись, я стесняюсь.

Странный, конечно, народ женщины…

Стали собираться. Час пролетел так стремительно, что показался нам минутой. Сумерки овладели миром, привычно и таинственно изменив его…

— Ой, — воскликнула Лена, — чулок порвался!..

Чулок действительно прохудился на большом пальце правой ноги, отчего хозяйка всего этого имущества приуныла — дескать, плохая примета.

— Чушь, — я отмахнулся. — Идем, я тебя домой провожу.

Честно говоря, меня слегка напрягало то, что в коридоре опять мы можем наткнуться на Любу — вот и будет плохая примета… Ну да здесь уж ничего не попишешь, придется положиться на судьбу. Как карта ляжет.

Легла нормально. Мы прошли по коридору, спустились — общага жила бойко, куролесисто, некоторые парни с любопытством зыркали на Лену, впрочем, тут же деликатно отводили взгляд.

На вахте дежурил полузнакомый старичок, я его предупредил — вот, дескать, провожу одногруппницу, которая приходила к нам позаниматься…

— Не опаздывайте, молодой человек, — старец не упустил случая проскрипеть это с назиданием.

— Постараюсь.

Почти совсем стемнело, водители включили фары, а городские службы — фонари. Мир теней и света!.. Ветер негромко гулял в облетающих кронах, листья падали с легким шорохом. Когда мы проходили мимо огромного старого тополя, вдруг налетел ветреный порыв, ветви зашумели, листопад хлынул на нас.