Лабиринты - Кристина Щукинская

- Так, - многозначительно произнес брюнет, - стало быть, частичная потеря памяти. На это должны быть причины. Я ваш лечащий врач Виктор Петрович. А теперь, милая девушка, назовите ваше место работы и телефон родственников, чтобы мы могли оповестить их о вашем местонахождении.

- Я студентка, - тихо прошептала Ксения. - Занятия начнутся через несколько дней. Мои родители в Чехословакии, в командировке. Не нужно им звонить, они всё равно не приедут.

- Так-с, - вновь протянул врач, хмуро поглядывая на девушку. - Вы помните, что случилось, перед тем, как вы потеряли сознание?

- Вадим, - едва слышно пробормотала она, борясь с подступающими рыданиями. - Что с ним? Он в больнице?

- Вы о ком? - непонимающе спросил мужчина.

- Метлицкий, - всхлипнув, еще тише добавила Ксения.

Она так ждала, надеялась, верила, что врач сейчас скажет ей о том, что с Вадимом всё хорошо, он лежит в соседней палате, его можно навестить, увидеть, дотронуться, прижаться к нему. Но вместо этого мужчина в белом халате смотрел на нее, как на умалишенную, не скрывая своего презрения и насмешки. Ксения попыталась сбросить его руки со своих плеч, выдернуть иголку капельницы, но врач удерживал ее, по-отечески отчитывал:

- Да что ж это такое?! Еще одна! Можно подумать, что отец народов умер, и теперь государство осталось обездоленным. Что же вы, девки, в нем нашли? Три дня уже как в отделении валерьянка с валидолом закончились, да таких вот, как ты привозят с нервными приступами. Скажи спасибо, что я тебя в другое отделение не определил, а оставил в общей терапии! Лежала бы сейчас со связанными руками... Эх, - мужчина махнул рукой.

- Как три дня? - судорожно сглотнув, прошептала девушка, не веря в слова, брошенные мужчиной в каком-то запале.

- А вот так. Два дня уже лежишь, время от времени приходя в сознание. Мы-то думали, как бы у тебя воспаление легких не началось. Тебя скорая подобрала на лавочке, промокшую насквозь и без сознания. Хорошо хоть в сумочке паспорт был, узнали, кто такая.

Девушка попыталась понять, что ей теперь делать, но мысли разбегались в разные стороны, а сердце отказывалось биться, оно хотело застыть навсегда, чтобы не слышать слов, которые все говорил и говорил врач, больно разрезая душу на лоскуты.

- Что с Вадимом? - деревянным голосом задала главный вопрос Ксения, уже понимая, что услышит в ответ.

Она, не мигая, смотрела на мужчину, и он отвел взгляд, небрежно бросив:

- Похоронили сегодня. Вся Москва в живой коридор выстроилась. Можно подумать, что у людей дел других нет, чем за обычным актером плакать.

- Он не обычный! - резко выкрикнула молоденькая девушка в белом халате. Ее золотистые волосы, выбились из-под колпака медицинской сестры, и она быстрым движением попыталась спрятать их назад. До этого момента медсестра молчаливо стояла сбоку от кровати, где лежала Ксения. - Виктор Петрович, ну как вы можете! Вадим был настоящим, он, как никто, мог и злодея, и героя сыграть, ему верили...

- Еще одна экзальтированная барышня! Ну, вот что, Люба, сделайте своему товарищу по несчастью три кубика успокоительного. Нечего этой темы касаться, когда она в себя не придет, и нормально мыслить не будет. А вы, Ксения Сергеевна, - перейдя на официальный тон, назидательно произнес врач, - запомните, что пока еще находитесь в терапии, а не в другом, не таком уютном отделении, где выдают вместо халата смирительную рубашку. Всё, отдыхайте.

Едва за мужчиной закрылась дверь, Люба, вздохнув, хотела заменить бутыль с лекарством на штативе капельницы, но Ксения коснулась руки девушки, заглянула в ее светло-карие глаза.

- Люба, я должна идти к нему, - слезы помимо воли вырвались на свободу. - Я ведь даже не попрощалась, не смогла его проводить.

- Ой, да там людей - не протолкнуться! Я у театра в первых рядах стояла, потому что у меня брат в милиции работает, он оцепление возглавлял, мне удалось увидеть, как гроб выносили. Меркулов плакал, как ребенок, а жена Вадика, как тот коршун, вся в черном, вокруг вилась, бывшую жену и сына отталкивала, подойти близко не разрешала. Я смогла лишь букет под ноги бросить. На кладбище уже не пошла, там настоящая толчея была.

У Ксении внутри все оборвалось. Ей в любом случае не нашлось бы места. Она была незримой тенью, которой Вадим позволил быть рядом, сопровождать все его безумства, а теперь о ней все позабыли. Анна по праву заняла свое место рядом с телом... С телом, в котором когда-то жил непокорная сила, мятежная душа, томящаяся в темнице, не знавшая покоя на бренной земле. Она улетела туда, где обретет покой, а оставшиеся здесь до сих пор продолжают дележку, кто же коснется каменных и ледяных рук, кто заберет последний поцелуй с недвижимых губ, которые дарили неземное блаженство сотням женщин, добровольно уводя их навсегда в свой плен.

Медсестра Люба - одна из них, пусть и не знавшая, каким Метлицкий может быть на самом деле, каким неистовым и отчаянным был его нрав, как он позволял страстям брать верх над рассудком, какие демоны были запрятаны внутри него и как он отпускал их на свободу.

Ксения смотрела на девушку. В глазах цвета осенней листы застыли слезы. И она поняла, что с Любой у нее есть одно общее - принадлежность к служению мужчине, которого уже не вернешь, как не старайся, не зови, не кричи и не кляни. Вадим не придет. Он теперь навсегда будет жить в их памяти; с каждой останется свой Метлицкий, тот, которого они смогли понять и запомнить.

- Люба, пожалуйста, верни мне мою одежду. Мне надо к нему, ну пожалуйста, - произнесла Ксения, не сдерживая слез.

- Меня накажут, - ответила медсестра, стараясь не встречаться с девушкой взглядом.

- Я всё равно уйду, - упрямо повторила Ксения. - Я должна быть с ним, понимаешь?

- Понимаю, - пробормотала Люба, смаргивая слезинку. Спустя пару секунд, она добавила: - Хорошо. Я помогу тебе.

Медсестра скрылась за дверью, а Ксении казалось, что время тянется, как резина. Она смотрела в окно, как солнце играет в листьях деревьев, сияет на голубом небе, украшенном легкими облаками. И ей не верилось, что природа может быть такой безмятежной, когда у нее в душе царит настоящая тьма, так и не ушедшая с небосвода в тот роковой день. Предчувствия, как никогда, оказались пророческими. Девушка не хотела повернуть всё вспять, она понимала, что это невозможно. Она не загадывала далеко вперед. Всё ее существование в данный момент было подчинено единственному желанию - увидеть последнее пристанище мужчины, который сделал ее свободной, позволил стать собой.