Путь чести (СИ) - Калинин Даниил Сергеевич

Ладно, поживем, увидим… Вон, впереди по дороге с деревьев взлетели птицы, выдавая приближающихся тушинцев. Знать, немного нам ждать ворога осталось…

— Без команды не стрелять. Я бью первым, остальные следом... Вслух ни звука!

Я и сейчас говорю негромко, в то время как мои слова передают по цепочке драгун. С учетом того, что с лошадьми мы оставили пятерых новиков, да еще двух стрелков с двумя казаками отправили чуть вперед по дороге, шагов на триста (встретить прорывающихся из засады воров, коли будут невелики числом), в камышах схоронилось сорок четыре драгуна и четверо донцов. Надеюсь, секрет ничего не напутал, и в засаду не идет полнокровная хоругвь ляхов! Хотя обидно будет, коли окажется, что ворогов всего с десяток — вроде и перехватить надо (вдруг гонец!), а вроде за столь малый числом отряд жалко в воде мерзнуть…

Да нет, тушинцев точно не десяток.

Впереди следует дозор из пяти панцирных всадников. За ними, на расстоянии ста шагов, несколько крытых возов в сопровождение примерно четырех десятков беззаботно болтающих и посмеивающихся толи литовцев, толи ляхов… В характерных кафтанах-жупанах, сапогах и щегольских шапках с перьями, все с салями. А у некоторых заметны и притороченные к седлам кобуры с пистолями или карабинами… Еще с десяток панцирных всадников замыкает обоз.

Отлично, ворогов практически столько же, сколько и нас!

Теперь, главное, не раскрыть себя раньше времени…

Однако головной дозор, окинув заросли камыша ленивыми взглядами с этаким легким презрением, которое ляхи, наверное, испытывают ко всему русскому, миновал засаду на ходу, ничего не заметив. Говорят, что на войне чувства человека обостряются, и он может именно почуять, не услышать или увидеть, а именно почуять враждебный взгляд! Так вот — эти не почуяли ровным счетом ничего. Привыкли, выродки, беззаботно перемещаться в собственных тылах! Наводнили окрестности Калязина летучими отрядами лисовчиков — а вот у себя ничего не бояться… Пока не боятся.

А вообще, это очень даже для нас хорошо, что враг пока непуганный. Успею обкатать «драгун» в засаде, пока ляхов ещё легко застать врасплох!

Подождав еще минут пять, пока уже непосредственно обоз поравнялся с засадой, я очень аккуратно, неспешно приподнялся, плотно уперев приклад карабина в плечо — и припал правым глазом к диоптрическому прицелу трофейного оружия. Да, для меня самого было шоком наличия такого прицела в семнадцатом веке! Хотя позже вспомнилось, что где-то и когда-то читал, что диоптрические прицелы вроде ставили даже на арбалеты… Ну, за арбалет не знаю — но здесь имеется «классический» диоптрий с продолговатой трубкой железного прицела, в центре которого имеется крошечное отверстие. Но именно потому, что оно крошечное, возрастает глубина резкости — хоть и сокращается световой поток... Сквозь такой прицел и мушка, и цель видны словно сквозь оптику! А вот пространство вокруг нее уже нет — а потому по движущейся вбок мишени с диоптрием попасть уже практически невозможно…

Зато фронтально — вполне вероятно.

И сейчас фронтальной целью для меня является спина одного из удаляющихся от нас панцирных всадников головного дозора…

Выдох, глубокий вдох — и указательный палец правой мягко ложится на спусковой крючок. Короткая задержка дыхания — и мушка карабина утыкается ровно в центр спины врага, корпус которого практически целиком закрывает поле зрения… Выдох — и одновременно с тем палец плавно тянет спуск! В следующий же миг я зажмуриваю глаза — под звук удара курка по пороховой полке…

Выстрел!

Карабин знатно грохнул, ощутимо толкнув в плечо. Впереди послышался болезненный вскрик раненого — а от дороги донеслись визгливые вопли и ругань ляхов, сопровождающих обоз! Спустя удар сердца они потонули в оглушительном, пусть и разномастном залпе драгуны... Каждый из которых бил по собственной цели практически в упор, всего с нескольких шагов! Ожившие огнем и горячим свинцом камыши, прилегающие к самой дороге, заволокло плотной пороховой дымкой. А в какофонии последних прозвучавших с нашей стороны выстрелов и криков воров, я громогласно проревел:

— Перезаряжай!!! Твою ж…

С дороги раздались ответные выстрелы — и чья-то пуля, выпущенная на звук моего крика, вжикнула совсем рядом, срезав верхушку камыша! Я поспешно пригнулся, ругаясь на собственную глупость: «орелики» в драгунах может и без году неделя — но стрельцам большинство из них служит не первый год. И без моего приказа разобрались бы, что нужно перезаряжаться! Нет же, обозначил себя в роли цели — вон, вторая пуля ударила в грязь буквально у правой ноги!

А в следующую секунду я услышал громкое лошадиное ржание; кто-то очень крупный вломился в камыши, следуя именно в мою сторону, заставив сердце пропустить удар… Но правая моя рука словно бы непроизвольно легла на рукоять пистоля, засованного за пояс. А вот когда пальцы крепко ее стиснули, я уже вполне осознанно рванул оружие, одновременно с тем выпрямляясь — и нацелив ствол на въехавшего в камыши всадника, поднявшего саблю для удара!

Выстрел!

Дуло пистоля выбросило сноп огня и пулю — но за секунду до того заржал поднятый на дыбы жеребец; хоть я и выстрелил с двух шагов, но промахнулся из-за внезапного рывка коня! В следующее же мгновение я бросился вправо, едва увернувшись от замолотивших по воздуху передних копыт польского дестриэ… Падение, перекат! И я рванул из-за пояса второй пистоль…

Выстрел!

Оглушительно завизжал раненый в грудь конь, рухнув в камыши; в этот раз я стрелял наверняка — в жеребца. Но его опытный всадник сумел освободить ноги из стремян и выпрыгнуть из седла до того, как скакун бы его придавил…

Не желая дарить вору лишнего шанса, я рванул к нему навстречу — и едва не пропустил длинный выпад вражеского клинка! Хорош лях, с колен — и как точно ударил!

Обычно саблями не колют — однако острие елмани вполне может вспороть живот или серьезно ранить грудь, или лицо простым прямым выпадом… Враг меня едва не подловил. Скорее рефлекторно, чем осознано, я шагнул вправо — и одновременно с тем с силой рубанул по клинку противника! После чего широко рубанул саблей уже от себя...

Оружие поляка ткнулось до того в грязь под нашими ногами — но от моей атаки тушинец сумел уклониться, отпрянув назад. В следующий же миг он рванул клинок к себе, закрываясь от нового удара! Не успел контратаковать, когда был открыт я сам... И я не обманул ожиданий вора, со всей возможно силой рубанув по корпусу с шагом правой вперёд! Однако лезвие моего оружия ожидаемо приняла плоскость вражеской сабли... Вот только эта атака была обманкой. И, отразив ее, враг пропустил сильный, высекающий удар левой под свою правую, опорную ногу!

В отличие от единоборств, стойка у правши-фехтовальщика обычно правосторонняя — правой рукой он рубит, выставив вперед также правую ногу. И потому выбить ее кекушиновской подсечкой не составило большого труда!

А в следующий миг моя сабля рухнула вниз, добивая оказавшегося таким непростым противника…

Расправившись с ляхом, я на мгновение замер, тревожно оглядевшись по сторонам — и злобно выругался сквозь зубы: или мои орелики оказались напрочь косыми, или примерно половина драгун, не имея возможности договориться, стреляли в одни и тех же тушинцев! Потому как не меньше двух десятков воров (включая и арьергард) пережили залп, ворвавшись в камыши с дороги. Мало того, к месту схватки спешат и четверо панцирных всадников головного дозора! Увы, только одного из них я успел снять — а теперь и вовсе остался без заряженного оружия…

И что самое страшное — не только я один. Весь полуэскадрон вынужден вступить в ближний бой с опытными польскими и литовскими кавалеристами с одними саблями в руках! Да ещё и в рассыпном строю…

Глава 15

…— Ратники с кремниевыми пищалями — отступить в воду, перезарядиться! Остальные — рубите лошадей по копытам!

Следуя собственному приказу, я рванулся в сторону от четверых панцирников, уже вломившихся в камыши — на очередном шаге увязнув в илу и выдернув из сапога ногу; мгновением спустя стопа левой погрузилась в студеную воду и вязкую жижу… Но и тяжелые жеребцы литовских всадников мгновенно потеряли темп, вступив на топкий берег. Так что я успел уйти в сторону от врага — перекинув саблю в левую руку и самым острием елмани зецепив левую переднюю ногу ближнего ко мне скакуна! Клинок рвануло в руке так, что я едва удержал рукоять, кисть при этом пронзило острой болью... Но и не остановивший своего бега конь ожидаемо завизжал — и, поджав раненую ногу, тяжело рухнул в воду, в ил!