Год порно - Илья Мамаев-Найлз

Марк хотел пообщаться с Александром, но когда подошел к кружку мужчин, тот сообщал — он именно сообщал, а не говорил, — что Америка скоро развалится на отдельные штаты и всех темнокожих (Александр называл их по-другому) переселят в одно из этих новообразованных государств. И соседи будут друг с другом воевать.

Он мог сказать какую угодно глупость, и другие бы ему поверили. Наверное, дело было в голосе, по-житейски простом, таким невозможно было нарочно соврать. И в смехе. Смех оставался добрым, чем бы ни был вызван.

Мы, русские, начал Александр.

Марк пропустил основную часть разговора, пытаясь уложить это заявление в голове. Ведь было очевидно, что Александр — мари. Разрез глаз, скулы, строение черепа и скелета — все в нем выдавало марийца. А он рассказывал ту же отцовско-правительственную историю про народ, с которым Бог.

Мы, понятно, нападать не будем, говорил он все тем же чудотворным голосом. Это не в нашей крови. Но если эти темнокожие люди, — на этот раз он назвал их животным словом, — доберутся до ядерного оружия, то…

Марк немного дрожал, потому что стоял вне зоны действия красного искусственного солнца и пил не водку, а пиво, которое нашлось у Александра дома.

Ты зря пьешь пиво на морозе, отвлекся Александр. Горло болеть будет.

Все нормально.

Эх, молодежь.

Опьянев, мужчины заговорили о Сталине, а потом о Путине так, будто те были их общими корешами. Вспоминали геополитические игры, как байки про пьяные приключения и пацанские разборки. Страны и континенты рождались и умирали где-то между мужчинами, завораживая их и перенося мыслями далеко от места, где они на самом деле были, — не на всех картах отмеченной деревеньки, где едва ловила сотовая связь. Внезапно, то ли испугавшись черной пучины вокруг, то ли просто замерзнув, Вася встал с кресла и подошел с раскрытыми объятиями к жене.

Ой, Вась, ну не надо, сказала она.

Он еле дотянулся до ее талии. Его живот упирался в тело жены, и она то и дело жадно вдыхала воздух. Они неуклюже танцевали и смеялись вместе со всеми.

Задумав нечто амбициозное, Вася оттопырил таз и потянулся головой к плечу жены. Не сразу, но Васе таки удалось улечься правой щекой. Он нежился и улыбался. А Марк, как ни пытался, не мог представить ни одной позы, в которой эти двое могли бы смотреть друг другу в глаза, занимаясь сексом.

Вася наклонил жену над покрытым обледенелым снегом полом веранды. Но руки его подвели, и оба грустно грохнулись так, что пол затрясся. Все расхохотались и зааплодировали.

* * *

Но пришла весна. Если бы не календарь, никто бы ее и не заметил. Снег продолжал заметать улицы, щеки покалывал морозец. Только ближе к суду все начало таять и пахнуть новой жизнью. Ветер приносил тепло издалека, и Марк по-детски ему радовался, глубоко вдыхая носом и жмурясь. Таким же обнадеживающим выдался и день, когда по отцовскому делу зачитывали вердикт. После заседания отец не написал и не позвонил. Марк выждал до вечера и набрал сам.

Выиграли, сказал отец.

Ура, сказал Марк. Поздравляю.

Да. Хорошо.

Это ведь здорово, да?

Да.

Ну ладно.

Ты был прав.

В чем?

Во всем. Во всем, что ты мне писал тогда, сказал он прямо так, слово в слово. Ты был прав. По жизни.

Марк не нашелся, что ответить, потому что совсем не помнил, о чем речь.

Спасибо тебе, сказал отец. И прости, если у меня не всегда получалось понять.

Да. Ладно. Спасибо. Ты меня тоже прости.

Ага.

Ты в порядке?

Да.

У мамы все нормально?

Да, все хорошо.

Ну ладно тогда.

У отца был странный голос. Марк тогда списал это на усталость, но потом они встретились лично, и тот объяснил. Из-за того, что он был под следствием, заводу не выдали кредит и они не закупились материалами на предстоящий год. И теперь не могли работать. Марк не сразу понял, что это все значит.

Завода больше нет, сказал отец.

В смысле?

Пришлось продать. Выплатил всем зарплаты и задолженности. И все. Все, да. Больше завода нет.

Но ты же выиграл, сказал Марк, осознавая, как глупо это звучит.

Папа развел руки и положил их на колени. Он слабо улыбался, не замечая, как на его затылок и плечи падает солнце.

Вот так, сказал он.

Без сугробов стало пусто, грязно и гнусно. Потом оттаяла Кокшага, и вернулись причалы, лодки, катамараны. Все это летнее веселье. Находились те, кто даже сейчас, в холод, арендовал их и катался под мостами. К ним относился и Марк. Где его тогда только не было. Он связывался с сомнительными ребятами, которые иногда заходили за кофе. Гулял с ними, наблюдал, как те переворачивают мусорки и гнут дорожные знаки. Не то чтобы эти парни были каким-то там быдлом, нет. Просто у них земля уходила из-под ног, а все вокруг стояло как ни в чем не бывало.

У одного из них от рака умерла девушка. Врачи сказали родителям и близким собрать за неделю два миллиона рублей на лечение, а где им их было взять. Ее не стало, и Олег, кажется, так его звали, делал вид, что это его не тревожит. Но если кто-то пытался до него дотронуться, сразу понимал, как больно тому было жить. Он шарахался и крыл матом. Высмеивал все что можно. Уходил, никому ничего не говоря. Когда Марк спрашивал у него как дела или даже как ты, Олег отвечал а тебя ебет? А Марка и правда ебало, но Олег не разрешал себе в это поверить.

Еще один парень просто потерялся по жизни. Она не радовала его и не держала. Он ходил по краю моста, отрывал руки и даже спускался ниже на балку. В свои почти тридцать он делал то же, что и подростком. Только веселее все равно не становилось.

Были и другие, но именно с этими двумя Марк оказался в лодке. С ними и с Зиной, девушкой, которая носила в сумке водку. Они уже выпили пару бутылок «Блейзера», поэтому с водки стало совсем хорошо. Слишком. Ступая обратно на берег, Зина промахнулась и расшибла коленку о деревянный причал. Они обработали рану свежекупленным «Блейзером» — водка уже кончилась — и приложили сорняк, который спутали с подорожником.

Зина выпила меньше других, но ее вынесло больше всех. Парни довели ее до дома и поднялись в квартиру. Тот, который потерялся, сразу улегся к ней на диван. Марк