Училка и Чемпион (СИ) - Малиновская Маша

Мирон двигается как на ринге: точные, мощные удары, но здесь всё иначе. Здесь не спортивное состязание, а настоящая ярость, смешанная с решимостью. Илья тоже не особенно отстает, но ему не хватает скорости и силы, как бы он не хотел.

Мирон сейчас похож на зверя. Глаза налиты кровью, губы сжаты, вены на лбу вздуты.

Я стою в стороне, прижавшись к столу, и не могу пошевелиться. Сердце бьётся как бешеное. Всё происходит так быстро, что я не понимаю, что делать. Стул летит в сторону, потом за ним переворачивается парта. Звуки ударов эхом раздаются в кабинете.

— Хватит! — кричу я, но никто меня не слышит. — Прекратите!

Мирон наконец прижимает Илью к стене, его лицо перекошено от гнева.

— Еще раз тронешь ее — клянусь, я тебя в порошок сотру, — шипит он, вдавливая Илью в стену.

Илья не отвечает, только тяжело дышит. Мирон отпускает его резким движением, но тот внезапно нападет.

И всё начинается по новой.

Мирон — чемпион России, да, но и Илья не с улицы зашел. Он явно все эти годы не только обиду копил, но и себя прокачивал. Ждал подобного момента, видимо.

— Пошли вон! — снова срываюсь на крик. Меня начинает трясти, слезы снова брызжут из глаз. — Уходите, мать вашу!

Они продолжают крушить мой кабинет, а у меня уже не остаётся сил. Просто хватаю свою куртку и уношу ноги.

Хватит с меня.

Пошли они оба к черту.

40

Выходные тянутся, как жвачка, потерявшая вкус. Я сижу дома, укутанная в плед, окруженная чашками с недопитым чаем и ворохом ненужных мыслей.

Касю гладить я уже перестала — бедная кошка сбежала на кухню, не выдержав моего нервного состояния.

Плачу, потом злюсь, потом снова плачу. На звонки Мирона не отвечаю. Телефон лежит на столе, вибрирует каждые полчаса, словно будильник, и каждый раз это как удар током. Иногда беру его в руки, смотрю на имя в списке входящих и просто кладу обратно.

Что я ему скажу? Что хочу разорвать нас в клочья, потому что его жизнь такая сложная, а моя — слишком хрупкая? Что мне больно и страшно от мысли, что он никогда не будет полностью моим?

Он не пишет сообщений, только звонит. Это его стиль — говорить прямо, не прятаться за текстом. Но я сейчас не могу это вынести. Не уверена, что смогу говорить твёрдо, а не глупо разреветься прямо в трубку.

Сижу дома в пижаме с самого утра. В животе уже пара литров чая точно, на столике пустой контейнер от торта и третья немытая чашка из-под чая. Кася возвращается из кухни и смотрит на меня с укоризненной смесью жалости и раздражения, будто не понимает, зачем я так страдаю, если можно просто свернуться клубочком и мурлыкать под одеялом.

— Ты бы тоже с ума сходила, если бы увидела, как твой котейка раздаёт вкусняшки соседской Мурке, — бормочу я в пустоту, а Кася презрительно мотает хвостом, прыгнув на подоконник.

В воскресенье, не выдержав тяжести одиночества, еду к родителям. Надеваю удобное платье, завязываю волосы в хвост. Хочется быть самой собой, без масок. Хочется почувствовать себя ребенком, хотя бы на время забыть обо всём.

Дома встречает запах борща, который варит мама. Папа читает газету в своем кресле, как всегда. Всё привычно, и эта обыденность немного притупляет мои острые переживания.

— Что-то ты не очень выглядишь, Люба, — замечает мама, но я только улыбаюсь в ответ, показывая, что не хочу ничего объяснять. Она ведь как обычно — критика во благо, по её мнению.

Родители уезжают к друзьям, и я закрываюсь в своей комнате. День проходит в привычной тишине дома, я читаю старые книги из своей библиотеки, перебираю какие-то детские фотографии.

Иду на кухню, пеку свои любимые оладьи а потом наливаю чай и сижу с томиком Достоевского, пытаюсь забыть, как сильно меня разрывает изнутри. Родители возвращаются после обеда, но, к моему собственному удивлению, ничего не спрашивают, видимо, видят, что лучше сейчас оставить меня в покое. И я им благодарна за это.

К вечеру возвращаюсь домой. Кася выбегает в прихожую и сразу начинает тереться о ноги.

— Привет, моя хорошая, — подхватываю её на руки и утыкаюсь носом в густую пушистую шерсть.

Оказывается, ласковая она такая не только потому, что соскучилась, а ещё причина в закончившемся корме.

Не хочется, но снова натягиваю куртку и топаю в ближайший супермаркет. Прости, подруга, сегодня ешь самый обычный корм, магазин для животных уже закрылся.

Беру корм и иду на кассу. Задерживаюсь возле полок с вином, размышляя, а надо ли оно мне, или обойдусь чаем?

Обойдусь. А завтра голова болеть не будет из-за обезвоживания. Вино ведь оно такое — враз водопад слёз спровоцирует.

Возвращаюсь домой, кормлю кошку, себе зажариваю на ужин яичницу, а поужинав, укладываюсь на диван и включаю телевизор. Канал с новостями, как обычно, бубнит о каких-то событиях: пробки, политика, что-то ещё. Я смотрю в экран, но не вижу ничего, пока не слышу знакомое имя.

«Чемпион России по боксу Мирон Дорофеев получил травму руки во время уличной драки…»

Меня будто обливают холодной водой. Сажусь, машинально увеличиваю громкость. На экране показывают репортаж: врачи говорят, что травма серьёзная, могут быть последствия для его карьеры. Комментатор упоминает, что это произошло из-за какого-то конфликта, о причинах которого не сообщается.

Я хватаюсь за голову. Сердце колотится так, будто его сейчас разорвёт. Мирон… Мирон и его дурацкий темперамент. Почему он вечно лезет в передряги?

Телефон снова начинает вибрировать на столе, и я подскакиваю, словно это бомба, а не входящий звонок. На экране опять его имя.

— Блин.… — шепчу, беря телефон в руки.

Секунда. Две. Три. Снова кладу его обратно. Не могу. В голове сплошной хаос. Обида, тревога, злость — всё смешивается.

Чтобы отвлечься, захожу в телефон, листаю ленту. И тут на глаза попадается пост той самой Алёны.

Какого фига я вообще подписалась на её канал?

Она пишет про Мирона. О его травме. О том, что драться из-за какой-то ерунды — это верх глупости. Что звезде такого уровня нужно думать о последствиях.

В конце поста прикреплено фото. Она стоит рядом с ним у входа в больницу, выглядит как всегда идеально: волосы уложены, улыбка сияет. Мирон рядом с ней. Вроде серьёзен, но стоит рядом.

Эта картинка будто ножом по сердцу. Я чувствую, как всё внутри обжигает. Она там, а я здесь, прокручиваю новости и не знаю, что делать. Эта девица опять рядом, улыбается, обнимает…

— Чёртова инстаграммная* кукла, — шепчу я, чувствуя, как слезы снова подступают.

Почему он ей позволяет? Почему не послал ее куда подальше? Или она просто всегда будет в его жизни? А таких, как она, ведь будет всегда много. Он — звезда, вокруг него всегда будут такие женщины. Красивые, яркие, дерзкие.

А я? Я не могу конкурировать. Не хочу.

Эти отношения приносят слишком много боли. Постоянные обиды, страхи, ревность. Я не готова к этому.

Закрываю телефон, откидываюсь на диван и утыкаюсь лицом в подушку.

Наверное, физрук был прав. Может, Мирон действительно не для меня.

___

* соц. сеть, запрещённая в РФ

41

Всё тянется одинаково: дни серые, мысли вязкие, как глина. На уроках я будто существую на автомате. Речь течёт сама, руки что-то пишут на доске, но в голове — пустота. Дети улыбаются, задают вопросы, смеются, а я как будто где-то далеко. Всё кажется размытым.

Первый, второй, пятый урок.

Понедельник, вторник, пятница…

Новогодние праздники на носу. Обычно я жду этого времени года: гирлянды, блеск мишуры, запах мандаринов и корицы. Иногда у нас на юге даже снег искрится за окнами, в классе звучат шутки и смех. Но сейчас всё это кажется фоном, как старая открытка.

Украшаю класс с учениками, готовлю плакаты для праздничного часа, но внутри ничего не трепещет. Даже привычная радость от детского восторга кажется глухой.

Тусклость — именно так можно охарактеризовать моё состояние.