Полное собрание сочинений. Том 21. Мир на ладони - Василий Песков

Куда интереснее реальность — город Сен-Мари раз в год (23–24 мая) наполняют цыгане. Они приезжают в Камарг со всей Европы — из Испании, Португалии, Бельгии, Нидерландов, Румынии, Венгрии. На конных повозках и в домишках — прицепах к машинам они наводняют маленький городок. Легко представить, что тут творится. В городе две тысячи жителей, а цыган приезжает до сорока тысяч. Хмельно и шумно они гуляют, знакомятся, справляют свадьбы, выясняют клановые отношения, избирают своих баронов… Своеобразные религиозные чувства цыгане испытывают к святой Саре, деревянная статуя которой находится в храме. «На мессу не ходят, а темнокожую Сару каждый год наряжают в новое платье и считают своей покровительницей», — сказал священник.

Эта религия у цыган возникла недавно — сотню лет с лишним назад. К поклонению Саре призвал цыган некий маркиз, озабоченный ослаблением религиозного чувства местных мирян. Кюре сдержанно говорит о житейском столпотворении цыган, а старушка — его помощница — на вопрос: «Рады, наверное, когда наезжают?» — энергично затрясла головой: «О, да, синьоры. О, да! Отели на время их гостевания закрываются, а рестораны открыты…»

Еще не «дикая», но уже без полей и широких дорог земля начинается по мере пониженья равнины к морю. Тут на прудах и каналах туристы могут увидеть мир природы, привыкший к близости человека. В мелкой воде на длинных узловатых ногах дремлют фламинго — главная примечательность дельты, небоязливо проплывают бобры, до диких гусей, отдыхающих на песочке, можно дотронуться прутиком, а утки из рук принимают еду. Тут можно пройти по кольцевым пешим маршрутам. Таблички на дамбах тебе укажут, что можно увидеть рядом. Если хочешь в самом деле что-то увидеть, надо затаиться в маленьких домиках и наблюдать за водою и камышами. Вот лунь в лапах понес добычу, вот золотистые щурки ловят стрекоз, утиный выводок на воде, цапля с желтой острогой клюва караулит рыбешку.

Кто хочет, может избрать и конный маршрут. Для этого надо взять напрокат лошадь. Они в готовности дремлют в стойлах этого своеобразного зоопарка без клеток и без оград.

Древнейшие обитатели взморья.

Охотник в этих местах — фигура приемлемая. Звери и птицы знают, за какой чертой они в безопасности. Главная добыча стрелков — утки.

Каждую осень дробь убивает полмиллиона пролетных и местных птиц. Одних она настигает при выстреле, другие гибнут от свинцового отравления, наглотавшись дробинок со дна мелководий, где кормятся.

«Дикий Камарг начинается там, где равнина соседствует с морем и куда с плугом уже не забраться — мелководные пруды и озера тут заросли тростником, шумящим под ветром мистралем, дующим с севера по руслу Роны. Эта каемка равнинного треугольника и есть сегодня последняя «дикая» земля Европы. В 1970 году тут образован Национальный парк.

Кроме диких животных, главным образом птиц, среди камышей можно увидеть беленые домики гордиян (ферм). Выращивают тут черных бычков и белых лошадок-камаргов, привыкших к мокрым лугам и не страшащихся мелководий. Бычки — весьма резвые и норовистые существа, но с их стадами справляются конные пастухи.

Во многих зарубежных журналах постоянно видишь фотографии табунов, с брызгами бегущих по мелкой воде. Куда надо направляют их пастухи — всадники в черных шляпах, в черных штанах и ковбойках, с красными платками на шеях. Картинное зрелище — желтые тростники, быки, стоящие настороженно на лужайке, и всадники с табуном белых приземистых лошадей.

Лошадь (камарг) — символ приморской равнины. Рожденные в тайниках тростников, лошади тут полудикие. Весь облик их — грива, сердитые ноздри, стремительный бег по мелкой воде — завораживает глаза. А тут еще специально (под ковбоев) одетые пастухи. Много пленки тратят туристы, снимая живописные кадры.

Камарг — древняя лошадь этих угодий («они всегда тут были»). И непонятно: по местности названа лошадь или название этой равнины впитало название лошади.

Камарги — неиспорченные «окультуриванием» дикари, приземистые, с мощными ногами, объемистым брюхом, большой головой, с чувствительными (находят твердое место в воде) и в то же время прочными, не нуждающимися в подковах копытами. Лошади обходятся без овса, довольствуясь тем, что сами находят на пастбищах, но при этом выносливы, способны за двое суток пробежать пятьсот километров. Выносливость сохраняют до старости и очень редко болеют. Ветреная, с камышами, болотами и солонцами земля — стихия камарга.

Он не страшится мошек и комаров, способных вывести из себя породистых лошадей. Седло ему, разумеется, не по нраву — объездить камарга способны лишь местные пастухи. Жеребцы за право лидерства в табунах дерутся с соперниками, пуская в ход копыта и зубы, часто до смерти. Жеребные кобылицы убегают в потайные места, ломая ограды, чтобы скрыться от посторонних глаз.

Жеребята у камаргов рождаются темными, но постепенно светлеют, и годам к четырем полудикий коренастый конек становится белым.

Цвет, как считают, — результат эволюции: на белое реже садятся оводы и мошка.

На службе у пастухов живут камарги полудикими табунами, украшая собою монотонный пейзаж. Наблюдая их скачки среди камышей, я вспомнил Национальный парк в Венгрии — Хартобадь. Очень похож на Камарг — вода, тростники, белые, крытые тростником домики и почти такие же, как и здесь, одетые в черное пастухи. Только у венгров лошади темной породы, камарги — сплошь белые. Одетые в черное люди и стада черных бычков белизну камаргов подчеркивают.

После войны, вспоминаю, шел у нас фильм с названьем «Белая грива». Никакого сюжета, никаких слов не было в фильме — только музыка, сопровождающая бег лошади и пожелавшего поймать ее мальчика. Снималась эта волнующая короткометражка тут, в устье Роны, в Камарге.

Еще один символ приморской равнины — птицы фламинго. Мы долго наблюдали за ними на доступном туристам озере. Но главная их колония держится на самой кромке Камарга, у моря. Туда туристам дорога закрыта из-за боязни, что птицы от беспокойства покинут эти места. Мы их видели только летящими — похожи на копья с красными крыльями. И все же есть что о них рассказать.

Плотина

В конце путешествия, когда из Парижа мы добрались до Средиземного моря, «водитель и переводитель» Ив Готье сказал: «А теперь я покажу вам маленькую, но примечательную речку». И мы поехали от моря в предгорья.

В речке Реран не было ничего особенного. Текла она в узком ущелье — мы перебежали речку по камешкам, а туристы перескакивали воду, не слезая с велосипедов. «Подождите, пройдем еще метров триста, и вы увидите кое-что интересное».

В зарослях зелени мы увидели серые камни размером с дом. Но это были не камни, это были «ломти» бетона, из которых торчала железная арматура. Вверх по течению речки бетонные глыбы громоздились уже одна на другую, заставляя быстро текущую воду петлять. А вот и то, что хотят увидеть сотни туристов, специально сюда приезжающих, — водою снесенное сверху тело плотины. Вот остатки ее на снимке.

Кажется, фантастическим взрывом опрокинуло бетонную плоть и унесло вниз огромных размеров куски. Остался вот этот «мост» длиною 225 метров — основанье плотины, по которому можно пройти от одного склона ущелья к другому. Концы плотины врезаны в каменные откосы и в них остались, а середину срезало, обломило потоком воды подпиравший ее бетон.

Сколько на земле плотин, земляных и бетонных! Этой не повезло. Сорок один год назад декабрьским вечером случилась тут катастрофа, которую во Франции хорошо помнят.

Более часа простояли мы на этом циклопических размеров бетонном гребне, пораженные силой воды.

В детстве, помню, отец задавал мне вопросы, на которые сам же и отвечал: «Что быстрее всего?.. Мысль». «Что сильнее всего?.. Вода». Мне непонятно было, как может вода быть «сильнее всего». Ее приносили ведрами из колодца, по водяным лужам мы бегали после дождя. Милая наша Усманка текла еле-еле — даже пескарей на мелях течение не сносило.

Правда, весной, когда речка разливалась и несла вниз по течению льдины, я смутно начинал понимать, что сила у воды есть. Позже я видел, как на мельнице вода вращает тяжелый жернов, как бушует в турбинах гигантских электростанций на Волге, на Енисее, на Ангаре. Но, только плывя на пароходе по Атлантическому океану и испытав шторм, я понял, как прав был отец, никогда моря не видевший, — корабль наш казался игрушкой среди вздымавшихся гор воды. Человек в синей бескрайней стихии был ничтожной пылинкой. Я знал о крушеньях на море, но потрясающую силу воды отчетливей всего понял, находясь на остатках французской плотины, бетонная крепость которой в минуту была сломана, как яичная скорлупа.

Это осталось навечно…