Ля-ля, детка! - Руфи Руф

Мамина мама в день свадьбы дочери вымыла на кухне бабули холодильник. Он был такой грязный и загаженный, что ей стало стыдно перед гостями молодых. И она кинулась наводить порядок на чужой кухне. — Насчет чистоты здесь особо не заморачивались.

Однажды дед накормил меня помоями: стопленным жиром, разбавленным с водой. Суп его жены выглядел точно так же, вот он и перепутал. К путанице приложил руку и Бредди: он поставил жир в холодильник, вместо того чтоб помыть кастрюлю. Так как я очень любила сказки, то под историю о белом бычке в меня переместилась целая тарелка этой гадости. Правда ненадолго. "Супчик" уже через пять минут весело вышел через оба отверстия, когда я рывком пыталась добежать до туалета.

Бабуля тоже была оригиналкой по части хозяйства. Предосторожности ради она так долго кипятила суп, что все овощи уваривались в однородную, безвкусную массу. Готовое блюдо часто пахло кухонными тряпками и грязными руками. Ее оладушки подгорали дочерна, но не пропекались внутри, потому что были слишком толстыми. (Я любила только ее отварное мясо, перекрученное на мясорубке в фарш).

Но всё это ерунда, по сравнению с тем, что родители Бредди ненавидели и презирали мою мать. Отличную хозяйку, женщину, которая смогла самостоятельно получить квартиру в столице. Они также презирали и не любили детей моей матери — то есть нас. Такие уж они были — не умели по-другому.

Все детство они таскали нам яблоки-гнилушки со своей дачи под Киевом. Это была особая тема, неразрывно связанная с громкими скандалами и слезами в нашей семье. Сад на даче был старым. Солнца и пространства не хватало: деревья стояли слишком близко друг к другу, За ними никто не ухаживал: их не подрезали и не прорежали. Падалицы-гнилушки не сгребались в компостную яму, а оставались гнить под деревьями. Кустарники малины и крыжовника стояли непроходимой колючей стеной. Траву никто не высаживал, не подстригал и не приводил в порядок… Две трети яблок гнили прямо на дереве, даже не дозревая. До сих пор помню: деревья белого налива сплошь увешаны коричневыми шарами-гнилушками в белой коросте плесени. Вот из этого сада нам и возили "фрукту" — сгнившую наполовину. Отказаться было невозможно. Выбрасывать их тоже запрещалось. Иногда яблоки привозили в виде гнилостного сока в банках, который несмотря на тройную дозу сахара, бродил и взрывался. Его никто не пил кроме папашки, но его все равно привозили. Все яблоки, которые передавали нам, были собраны с земли. У бабули с дедулей были еще сын и дочь, с семьями и внуками. Им они приносили фрукты, собранные с деревьев. Особой разницы не было, но так они выражали свое отношение к нам. Чтобы съесть пару плодов, мы должны были перечистить килограмм. В любом случае яблоки быстро портились, и во всех трех семьях на них матюгались последними словами.

Другой пример, который выражал презрительное отношение родственников — это их подарки на наши дни рождения. Когда же мы выбирались к брату или сестре Крюгера, целый день перед этим посвящался поискам лучшего подарка. На них тратились деньги, которые никогда не потратились бы на нас лично. Мы ходили в обносках, в доме не было нормальной еды, нормальных вещей, всего не хватало, но на подарки для родни выкладывались последние деньги. Это делалось не из любви, а для того, чтобы пустить пыль в глаза. Это всегда были очень хорошие подарки. Недешевые, полезные и красивые. Изящный браслет, модная косметичка, красивая емкость для круп в виде большого томата из красной пластмассы. Машинки, удочки, хорошая одежда. И обязательно ко всему — как верх расточительства — букет роз и торт. Или коробка конфет. Нам же от родственников доставались более чем скромные подарки, на поиск которых они тратили максимум полчаса в соседнем супермаркете. Самое обидное было то, когда нам нарочно старались подарить что-то совершенно бесполезное. Мать тогда говорила: На тебе Боже, что для нас негоже! К приходу же гостей готовился шикарный стол, а принесенные ими подарки вызывали только злость и слезы. Например шариковая ручка, пишущая четырьмя цветами. Или аляповатая аппликация из ткани, изображающая уродливую Красную Шапочку. И как вариант — дешевое зеркальце в железной оправе. Ничего полезного, ничего красивого, или того, что могло порадовать. Но самое интересное то, что эти же родственники, приходя в гости уже не к нам, а друг к другу, дарили хорошие подарки. Волнистого попугайчика с клеткой, французские духи… Таким образом, не только другие люди, но и самая близкая родня выражала нам свое презрение и нелюбовь.

На похоронах деда мы были единственными внуками, которые пришли его проводить. Но говорили о том, как он хранил фото старшей — самой красивой внучки и гордился ее красотой. И это в то время, как мы точно знали, что наших фото у него не было в помине. Я жалела деда за то, что он был так одинок все годы своей жизни… Но любить того, что вырастил такого изверга и садиста, как Бредди, я не могла. От нас постоянно требовали уважения и любви к родителям отца. И это несмотря на то, что бабушка-дедушка нас терпеть не могли: и мою мать, и меня с Эн. Если нам случалось увидеться, они были такими чужими и чопорными, что вода в стаканах превращалась в лед. Они даже не снимали обувь, когда приходили в нашу квартиру, и редко заглядывали дальше прихожей. Почему так, я не могла понять. Дед ставил у двери сетку с орехами и начинал приставать к двухлетней Эн с боксерскими приёмами. Замахивался на нее и просил ударить его в ответ. Систер, в колготах поверх подгузника, ковыляла прочь и пряталась за мамину юбку. На наши доводы, что так играть нельзя, дед обижался, но всё равно продолжал делать по-своему.

Бабуля постоянно названивала нам домой — по три-четыре раза в день, донимала вопросами о том, что мы едим, приставала с указаниями… Я её ненавидела. Если ей не нравился тон моего разговора она тут же звонила Бредди, натравливала его на меня и вечером меня ждали побои, а мою мать скандал с угрозами о разводе. Бабку я не любила с самого детства. Первый плохой факт, что я помню о ней — день переезда моих родителей на кооперативную квартиру. Все вещи собраны, мои игрушки погружены в грузовик. Я хотела ехать вместе со всеми, но меня не взяли. Оставили в пустой комнате. Вернее сказали так: запрыгнешь на подножку — поедешь в кабине водителя. Наглое враньё! Они знали, что мои ноги не достанут до ступеньки! Для меня это было предательство. Я ходила по опустевшей квартире в самом тоскливом настроении. На полу завалялась мелкая форма для песка. Я стала играть ей в футбол — места в пустой комнате хватало. Мимо проходила бабуля. Она зло глянула и толканула меня в шею. Отшвырнула двумя костяшками от себя в сторону. Я ушибла ногу о неровный плинтус. Абсолютно непонятный, немотивированный всплеск агрессии и злобы в мой адрес. Она могла спросить, почему у меня плохое настроение, обнять, ласково улыбнуться и предложить пойти погулять на улицу. Но вместо этого она грубо отшвырнула меня. Ведь, казалось, бабуля должна была радоваться, что квартира освобождается и будет больше места?