Моя жена Любовь Орлова. Переписка на лезвии ножа - Григорий Александров

В согласии с Амкино предложение было нами принято при условии предоставления данной картины бесплатно на Союз. Помимо «реванша», эта работа должна была нам дать практическое ознакомление со звуковой аппаратурой и техникой Америки, что вне съемочного процесса практически невозможно.

Темой была избрана Мексика в разрезе показа колонизаторско-захватнической политики и роли католической церкви в порабощении индейского населения Мексики.

Условия работы были крайне тяжелыми, особенно по политическим соображениям (вплоть до ареста нас – опять-таки по фашистским проискам), поэтому работа затянулась сверх намеченных планов

К этому времени – конец ноября 1931 года – в Москве подымается кампания к нам, подозрение в невозвращенстве и травля на этой почве[220].

При крайне трудной связи между Мексикой и Москвой (3 недели на письмо) мы узнаем об этом вне всяких официальных сведений и окольным путем[221] с таким большим запозданием, что лишь в январе 1932 года нам удается телеграфировать в Москву и разъяснить положение, хотя бы настолько, чтобы Амторгу было разрешено возобновить с нами переписку и передать нам, что препятствий к нашему обратному въезду в СССР не встречается. К этому времени дело уже приобрело из-за неясности подобный характер.

После этого мы немедленно выезжаем в Москву, оставив работу незаконченной. Однако по целому ряду фактов после возвращения мы усматриваем, что прежнее отношение доверия, которым мы пользовались от руководящих органов партии и правительства, забыто и к нам относятся как к невозвращенцам, и усиленно муссируются слухи о том, что нас «уговорили» вернуться или «принудили».

Мы горячо протестуем против такого к нам отношения, против нежелания выяснить все это дело с нами и переживаем это особенно болезненно на фоне общего сближения партии со специалистами и творческими работниками, тем более что группа наша на кинофронте всегда занимала одно из боевых и ведущих положений.

Имея случай на практике ознакомиться со всеми «прелестями» капиталистической системы, мы с удвоенной энергией и энтузиазмом ехали обратно, рассчитывая широко развернуть атаку классового врага. Однако вместо прежнего контакта мы не встречаем никакой творческой поддержки от руководящих инстанций и видим лишь ряд тормозящих мероприятий в отношении нашей деятельности за эти два месяца нашего пребывания здесь.

Мы ни одной минуты не думаем о том, чтобы отрицать ошибки, допущенные нами самими во всем этом деле. Мы глубоко и до конца принимаем те товарищеские обвинения, которые нам ставит советская общественность хотя бы в лице Ассоциации революционной кинематографии. И это только еще с большей силой побуждает нас со всей энергией втянуться в творческую работу кино.

Но на этом пути мы сталкиваемся с одними затруднениями, что и дает повод обратиться к Вам.

Речь идет о работе, сделанной нами за границей, которую мы творчески считаем столь же принадлежащей Советской кинематографии, как и то, что нами сделано в пределах Союза.

Эта картина была в нашем плане первым революционным ответом на наше пребывание за границей и творческим отчетом перед советской общественностью.

Между тем линия общего отношения к нам и создавшееся положение ставит нашу картину в совершенно катастрофическое положение и совершенно деморализующе действует на наш коллектив.

Условия же окончания картины таковы.

Въехав из Америки в Москву, мы заручились предложением группы, финансирующей картину, по которому она будет закончена здесь Союзкино (монтаж и озвучание). На это потребуется около 100 000 советских рублей. Этот вклад рассматривается как паевое вложение в продукцию (около 30 %) всей стоимости фильма. Это значит, что 30–40 % от всего мирового проката данной картины поступает в «ЗОЛОТОЙ ВАЛЮТЕ» Союзкино.

При самых скромных успехах это дало бы 500 000 долларов без всякой предварительной валюты с нашей стороны.

Экономическая выгода очевидна. Практически же ситуация такова: материал картины, стоящей крайне на виду всей мировой прессы, перекупают американцы. Это означает, что материал из советско-революционного может быть оформлен в контрреволюционный или просто уничтожен.

В этом и другом случае это будет серьезным прорывом для нашей кинематографии и не менее серьезным ударом советской кинопродукции за границей.

Нам кажется, что вопрос в такой форме перерастает вопрос нашего личного творчества, а заслуживает внимания в общем масштабе.

По всему этому, вопрос крайней срочности, ибо американцы не дремлют, и все дело может быть потеряно из-за промедления. Поэтому мы очень просим срочно разрешить этот вопрос в положительном смысле, предложив Внешторгу и Союзкино начать переговоры через Амкино, согласно выдвинутых предложений с целью сохранения и использования этой картины в наших политических интересах.

Также просим особенно учесть полное отсутствие фильмов, освещающих колониальную политику.

Кроме того, просим Вас вызвать нас для личных объяснений по всем затронутым вопросам и для дачи по ним дополнительных сведений[222].

Двадцать «классических» лет. 1933–1953 гг

Дорогому Учителю, учившему меня другому.

Г. АЛЕКСАНДРОВ, Б. ШУМЯЦКИЙ – Л. ТРАУБЕРГУ

(1932 г.)

Ленинград срочно Траубергу. Ввиду невозможности выехать открытие Ленари шлем наилучшие пожелания всем киномастерам лучшего киногорского[223] союза. Личная Вам просьба: немедленно повидайте Утесова, скажите о закреплении его сговора с Шумяцким совместной с Александровым постановке фильма о джазе. Укажите, что фильма принята московской фабрикой Союзкино, Шумяцкий, Александров выезжают Ленинград 10 ноября заключение договора Утесовым.

Шумяцкий, Александров.

Г. АЛЕКСАНДРОВ – Л. УТЕСОВУ

(на бланке мексиканского «Imperial Hotel»)

Москва. 30 ноября 1932 г.

Леониду Осиповичу – Косте тож и его высокопородной кобылице Машке бурнопламенный кинокомический

ПРИВЕТ!

Жеребячье стадо кине-мать-твою-графии выражает уверенность, что отныне дурной каннибальский обычай загонять коня в сосиски и колбасу будет прочно заменен использованием в плане малых форм на базе сплошной коллективизации эстрады и кино и ликвидации скопческо-тоскливого искусства как класса.

Да здравствует светлая троица немого, мычащего и ржущего кинематографа: Костя, Машка и Гриша.

Да здравствует сукин сын великого Гарибальди – Арнольди.

По поручению Всесоюзного кино-эстрадно-циркового объединения «СОЮЗКИНО» и его треста «Росфильм» (сокращенно именуемых: первое «Союз-брак», а второе «Росфига»).