Долгий сон - Ричард Райт

— Солоно приходится людям, знаю, — важно и не без недовольства говорил Тайри, — зато мне и горюшка мало. Случись пожар или наводнение — все равно мне хоронить. Дела идут вовсю. Вот купил шесть квартир, буду сдавать; «Бьюик» себе новенький приглядел.

Эмма, однако, была настроена иначе. Дожди лили не переставая, и она делилась с сыном соображениями, полными темных намеков.

— Неспроста зарядила непогода, это Господь вещает человекам.

— Насчет чего вещает-то, мам? — весело спрашивал Рыбий Пуп.

— В грехах мы погрязли, вот насчет чего. Остерегает нас.

— Что белые Криса убили? Ты про это?

— Это одна сторона, а еще есть другая, — загадочно изрекала она.

Он притворялся, будто поглощен уроками, зная, что оспаривать чудные представления матери бесполезно. Она продолжала стрекотать о своем, и он склонял голову, словно бы вдумываясь в ее нелепые пророчества, а на самом деле размышляя, отчего Господь низвергает потоки воды как на белых людей, так и на черных, если его цель — остеречь одних белых.

— Мы-то ведь, мама, ничего такого не сделали, — напоминал он.

— Господь насылает свой дождь и на праведных, и на неправедных.

— Какой тогда смысл быть праведным, — говорил он и тут же спохватывался.

— Придержи язык, глупая голова, — сердилась она. — Думаешь, учебников начитался, так уж и про Бога можешь рассуждать?

Он отмалчивался, убеждаясь, что мир, каким его видит мать, недоступен его пониманию. (Как-то раз Тайри, заговорив про Эмму, пожаловался: «Хорошая у тебя мать, сынок, но уже годы дают себя знать. Оно так бывает с женщинами. Почему, не известно. Начнет лопотать невесть чего…»)

Рыбий Пуп ревниво оберегал ощущение внутренней независимости, которое волею случая нашло на него в ту ночь, когда убили Криса. Ему и прежде всегда бывало немного не по себе в присутствии матери, и он при первой возможности норовил удрать от нее на улицу: гонял мяч, удил рыбу, охотился, бродил по лесу, а бывало, и околачивался в бильярдных. А уж теперь, в эти дождливые дни, она донимала его особенно.

— Знаю-знаю, — ни с того ни с сего объявила она однажды. — О девочках начал задумываться. Смотри, парень!

В самую точку попала, как будто в мыслях читала у него. Вот свинство! Помечтать и то нельзя, сразу пронюхают.

Его бесило, как мать хозяйничает в доме. Он весь кипел, когда она спрашивала, нравятся ли ему новые тюлевые занавески, которые она повесила на окна; наотрез отказывался отвечать, идет ли ей новое платье; находил сто отговорок, когда она просила отыскать ей в каталоге цветы, которые она собиралась посадить.

— Какая муха тебя укусила, Пуп? — спрашивала она.

— Никакая, — огрызался он. — Что ты ко мне пристаешь?

— Нет, вы послушайте, как он разговаривает! — восклицала мать и многозначительно покачивала головой. — Я все вижу. Ты думаешь — нет, а я вижу!

— В чем же я, по-твоему, виноват?

— Мужчиной становишься — на то Господня воля, но ты берегись!

Он поднял голову от кухонного стола, на котором делал уроки, и с сочувственной усмешкой смерил ее глазами.

— Над Господом, парень, шутки плохи, — выговаривала она.

— Ну что ты, мам, — сказал он, чтоб отвязаться.

— Мать учит его, а он зубы скалит, — не унималась она.

— Мама, чего тебе надо от меня? — разозлился он.

— Чтоб из тебя вышел мужчина, а не нехристь.

Однажды прачка обнаружила в кармане его грязной рубахи окурок, который он там оставил по забывчивости. Когда он вернулся в тот день из школы, мать встретила его в передней.

— Зайди-ка в гостиную, сынок, и сядь, — велела она.

По голосу было ясно, что ему предстоит выволочка. За что бы это? Она привела его в гостиную и встала перед ним, прямая и грозная.

— Значит, курить начал, сын?

Он широко открыл глаза. Неужели она его видела где-нибудь с сигаретой?

— Почему? Нет, — соврал он.

— Будешь стоять тут и врать мне в глаза, бессовестный? — вспыхнула она.

Ее неподдельный гнев озадачил его. Как же она узнала? Уж он ли не старался соблюдать все предосторожности — резинку всегда жевал, чтобы не пахло табаком изо рта…

— Подумаешь, курнул один разок, — решился он на частичное признание.

— Сын, Богу не угодно, чтоб ты курил, — твердо объявила она.

Он поморгал глазами. Откуда она так хорошо осведомлена о Господних желаниях — можно подумать, у них с Богом только что состоялось совещание.

— Понятно, мам, — пробурчал он, чтобы задобрить ее и уйти от дальнейших назиданий.

— Господь не желает, чтоб ты вдыхал дым себе в легкие.

— Ну да, да. Учительница вон тоже говорит, что это очень вредно для…

— Это не самое страшное, — перебила его мать. — Курить грешно, сынок. Вот слушай. Чтоб видеть, Господь тебе дал глаза. Чтоб есть, дал желудок. Чтоб воду пить — горло. Если бы Господу было угодно, чтоб ты курил, он сотворил бы трубу у тебя на голове…

Рыбий Пуп скорчился от смеха, представив себе, как у него из-за уха торчит круглый нарост, и был несказанно поражен, когда материнская ладонь обожгла ему лицо. Он вскочил на ноги, не помня себя от злости, но сдержался.

— Не смей при мне глумиться над Господом! — вознегодовала она.

Впервые за много лет ему закатили пощечину. Он повернулся на каблуках и вышел из комнаты.

— Пуп, вернись сию минуту! — потребовала она.

Он хлопнул парадной дверью, сбежал с крыльца и пошел к воротам.

— Рекс!

Вот оно что. Теперь она кается, теперь его называют «Рекс». Он, не оглядываясь, шагал дальше по влажному асфальту под чахлым от дождей солнцем, вдыхая воздух, похожий на густой пар. Теперь она хочет поговорить с ним, а под конец будет просить прощения, но с него хватит, спасибо. У него тоже есть самолюбие. Он зашагал быстрее, и вскоре ее крикливый голос уже не долетал до него.

«Ни за что ударила», — мысленно возмущался он.

— Э-эй, Пуп! — разнеслось в душном воздухе.

К нему навстречу шел Зик. Они поравнялись друг с другом и заговорили сдержанно, стесняясь проявления чувств, как слабости, простительной только нюням.

— Дождь-то кончился, — объявил Зик, хоть это и без того было видно.

— Да, брат. Давно пора, — проворчал Рыбий Пуп.

Он знал, что неспроста Зик помянул о погоде, знал, к чему он клонит. В молчании они прошли перекресток.

— Уилсонов ручей вошел в берега, глина — одна красота, — со значением сказал Зик, глядя куда-то в сторону. — Не хочешь нам подсобить в глиняном бою?