Профессия – лгунья - Зоя Геннадьевна Янковская

высыпало огромное количество людей в чёрном. Но всё вертелось вокруг одного безнадёжно дряхлого старика. Едва он выкатился из машины, как к нему бросились люди в чёрных костюмах и чёрных очках, и, подхватив его под руки, почти понесли в клуб. Старик тоже был в чёрных очках. И когда его тащили под руки, очки сдвинулись набок и повисли на одном ухе. Картина эта была настолько гротескной, что мало походила на реальную, а скорее напоминала съёмки фильма «Люди в чёрном».

Возле каждого гостя посадили девушку. Меня как раз усадили возле почтенного деда. Старик постоянно говорил о нехватке времени и смотрел на часы. Циферблат был выложен бриллиантами, поэтому всякий раз ему приходилось щурить свои старческие слезящиеся глаза и искать нужный угол освещения, чтобы увидеть время. Но старания эти были тщетными, поэтому он через каждые десять минут подносил мне руку и глухим сиплым голосом спрашивал, который час. Я смотрела на глупого старика и думала: «Какой печальный финал. Тебе не меньше девяноста. Ты уже дышишь на ладан. А тебе до сих пор демонстрация стоимости этих часов важнее всего на свете. Бедняга. Бедняга…».

Мне, почему-то, не пришло в голову выяснять, откуда проистекает такая концентрация условностей, и я без задней мысли поинтересовалась у молодого японца, сидящего от меня с другой стороны, почему у него мизинцы такие маленькие и без ногтей. Похоже, вопрос ему показался издевательски-дерзким:

— Ты не знаешь, кто мы? — недовольно спросил он.

— Нет, — созналась я.

— Якудзе, — шепнул он мне на ухо.

— А пальцы здесь при чём?

— Я нарушил слово и отрубил фалангу.

— Два раза нарушил? На той руке тоже рубил?

— Да! — сказал он зло.

— Страх-то какой. А харакири не делаете?

— Нет, — ответил он обиженно, видимо, из-за того, что не обнаружил должного почтения.

Теперь мне задним числом стало страшно. Я рассказала этот диалог Куе, и он, ухахатываясь до слёз, обнял меня и вопреки японским традициям поцеловал мне руку.

— А мог мне тот якудзе за такой вопрос палец отрубить? — прошептала я испуганно.

Он не мог говорить. Только смеялся безостановочно. Эта странное безрезультатное свидание оставило в моей памяти ощущение какого-то света и непосредственности.

XXI

В клуб, наконец, пришел загадка-Хисащи. Я ждала его с тревогой. Плохо представляла, как буду благодарить его за телефон и кольца. Какое-то время я надевала кольца в надежде, что он придёт. Но он всё не появлялся, а кольца носить было утомительно. И пришёл он как раз в тот день, когда я все подарки оставила дома. Когда меня позвали к его столику, Алекс, проходя мимо, шепнула:

— Будь осторожна. Он — якудзе.

У меня всё оборвалось внутри. И подходила я к нему уже деревянными ногами, которые неудержимо тряслись. Хисащи сидел на диване в развалку. На вид ему было лет шестьдесят пять. Но он явно старался выглядеть моложе. Носил красную кожаную куртку с железными клёпками и красил волосы в чёрный цвет. В проборе виднелись совершенно белые отросшие корни. Измерив меня взглядом, с брезгливо-снисходительным выражением лица он приказал мне сесть. Только я приблизилась к нему, как мне в нос ударило едким запахом согревающей мази для суставов вперемешку с запахом какой-то жуткой затхлой вони будто не живого, а гниющего тела. От отвращения у меня начались рвотные спазмы. Я стиснула зубы и стала часто глотать, чтобы подавить спазмы. Потом задержала дыхание, раскланялась, села рядом и, заикаясь, сказала:

— Спасибо, телефон хороший. И цветы были красивые. И кольца, — и зачем-то добавила, — У меня никогда не было колец, господин Хисащи.

— Поэтому ты их все теперь и носишь, — сказал он ехидно, глядя на мои руки без колец.

Я промолчала. Стала делать ему коктейль.

— Не надо, — сказал он, — Я не пью такую дешевую гадость. Да и в клубы такие дешёвые не хожу. Просто живу тут над вами.

— Да, — ответила я испуганно, и сложила руки на коленках, не зная, что делать дальше, — Тогда, может, посмотрите меню? Тут есть вкусный…

Я хотела предложить коктейль из меню, но он перебил:

— Я всё это меню наизусть знаю. Не надо ничего. Сама есть хочешь?

На нервной почве я поперхнулась слюной и стала кашлять. Он противно, ржаво и гортанно, расхохотался. Прокашлявшись, я осипшим голосом сказала:

— Нет, спасибо, я не хочу есть.

— Я в туалет пошёл, — сказал Хисащи, и поднялся.

В этот момент мимо проходил Момин. Он слышал, как я отказалась от еды. Дождавшись, когда удалится Хисащи, он вытаращил на меня глаза, которые и без того едва не вываливались у него из орбит, и, трудно находя слова на русском и задыхаясь от злости, проговорил:

— Ты, ты! Плёхой хостесс! Пришёль богатый гость. Всегда покупать, что хочешь. А ты! Ты плёхо работаль! Лиза — хороший хостесс. Много гостей. И вон смотри Лиза и гость едят много еда! А ты глюпый плёхой хостесс!

— Я боюсь, Момин, я боюсь, боюсь! — стала я истерично повторять, — Я не буду ничего просить! Он — якудзе! Он отрубит мне палец!!! Они ходят с оружием и стреляют в людей! Ой, мама, как я боюсь!

Момин озадаченно посмотрел на меня и уже тихо спросил:

— Кто Хисащисан?!

— Я-куд-зе!

Момин расхохотался:

— Якудзе? Кто сказал?

— Алекс сказала!

— Алекс пошютиль! Хисащисан в Ротари клюб!

— Какая ра-адость, — я облегчённо выдохнула.

Тут вернулся Хисащи. Я подала ему полотенце. Он взял его и снова отошёл, разглядывая меня с поразительным цинизмом.

— Ты здесь самая симпатичная. Но почему у тебя маленькие сиськи? Все русские и украинки с большими сиськами.

Я промолчала. Он вытер руки и не отдал мне полотенце, а бросил мне на плечо, как на вешалку.

— Доханов много? — сказал он, глядя на меня косо, будто и смотреть противно.

— Нет доханов, — сказала я.

— Вы все хостесс так говорите. Денег нет, доханов нет. А сами богаче, чем ваши гости.

Мне снова нечего