Профессия – лгунья - Зоя Геннадьевна Янковская

— Нервируют, вот и нервная. Можно же что-нибудь придумать, чтобы строить отношения без ущерба для чужой нервной системы.

— А мы и строим без ущерба. Это в твоей голове всё шиворот-навыворот. Корчишь тут из себя монахиню. А на самом деле тебя зависть мучает.

— Меня мучает, что не считаются с моим присутствием здесь.

— Да кто тебя трогает, чё ты хочешь?

— В душ хочу.

— Вот и иди в душ. Никто тебе не мешает.

Я открыла дверь в душ и наткнулась на моющегося Джорджа.

— О, чёрт, гомене, гомене! — крикнула я и захлопнула дверь.

— Дайджёубу, шинпай шинайде, — сказал он спокойно.

— Ольга, ты должна поговорить с ним. Слышишь? — крикнула я, — Больше не могу так! Я пыталась себя убедить, что ничего не происходит. Но так нельзя! Сижу в комнате, как в склепе. Страшно выйти.

— Да я повторяю, это не наша вина, что тебе чего-то там страшно. Не наша! Не буду я ничего ему говорить!

Щёлкнула щеколда душевой.

— Джордж! — позвала я.

— Попробуй только слово ему скажи, — процедила Ольга, скрежеща зубами.

— Скажу, — с ненавистью ответила я.

— Злая стерва.

— Да заткнись ты!

В кухню вошел Джордж, как всегда, с добродушной улыбкой:

— Нани?

— Джордж, ты мужчина. Это твоя женщина. Так?

— Так, — ответил он, изменившись в лице.

— Почему ты пришёл жить сюда, а не ведёшь свою женщину к себе? В прошлый раз я не могла выйти из комнаты и писала в банку. Сегодня опять не могла выйти из комнаты до обеда. Почему я должна?

— Да что ты несёшь? Закрой рот, — заорала Ольга.

— Извини, извини, Саша, — сказал он испуганно, — Я больше не приду.

Он побежал в комнату и начал спешно одеваться.

— Ну кто тебя за язык тянул? Что тебя так ломает? Да заведи ты мужика себе, раз так бесишься! — крикнула Ольга и тоже умчалась в комнату.

Через несколько минут они вместе ушли из квартиры, громко хлопнув дверью. Я рыдала до вечера, пока не пришло время собираться на работу. Потом вспомнила, что привезла с собой из России валерьянку, и, проглотив три таблетки, начала краситься.

В клубе мы с Ольгой избегали встречаться взглядами, и это было на поверхности. Филиппинок такая перемена веселила.

Ко мне подошёл Куя:

— Что у вас случилось? — спросил он, тревожно заглядывая мне в глаза.

— Это её и моё. Хорошо?

— Хорошо, извини.

Под конец рабочего дня к Ольге пришёл гость и пригласил её в ресторан. Я снова слонялась по квартире одна, раздираемая и обидой и чувством вины одновременно, и мысленно рисовала наш примирительный диалог. Ссора казалась мне унизительной для нас обеих. Хотелось попросить прощения и поскорее всё забыть. В этот момент, по-филиппински требовательно позвонили в дверь. Я открыла:

— Хей, Кача, Кача! Бидео чодай! Эйга митай! — прокричали хором Шейла и Аира.

— Ащита моттекуру?

— Хай, хай! Якусоку! Якусоку! — завопили они.

Обещание они не сдержали. Я отдала им видеомагнитофон безвозвратно, как показало время.

Через несколько минут снова раздался звонок.

— Ну что опять?! — сказала я, открыв дверь, и к удивлению своему увидела Кую.

Он закрыл за собой дверь и молча обнял меня и расцеловал. А я всё думала: «Как странно… Мы ведь люди разных национальностей, такие разные… Он иероглифы знает, говорит на таком непонятном языке… А вот обнимаемся и целуемся одинаково. Нет языков в выражении нежности. Не нужен перевод. Как в музыке нет языков».

Я поцеловала его и отстранила:

— Ну что ты приехал? Я ведь замужем.

— Я тоже женат, — сказал он.

— Прости, у меня будет чувство вины, понимаешь? Вина. Вина, — сказала я по-русски сама себе.

— Что? Зачем по-русски говоришь?

— Не знаю по-английски это слово, — сказала я.

— По-японски скажи.

— По-японски тоже не знаю. Вина. Плакать буду. А-а-ааа. Варуи онна. Нераренай. Понимаешь?

— А, понятно.

— Прости, пойми меня.

— Я понимаю, — сказал он невесело, — Не переживай.

— Хочешь чаю? — попыталась я переключить его.

— Хочу, — сказал он грустно.

— А вчера мне гость сказал, что я немного похожа на японку, — сказала я, делая чай.

— Это хорошо или плохо?

— Хорошо. Я уже чуть-чуть ваша. Я хожу, смотрю в витрины магазинов, машин и часто думаю: «Я ведь немного похожа на японку!».

Он засмеялся.

— Ты ведь администратор. В коридоре камеры. Не боишься, что узнают?

— Боюсь, — сознался он.

— А что будет?

— Буду искать другую работу. Администратор с хостесс — нельзя!

Я подала чай и села рядом. Погладила его по волосам. Интересно было разглядывать его так близко.

— Красивые волосы. Жёсткие.

— А ты вся красивая. Не только волосы, — он нервно засмеялся.

Я взяла его руку и увидела маникюр. От этого пахнуло нарциссизмом. Я неприятно удивилась и отпустила его руку.

— У тебя и серьга, и маникюр, и цепочка…

Он достал цепочку, чтобы похвастать. Но мой взгляд остановился на другом. На ключице у него оказалось два шрама будто от пулевых ранений.

— Что это, Куя?

— Это якудзе, — сказал он спокойно, — Мне было десять лет. Они между собой паф-паф! А я бежал через дорогу. И в меня два раза паф-паф! Потом месяц лежал в больнице. Спал. Мама думала, я умру. Все думали.

— Спал? Ничего не слышал? Не просыпался?

— Не просыпался.

«Кома», — поняла я.

— Это судьба, что ты не умер.

— Судьба, — усмехнулся он, — Какое слово ты знаешь.

— Вчера выучила, — засмеялась я.

— Но, Куя, ведь и к нам в клуб приходили якудзе. Это так страшно?

— Приходили. Но они не опасны для нас. Но лучше с ними говорить осторожно.

Я вспомнила, как у нашего клуба остановилось сразу четыре лимузина. Оттуда