Времена года - Арпад Тири

смеху было. У нас и своих забот хватало... Машина сломалась, наш шофер сказал, что нужно искать такую же попутную, чтобы разживиться нужной запасной частью. Мы тогда все глаза проглядели — все смотрели на дорогу: не покажется ли машина. Полдня просидели, пока не появилась ваша черная «Раба».

— С мертвецом, — вставил захмелевший Беньямин.

— Я же говорю, что нас тогда ваш мертвец нисколько не интересовал: шахтеры ждали денег и продукты.

— А я знаю, что это было смешно, — упрямо стоял на своем Беньямин. В глазах его появилась печаль.

Матэ ничего не ответил. Подперев голову рукой, он вспомнил, как они тогда опоздали на целый день. Шахтеры побросали работу. Собрались на шахтном дворе, злые — не подступись. Матэ пришлось успокаивать их, объяснять, что задержались они действительно только из-за поломки машины. И хотя он сказал чистую правду, ему было стыдно смотреть шахтерам в глаза.

— Вы и до сих пор работаете на похоронной машине? — поинтересовался Матэ.

— О, с этим я давно покончил! — воскликнул Беньямин. Чувствовалось, что он большой любитель поговорить. — С тех пор я работаю на пивном заводе, вожу пятитонный грузовик. А вы? Все так же ездите с зажатой между колен охотничьей двустволкой?

Матэ вытер рот и ответил:

— Я работаю в райкоме партии.

Краснолицый Беньямин с уважением посмотрел на Матэ:

— Вот это да! Разумеется, Коммунистической партии Венгрии.

— Да, Коммунистической.

— Вам и собрания приходится проводить?

— Конечно.

— Ну, тогда как-нибудь и я приду к вам на собрание, послушаю, как вы выступаете, — проговорил Беньямин совершенно серьезно.

Матэ по-настоящему обрадовался появлению Беньямина, который несколько отвлек его от неприятных мыслей о Тако, от письма Флоры, которое он с самого утра таскает в кармане. Перед глазами Матэ возник образ Магды, которая смотрела на него печальными глазами, словно боясь, что он навсегда бросит ее в маленькой комнатушке домика торговца фруктами.

Если бы кто-нибудь мог заглянуть в этот момент Матэ в душу, то просто испугался бы: как много забот свалилось на плечи одного человека.

Беньямин отодвинул локти своего седовласого коллеги подальше от края стола, чтобы они, чего доброго, не соскочили, и, поболтав в кружке остатки пива, выпил.

— Значит, вы стали важным человеком, — проговорил он, обращаясь к Матэ. — Только не думайте, что для меня это неожиданность. У меня глаз наметанный, и я с первого взгляда узнаю, с кем имею дело.

— Это как же? Что же вы во мне заметили?

Глаза Беньямина радостно заблестели.

— Я много чего вижу. Я все равно как колдун, который гадает по ладони. Если вы вдруг станете министром, я вас разыщу и попрошу помощи.

— Я — министром? — раздраженно спросил Матэ и хотел еще что-то добавить, но, как и всегда, когда он торопился, подходящие слова никак не шли ему в голову.

— Все равно, — Беньямин кивнул. — Важно, чтобы вы помогли мне, если я когда-нибудь вдруг попаду в беду.

Матэ заказал три кружки пива.

Старик, который до сих пор дремал, очнулся и подозрительно уставился на Матэ.

— Лицо ваше, — проговорил он, подвигаясь поближе к Матэ, — мне незнакомо. Раньше я вас никогда не видел, хотя в «Золотой петушок» хожу каждый вечер.

— Замолчи, старик! — строго прикрикнул на него Беньямин.

Матэ залпом выпил кружку пива и ответил:

— Я обычно сижу около печки.

Старик, передвигая по столу пивную кружку, злыми глазами смотрел на Матэ.

— Моя фамилия Косору. Я часовых дел мастер с Промышленной улицы, — с трудом выговорил он. — А вы? Не понимаю, как вы сюда попали?

Беньямин сделал знак Матэ, чтобы он не принимал всерьез старика, и объяснил:

— Он с войны контуженный.

Часовщик смотрел на Матэ широко раскрытыми глазами, словно пытаясь заглянуть ему в душу.

— Позовите моего сына! Позовите сюда моего сына! — вдруг замахал он руками.

— Это у него от контузии, — снова объяснил Беньямин, но в голосе у него не было ни капли сочувствия. — Вечерами на него всегда такое затмение находит.

В корчме поведение старика, казалось, никого не удивляло, разве что порой кто-нибудь из-за соседнего столика бросал на него любопытный взгляд. Здесь все хорошо знали старика и уже привыкли к его причудам.

Матэ стало жаль беднягу, и он хотел что-то спросить у Беньямина, но тот, показав рукой, что хочет на минутку выйти, вмиг исчез за грязной зеленой занавеской.

Часовщик постепенно затих.

«Подожду, пока вернется Беньямин, — думал Матэ, — а тогда уйду».

Он вынул из кармана уже помятое письмо Флоры. Прочел еще раз и сразу почувствовал, как много значит для него Флора. Ему казалось, что он видит ее в черном платье, ловит на себе ее укоризненный взгляд, чувствует ее ладно сложенную сильную фигуру. Каждый ее жест дышит спокойствием и гармонией, которая так естественно находит в ней свое проявление. Матэ невольно вспомнил, как она танцевала с ним, мечтательно склонив голову ему на плечо.

Подошедший к столу парень вывел Матэ из задумчивости. Запястья рук у парня были перевязаны, как у грузчика, широкими кожаными ремешками, рукава синей рабочей блузы закатаны по локоть. Он с небрежной наигранностью оперся на стол. Было заметно, что парень изрядно выпил. Похлопав старого часовщика по плечу, парень пододвинул себе стул и сел.

— Меня зовут Гугер, — обратился он к Матэ. — Нас всего трое! Я, мой шурин и его дружок. Нам нужно по литру на рыло. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я. Меня здесь все знают, а тебя мы видим впервые в нашем Сити.

Пьяный старик сидел молча, временами поднимая голову. Он, видимо, не понимал, что происходит вокруг.

Матэ огляделся, ища глазами дружков парня, который к нему приставал.

«Да, из такого глупого положения выход только один: купить этому нахалу три литра вина», — подумал Матэ. В голове промелькнула мысль принять вызов парня и вступить с ним в борьбу, но в тот же миг перед глазами Матэ возникла кислая физиономия Тако, который укоризненно говорил: «Вы этого не сделаете! Сотрудник партаппарата не имеет права так себя вести!»

Матэ понимал, что самое верное, что он должен сделать сейчас — это каким-нибудь образом пробраться к выходу и крикнуть полицейского, но понимал также, что если ему это не удастся, то тогда ни на какую помощь надеяться нельзя.

Вдруг из-за зеленой занавески показалась голова