The Мечты. О любви (СИ) - Светлая et Jk

Он снова застал ее в гримерной. Дежа вю или что-то в этом роде.

Как и тогда, осенью, она была одна. Полностью одетая и загримированная, сидела перед зеркалом, вполне себе при параде и, глядя прямо перед собой, «забивала гвозди»:

— Гбду! Гбдо! Гбдэ! Гбды!

— Похвально, — перебил ее Яр и закрыл дверь, опершись на нее спиной и скрестив на груди руки. — Артикуляционной гимнастикой занимаешься?

— Ежеутренне, Дмитрий Эдуардович, — широко улыбнулась Алина. — Уделяю этому процессу предельно много внимания.

— Ну и умница. Если хочешь, дам тебе пару мастер-классов по упражнениям.

— Зачем, если у меня уже есть несколько отличных курсов, да и уроки сценического мастерства в школе моделей свою роль играют?

— Поверь, детка, не стоит пренебрегать возможностью попрактиковаться, когда предлагают, — хохотнул Димон и, отлепившись от двери, прошел ближе к ней, приземлившись пятой точкой на соседний стул. Реально, ни дать, ни взять — дежа вю. Он внимательно осмотрел ее красивое личико, отдельно остановился на улыбающихся губах и сделал вполне закономерный вывод — хоть сколько-нибудь огорченной или чем-то обеспокоенной Алина не выглядит. Удачный кастинг? Или хороший секс накануне? Или там… маникюрщица угодила?

Яр мысленно хмыкнул и пошел ва-банк:

— Мало ли, что может пригодиться на пути в звезды Центрального канала.

— Обойдусь без твоих услуг, Ярославцев, — отмахнулась Акаева.

— Зря. У меня большой опыт. Все же столько лет там работал.

— Но ведь сейчас ты не там. А мне есть у кого учиться.

— Намекаешь на Егора Лукина? — приподнял Димон бровь. — Да, он профи. Но его формат для тебя — чуток нафталин, не находишь?

— А что не нафталин? Вечерние новости на Солнечном? Смешно. Ты заявление подпишешь-то? Или мне искать твои болевые точки, на которые можно надавить для стимулирования процесса?

— То есть вот ни капельки благодарности родным пенатам и нашей команде, которая тебя в люди вывела?

Алинка отвлеклась от зеркала и заинтересованно воззрилась на Ярославцева. Все-таки красивая баба. Дорогая. Если Моджеевский реально променял ее на Юльку… тут только руками развести. Сколько бы ни было в Малич чего-то такого, отчего он себя иной раз чувствовал недотягивающим до ее класса, но Акаева — реально хороша. Жаль, что не срослось.

— Мне прямо любопытно, — наконец сказала она, — какое отношение лично ты имеешь к нашей команде при условии, что сам-то тут рулишь без году неделю?

— Ну если говорить лично о тебе, Алинчик, то вот именно я к твоему развитию приложил непосредственные усилия. Но что мы все обо мне да обо мне? Признавайся, как очаровала Лукина?

— Бери круче, — рассмеялась Акаева. — Я очаровала его жену. Она главный редактор проекта. Она сказала, что я химичу даже с тумбочкой.

— То есть, она не против, что ты химичишь с ее мужем? — присвистнул Яр. В ответ Алина пожала плечами, а он тут же уточнил: — И как это Моджеевский тебя только отпускает черт знает куда, да еще и к Егор Андреичу?

И затаил дыхание, дожидаясь ответа и впиваясь в каждую секунду ее паузы — чтобы видеть, как неуловимо меняется лицо. Понять бы еще, что это значит.

Осмыслить не успел. Пауза была короткой.

— Ну, во-первых, Богдан отпускает меня работать, — принялась пояснять Алина с самой нежной из своих улыбок. — Он и сам занят, ты это прекрасно знаешь. Во-вторых, он достаточно мне доверяет, чтобы не переживать из-за Лукина. В-третьих, это Моджеевский мне посоветовал попробовать силы на «Центральном». Не удивлюсь, если он и прохождению кастинга посодействовал. Богдан бывает очень щедр к тем, кого любит.

— Любит? — усмехнулся Ярославцев. — Не обольщайся, Моджеевский любит только себя.

— И в-четвертых, — не слушая его, перла будто танк Акаева, — сам-то Лукин давно и счастливо женат.

— На своем редакторе?

— На своем редакторе. Так что при всех этих вводных — сенсации не получится. Моя будущая работа — это только работа. Ничего больше.

— Если не считать, что ты уедешь и вряд ли это хорошо скажется на твоем романе со всемогущим Моджеевским.

— Говорят, разлука на пользу отношениям. Тоска по партнеру делает острее… половую жизнь.

— Будете болтаться между городами?

— Да тут несколько часов пути. И у Моджеевского теперь крупный проект в столице. Он практически поселится там.

— То есть у вас все хорошо?

— Естественно, Димочка. И будет еще лучше, когда ты подпишешь мое заявление.

— И прощальный секс мне опять не обломится? — спросил Ярославцев и расхохотался, глядя на ее округлившиеся глаза. Впрочем, долго удивляться Алина себе не позволила. Уголок ее красивых губ приподнялся вверх, и она безмятежно ответила:

— Да у нас и приветственного не было, так что не вижу смысла. Или ты без этого меня не отпустишь?

— Что ты, детка. Отпущу, конечно. И вообще, я тоже занят. Опупеть как жену люблю. И я рад, что ты научилась понимать мои шутки, потому что в конечном…

Договорить он не успел. Дверь скрипнула. И скрипнул голос кого-то из самого низшего звена, с кем не считаются:

— Алина! Время!

— Время, — дернулась Акаева и перевела взгляд на Димона. — Прости, беседа была чудесной, но работа… ты же подпишешь?

— Да куда я денусь. Заладила, ну! Еще Моджеевскому нажалуешься, — рассмеялся Яр в ответ. И на этом их прекрасное общение оборвалось. Алина ушла. Он остался один. Напротив ее зеркала. С ее щетками, расческами, кисточками, баночками и черт знает, какой еще ерундой.

Она дала ему некоторую пищу для размышлений, хотя ясности так толком и не внесла.

Впрочем, при чем тут ясность? Когда в один прекрасный для него день Богдан Моджеевский окажется не на вершине, а где-то у подножия — вот тогда и настанет ясность. Желание уничтожить его крепло все больше. Задеть побольнее. Если повезет — заставить страдать. И для этого необходимо… как там Акаева сказала? Найти болевые точки?

Юля. Юля.

И Андрюха.

Что они для него? А он — что он для них? Для нее?

Она захотела получить развод. Ради Моджеевского? Ради Андрея? Скучно стало? И где среди всего этого Акаева, у которой с Богданом, по ее утверждению, все хорошо?

Единственный способ разворошить этот затихший улей — сунуть в него взрывчатку и поджечь фитиль. И сделать это как можно быстрее, пока никто его не опередил. Если чего-то нельзя избежать, то надо бить первым. И со всей дури. Наотмашь.

Яр достал из пиджака телефон, открыл галерею и несколько секунд смотрел на сохраненное фото Богдана и сына. Его сына. Моджеевского сына. Того самого Моджеевского, который собрался мотаться в столицу к Акаевой. И который требует, чтобы он, Ярославцев, отпустил Юлю. Нахрена ему именно Юля, когда столько баб вокруг?

Неужели то самое?

Можно просто вкинуть снимок в пару желтоватых каналов, пусть распространят. Яр был уверен, что за пару часов он сработает настоящей бомбой с часовым механизмом.

У Богдана Моджеевского есть ребенок. Внебрачный ребенок. Неизвестно чей, к тому же.

Что это давало?

Шумиху, которой Богдан всегда старательно избегал.

Проблемы с репутацией, которые прежде его не касались.

Маленький шажок к созданию одиозности вокруг его имени, что можно будет развить мелкими тычками перед большим.

Потом неминуемо всплывет Юлькино имя. Их родственные связи. И это станет неслабым таким плацдармом для дальнейшего укрепления его личной позиции обманутого женой и лучшим другом хорошего семьянина. Да и началом Юлиных мучений — он слишком хорошо знал ее, чтобы не понимать, как сильно ей это все не понравится.

А этого все равно не избежать. Это все равно случится. Но в его руках возможность стартануть. Первым.

… после тех десяти лет, что он ждал

— Первая. Хорошая девочка. Хорошая. Умница, Первая.

Мягкая грива. Умные глаза. Изящная длинная шея, в которую Юля уткнулась лбом, поглаживая животное.