Легионер. Пять лет во Французском Иностранном легионе - Саймон Мюррей

Французские регулярные войска набирают в свои ряды лояльных местных жителей, которые служат под началом офицеров-французов. Четыре дня назад батальон таких арабских добровольцев, составлявших гарнизон одного из фортов в горах, взбунтовался. Солдаты перебили французских офицеров, а также некоторых своих товарищей, отказавшихся участвовать в мятеже, разорили форт и ушли к феллахам. Французское командование имеет фотографии и досье этих мятежников и, само собой, не успокоится, пока не выловит их всех до единого. Поэтому теперь всякий раз, когда в этом районе берут в плен или убивают какого-нибудь араба, обязательно приезжает сотрудник Второго отдела, чтобы проверить, не служил ли этот человек в форте. Так было и сегодня. Спустившись к выходу из ущелья, мы рассчитывали отдохнуть и спокойно провести вечер, но тут объявился офицер Второго отдела. Наш взвод сегодня экип дю жур (на дежурстве), и потому именно ему было приказано выделить двух добровольцев, которые должны были вернуться к тому месту, где были убиты три араба, отрезать их головы и принести для опознания.

Дорнах, проявив похвальное постоянство, выбрал меня и Ауриемму, и мы отправились в обратный путь на поиски трупов. Быстро темнело, и мы с трудом нашли то самое место, потратив на это целый час. Дорнах, отчаянно жестикулируя, свистящим шепотом велел нам держаться как можно тише и смотреть в оба. В этом он был прав: если бы какие-нибудь арабы вдруг наткнулись на нас и увидели, что мы отрезаем головы их товарищам, вряд ли нас ожидала бы легкая смерть.

Дорнах достал маленький острый перочинный нож и принялся за работу. Я в каком-то оцепенении наблюдал за тем, как он кровавыми руками перерезает трупам шеи. Прямо сцена из «Макбета»! Дорнах же проделывал все это не моргнув глазом, спокойно и сосредоточенно, словно тушку кролика свежевал. На то, чтобы отрезать две головы, у него ушло полчаса, и к этому времени, обеспокоенный нашей задержкой, командир роты послал людей на поиски. Мы услышали, как они окликают нас, но Дорнах приложил окровавленный палец к губам, запрещая нам отвечать. Голоса приблизились — и вот уже совсем рядом выкрикнули мое имя. Я откликнулся, и в ту же секунду Дорнах, бросив нож, схватил свой «стен» и, вскочив на ноги, направил его на меня. Он процедил сквозь зубы, что пристрелит меня на месте, если я издам еще хоть один звук. У него был вид абсолютно невменяемого, и сомневаться в том, что этот ублюдок так и сделает, не приходилось. Он закончил возиться со второй головой, а третью не имело смысла брать, так как лицо было обезображено пулями до неузнаваемости. В наказание за мой «проступок» Дорнах велел мне тащить обе головы в моем мюзет. Пока мы шли вниз, кровь сочилась из голов на мой спальный мешок и на продовольствие и стекала у меня по спине.

Головы весят немало, и на обратный путь у нас ушло минут сорок пять. К этому времени совсем стемнело. Люди готовили пищу на кострах, но при нашем появлении побросали все и сбежались посмотреть на трофеи, освещенные фарами джипа. Их сфотографировали, и мне велели выкинуть их. Взяв головы за окровавленные волосы, я забросил их подальше в кусты.

Спустя некоторое время произошел инцидент, который я буду до конца жизни вспоминать с содроганием, хотя тогда он заставил нас всех кататься от хохота. Испанцы из 2-го взвода приготовили котел супа, растворив в воде пакетики сухого концентрата. После того как все насытились, значительное количество супа осталось, и испанцы пригласили немца из соседнего взвода разделить их трапезу. Когда немец налил себе в миску супа и собирался приступить к еде, один из испанцев с хохотом вытащил из котла голову араба, которую он отыскал в кустах. Хохот привлек наше внимание, и мы увидели незабываемую картину: испанец в вытянутой руке держит за волосы отрезанную голову, с которой стекает суп, а немец в ужасе застыл на месте, бледный как полотно. Затем немец резко отвернулся и его вырвало. Испанец вместе со своими товарищами захохотал пуще прежнего. Юмор, конечно, своеобразный, но тут со вкусами спорить бесполезно; в тот момент и я вместе со всеми умирал со смеху — со всеми, кроме несчастного немца, разумеется. Он так и не притронулся к супу: ему стало худо уже оттого, что он чуть не съел его; примерно то же самое испытываешь, едва избежав автомобильной катастрофы.

Это был, наверное, самый длинный день из всех, что я провел в легионе. После ужина мы забрались в грузовики, которые отвезли нас в Медину. Там мы часа два снимали палатки и грузили их вместе с прочим оборудованием на машины при свете фар, а уже в полночь отправились в долгий путь «домой», в Филипвиль. Ночь была ясная, мы дрожали от холода и думали о приближающемся Рождестве.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

КОЛОНИСТЫ

Вот уже две недели мы живем в Филипвиле. Дни заполнены всевозможными скучными хозяйственными работами и бесконечными проверками, но время от времени мы выбираемся в город развлечься. В воскресенье — выходной (картье либр), в течение недели по вечерам тоже дают увольнительные, но тут есть одно небольшое препятствие.

Препятствием служит старшина Берггруэн, который подвергает осмотру всех выходящих в город. Он человек с характером и определенными способностями, и то и другое не доставляет никакой радости окружающим. По рождению он француз, но его вдохновенное сотрудничество с гитлеровскими штурмовиками в годы войны существенно подпортило его отношения с соотечественниками. Садистские наклонности Берггруэна свидетельствуют о том, что он кое-чему научился у нацистов, которым служил, и теперь он не упускает случая применить приобретенные навыки на практике, когда имеет дело с такими отбросами общества, как мы. Осмотр проводится очень придирчиво, и если обнаруживается какой-либо непорядок в одежде — цветные носки, к которым имеют пристрастие итальянцы, или маленькое пятнышко на кепи, — то увольнительная рвется в клочки, а сам провинившийся нередко получает в придачу чувствительный удар под дых.

Со временем это стало эффективным сдерживающим фактором, и количество желающих получить на вечер пермиссьон ан виль (увольнительную в город) с каждым днем уменьшается. Да Филипвиль и не стоит таких жертв. Все его развлечения ограничиваются барами и борделями. Правда, при первом же выходе в город я обнаружил очень симпатичный салон дю те (чайную) с не менее симпатичной официанткой, но, увы, помимо меня, ее обнаружили многие. Я не пробыл в чайной и пяти минут, как она стала наполняться легионерами; все они в доказательство своей преданности заведению и официантке накинулись на пирожные с кремом. Однако в придачу к пирожным каждый из нас получил лишь очень сладкую улыбку, дальше ни у кого из нас дело не пошло. Зовут официантку Шанталь.