В мечтах о швейной машинке - Бьянка Питцорно

синьорино из хорошей семьи ничего быть не может, а мне бы не хотелось, чтобы она решила, будто я питаю какие-то иллюзии. Признаюсь, после первого импульса, продиктованного презрением, у меня даже не хватило смелости поговорить с ней о бароне Салаи. Я стыдилась происшедшего, как если бы это была моя вина, как если бы я его спровоцировала. И потом, барон пользовался огромным уважением, что и неудивительно: вся местная знать приходилась ему роднёй. Были в городе семьи и побогаче, но титула древнее не было ни у одной. Единственный наследник состояния, он жил с двумя старшими сёстрами, едва не лопавшимися от высокомерия старыми девами, на корню пресекавшими любые его попытки жениться, всякий раз объявляя происхождение избранницы чересчур скромным, чтобы породниться с Салаи, даже если речь шла о дочери графа или маркиза, в приданое за которой давали баснословные деньги. Впрочем, от одиночества барон, кажется, не слишком страдал. Все знали, что хоть он и готов волочиться за любой юбкой, но и делами не пренебрегает – входит в совет попечителей сиротского приюта, служит в мэрии, являясь советником префекта и экспертом суда, а также в течение многих лет был директором городского музея.

Я часто встречала его в доме Мисс. Даже слишком часто. Он поглядывал дерзко, словно говоря: «Рано или поздно я до тебя доберусь». Если никого больше в доме не было, я немедленно уходила, оставалась только в присутствии Мисс. И, конечно, не могла не заметить, как грубо барон себя с ней ведёт: помыкает, будто служанкой, осмеливается приказывать, критиковать... Что ему дома не сидится? А она? Как она может мириться с таким обращением? В общем, матрасную иглу я обратно в несессер так и не убрала – носила с собой, засунув за шнуровку лифа, острием в узелок, чтобы всегда была в пределах досягаемости. Будет, чем защититься от барона. Или, кто знает, от студента, если понадобится.

Вскоре костюм Сандокана для Клары был закончен. Поскольку до сих пор мы даже ни разу не видели его целиком, только по частям, на тот день была назначена генеральная примерка. При удачном результате мне бы заплатили и разрешили уйти, забрав швейную машинку.

Вместе с матерью мы подняли девочку на обеденный стол и сняли платье в цветочек, оставив в одной сорочке. Её тоже шила я – как, впрочем, и всё остальное бельё: муслиновый лиф без рукавов с валансьенскими кружевами и пуговицами чуть ниже талии, удерживающими короткие девичьи панталончики, которые можно было при необходимости быстро отстегнуть и спустить. Мы надели на Клару двубортную атласную куртку с расклешёнными полами, прихваченную в талии кушаком с бахромой. Затем чулки того же цвета, что и пышные шаровары, сами шаровары, подвязанные поясом, туфли с набитыми ватой загнутыми носами, также отделанные атласом и украшенные двумя рядами стеклянных бусин. Наконец собрали светлые волосы в пучок на макушке, прикрыв тюрбаном. Счастливая малышка стояла очень тихо, позволяя нам себя одеть. Я была довольна результатом, пусть даже передо мной по-прежнему была всего лишь хрупкая блондинка, одетая свирепым пиратом. Закончив, мать взяла Клару под мышки, опустила на пол, и мы вместе пошли в родительскую спальню, чтобы девочка могла рассмотреть себя во весь рост.

– Нравится?

Клара взглянула в зеркало и вдруг отчаянно разрыдалась.

– Нет! Нет! Я хотела вот так! – вопила она, тыча пальцем в обложку книги, которую принесла с собой.

– Но, сокровище моё, так и есть, – недоуменно возразила мать. – Вы похожи как две капли воды! Ты сама за этим проследила, пока швея работала.

В ответ Клара заорала так громко, что из своего кабинета прибежал инженер. К моему удивлению, с ним был мой поклонник, Гвидо Суриани, видимо, зашедший в гости. Впрочем, мне было не до него: волей-неволей пришлось заниматься истошно вопящей малышкой.

– Ну же, куколка, что случилось? – спросил отец, опустившись перед ней на колени. – Расскажи папочке, что не так. Всё ещё можно исправить.

– Я хотела вот так! – всхлипнула Клара в промежутке между рыданиями, указывая на обложку книги.

– Так и есть, – продолжала настаивать мать.

Но Гвидо, проследив глазами за тем, куда указывает палец девочки, понял, что это был вовсе не костюм, а лицо пирата.

– Ты права, – кивнул он, с трудом сдержав басовитый смешок. – Но, как сказал твой отец, это можно исправить, – и, обратившись к матери, добавил: – Не могли бы вы принести мне пробку и свечу?

Усевшись к туалетному столику, он легонько зажал переставшую рыдать Клару между колен и вытер ей слёзы.

– Вот увидишь, сейчас всё будет в порядке, – ласково сказал он.

Мне понравилось, как быстро он нашёл способ поладить с ребёнком. Мать, понявшая его задумку, понесла пробку к пламени свечи, и Гвидо принялся терпеливо прорисовывать сажей на лице малышки пышные усы, шкиперскую бородку, как у Кавура, и мохнатые брови. Потом подтолкнул Клару к зеркалу:

– Годится?

– Нет! – снова завопила маленькая девочка, возмущённо сорвав с головы тюрбан и бросив его на пол. Потом сбросила туфли, швырнула их в зеркало и, истошно завывая, принялась избавляться от прочих деталей костюма, и вскоре стояла уже в одной сорочке, с рассыпавшимися по плечам светлыми кудряшками, плотно прижимая к груди книгу Сальгари.

Размазанные слезами борода и усы неестественно выделялись на нежной светлой коже.

– Но Кларетта, что теперь не так? – растерянно пробормотал отец.

И тут Гвидо понял. Подойдя к девочке, он взял у неё из рук книгу и