За горным туманом - Карен Монинг

У высокого и совершенно круглого брока было одно единственное окно, которое было закрыто ставнями. Что-то насчёт темноты вспоминала она из прочитанного. В любопытстве она подошла к тяжёлой двери и толкнула её в сторону, закрывая её за собой, чтобы ни один сокол не подумал улететь. Она не даст Ястребу ни единого повода наказать её.

Постепенно её глаза привыкли к темноте, и она смогла разглядеть несколько пустых жёрдочек в тусклом свете. Ах, не убежище для соколов, это должно быть брок для их тренировки. Эдриен попыталась вспомнить, как дрессировщики былых времён натаскивали своих птиц для охоты.

Брок источал аромат лаванды и пряностей, насыщенного мускуса из присоединённой оранжереи, проникающий сквозь каменные стены. Это было мирное место. Ах, как легко могла она привыкнуть к тому, чтобы никогда больше не слышать рёв транспорта; никогда не видеть Новый Орлеан – конец всему – не надо больше бежать, прятаться, бояться.

Стены брока были чистыми и прохладными, ничего общего с каменными стенами, что однажды держали её в неволе в одной грязной тюремной камере Нового Орлеана.

Эдриен содрогнулась. Ей не забыть ту ночь.

Бой начался – подумать же – с поездки в Акапулько. Эдриен не хотела ехать. Эберхард настаивал. «Хорошо, тогда едем со мной», сказала она. Он был слишком занят, он не мог взять отпуск, отвечал он.

«Зачем все эти деньги, если ты не можешь найти время насладиться жизнью?», спросила Эдриен.

Эберхард не сказал ни слова, он просто пристально посмотрел на неё разочарованным взглядом, который заставил её почувствовать себя неуклюжим подростком, неловкой и нежеланной сиротой.

«Хорошо, ну зачем ты отсылаешь меня на этот отдых одну?», спросила Эдриен, пытаясь выглядеть взрослой и невозмутимой, но вопрос её всё равно закончился на жалобной ноте.

«Сколько раз должен я объяснять тебе? Я пытаюсь дать тебе образование, Эдриен. Если ты хоть на миг подумала, что сироте, не бывавшей в обществе, будет легко быть моей женой, подумай ещё раз. Моя жена должна быть образованной, утончённой, обладать европейским лоском…»

«Не отсылай меня снова в Париж», поспешно попросила Эдриен. «В последний раз там шёл дождь неделями».

«Не прерывай меня снова, Эдриен». Его голос был спокойным; слишком спокойным, и тщательно взвешенным.

«Можешь поехать со мной – только раз?»

«Эдриен!»

Эдриен застыла, чувствуя себя глупой и неправой, даже если знала, что не была неблагоразумной. Иногда ей казалось, будто он не желал находиться рядом с ней, но это не имело смысла – он собирался жениться на ней и готовил её к роли своей жены.

До тех пор, пока у неё не появились сомнения…

После её последней поездки в Рио, когда она вернулась и услышала от старых друзей из Слепого Лимона, что Эберхард не особенно появлялся в своём офисе – но видели его ужасно роскошный Порше, и его вместе со столь же роскошной брюнеткой. Приступ ревности пронзил её. «Однако я слышала, ты не слишком тяжело работал, пока меня не было», пробормотала она.

И битва началась основательно, по нарастающей, до тех пор, пока Эберхард не сделал такое, что поразило и наполнило Эдриен ужасом, что она бежала без оглядки в душную ночь Нового Орлеана.

Он ударил её. Сильно. И воспользовавшись преимуществом над её ошеломлённой пассивностью – ударил не раз.

Заливаясь слезами, она бросилась к Мерседесу, что арендовал для неё Эберхард. Она надавила на акселератор и машина рванула вперёд. Она вела её вслепую, на автопилоте, чёрные от туши слёзы капали, пачкая, на кремовый шёлковый костюм, который выбрал Эберхард для неё на вечер.

Когда полиция задержала её, заявив, что она ехала со скоростью свыше сотни миль в час, она знала, что они лгали. Это были друзья Эберхарда. Он позвонил им, наверное, в момент, когда она покидала дом; и он знал, по какой дороге она всегда возвращалась домой.

Эдриен стояла рядом с полицейским возле машины, с лицом в синяках, с кровоточащей губой, плача и извиняясь голосом, близким к истерике.

И только значительно позже ей пришло в голову, что ни один из полицейских не спросил её, что случилось с её лицом. Они допрашивали явно избитую женщину, не выразив ни унции участия.

Они надели на неё наручники, доставили на место и позвонили Эберхарду, она даже не удивилась, когда ей заменили приёмник, грустно на неё посмотрев и отослав в камеру.

Три дня она провела в том адском месте, именно так показал ей Эберхард, как обстояли дела.

В ту ночь она поняла, каким опасным он был на самом деле.

В прохладе брока, Эдриен, крепко обняла себя руками, отчаянно пытаясь отогнать злых призраков красивого мужчины по имени Эберхард Дароу Гарет и ту глупую молодую женщину, что провела одинокую затворную жизнь в сиротском приюте. Какой лёгкой добычей она была. Ты видел маленькую сиротку Эдри-Энни? Маленькую дурочку Эберхарда. Где же она слышала эти презрительные слова? На яхте Руперта, когда они думали, что она спустилась вниз за напитками. Она сильно вздрогнула. Я больше никогда не буду дурочкой для мужчины.«Никогда», пообещала она вслух. Эдриен потрясла головой, отгоняя болезненный наплыв воспоминаний.

Дверь открылась, впустив широкую полосу сверкающего солнечного света. Затем она закрылась снова, и воцарилась непроглядная темень.

Эдриен застыла, съёжившись и заставляя своё сердце замедлить стук. Она была здесь раньше. Прячась, ожидая, слишком испуганная, чтобы сделать вдох и оповестить охотника в точности о своём местоположении. Как она убегала, пряталась. Но не было убежища. Пока, наконец, не нашла безвестные улицы в Сиэтле, а там была вечность мрачного ада, вниз по каждой извилине просёлочной дороги между Новым Орлеаном и Северо-западным портом Тихого океана.

Горькие воспоминания грозились поглотить её, когда хриплый напев нарушил тишину.

Ястреб? Поющий? Колыбельную?

Гаэльские слова урчали глухо, глубоко и насыщенно – как это она не догадалась, что его голос будет похож на сочную ириску? Он урчал, когда разговаривал, и мог соблазнить даже Матушку Аббатису из церкви Святого Сердца, когда пел.

«Любопытная ты, правда? Вижу, пришла по собственной воле». Прокатился его говор по броку, когда он закончил припев.

«Пришла куда?», дерзко спросила она.

«Приручиться к моей руке». Его голос звучал так, словно он забавлялся, и она услышала шелест его килта, когда он сделал движение в чернильной темноте.

Она не удостоит его ответом.

Длинная пауза, ещё шелест, и «Знаешь, какими качествами должен обладать сокольничий, сердце моё?»

«Какими?», проворчала она наперекор себе, и медленно отступила назад. Она вытянула руки подобно своеобразным антеннам в темноте.