Три килограмма конфет (СИ) - "Нельма"

Наверное, мне стоило порадоваться тому, что идти никуда так и не пришлось: сделав всего лишь несколько опрометчиво быстрых шагов вглубь коридора, я чуть не врезалась в спешившего куда-то Максима, успевшего затормозить за мгновение до нашего возможного столкновения и схватившего меня за локоть, не позволив упасть. Но о какой-то выгоде от нашей внезапной встречи я подумала в последнюю очередь, а перед этим резко отскочила от него, как от огня, и сама же смутилась столь необоснованно бурной реакции.

— Это к тебе, — буркнула я, махнув рукой в сторону оставшегося чуть позади паренька и усердно стараясь не смотреть на лицо Иванова, сосредоточившись на кончике его галстука.

Именно этим галстуком я бы с огромным удовольствием его придушила, потому что за несколько прошедших дней он успел прилично меня достать. Снова. И если ещё в минувшую пятницу я самонадеянно считала, что бутафорское перемирие ничего существенно не изменит и выступит только прикрытием для привычного обмена подколками наедине, то уже сегодня готова была признать катастрофическую ошибочность таких суждений.

Воспоминания о былых временах вызывали чувство тёплой ностальгии, и я начинала по-настоящему скучать по спокойным размеренным дням и редким неприятным встречам с Максимом. Теперь мне казалось, что он повсюду рядом, следует по пятам, как моя тень, и это можно было бы вытерпеть, будь эта тень безмолвной. Но нет же! Мы сталкивались около ворот, в раздевалке, в коридорах и столовой по десять раз на день, и каждый такой случай он считал своим долгом сопроводить какими-нибудь шуточками, обычно сводившимися к моей неуклюжести (а то я сама о ней не знала) или попыткам сбить его с ног и таким образом отомстить за случай на поле (кстати, стоило бы принять во внимание такую отличную идею).

Теперь меня бы обрадовало молчание, вот только ему, вероятно, очень нравились эти показательные выступления на публику, от которых я краснела, бледнела и огрызалась в ответ, принципиально отводя от него взгляд. Потому что его искренняя весёлая улыбка, завершавшая каждый подобный раунд, сбивала с толку и мешала делать крайне серьёзный вид, будто подталкивая меня тоже улыбнуться и признать, что всё происходящее действительно было забавным, чего никак не могла допустить собственная гордость.

— Полиночка, может быть, тогда вы ещё и принесёте нам кофе? — насмешливо протянул Иванов, когда я уже начала уходить, опрометчиво решив, что сейчас обойдётся без пререканий. И правда, с чего бы нам нарушать такую прекрасную, добрую, приятную традицию пытаться выставить друг друга идиотами на виду у всех?

Я замерла от неожиданности и сделала глубокий вдох, пытаясь успокоиться. Паренёк громко загоготал над шуткой, заставив сильно пожалеть о недавнем стремлении ему помочь. Мало того, что меня захлестнула ярость, так именно в этот же момент живот снова прорезало сильной болью, от которой хотелось скрутиться калачиком на тёплой и мягкой постели, а не думать о том, как бы затолкать в рот Максиму его же собственный тёмно-синий галстук, ставший в моём воображении орудием пыток и убийства.

Обратиться ко мне как к секретарше! После каждой его дебильной шутки я удивлялась, как можно быть таким отшибленным, но начинался новый день, и у Иванова получалось снова меня поразить. Высокомерный ублюдок, мать его!

— С ярко выраженным запахом горького миндаля тебя устроит? — спросила я, обернувшись к нему и надеясь выразить хоть часть своего негодования убийственным взглядом.

— Главное ведь добавить побольше сахара, так? — с хитрой усмешкой уточнил он, всматриваясь в моё лицо очень внимательно, и мы оба знали, зачем. Ему хотелось увидеть, как сильно я расстроюсь, не сумев выставить его тупицей, а у меня действительно не выходило скрыть свои эмоции, вот только во главе их стояло вовсе не разочарование, а искреннее удивление. Ведь информация о сахаре как антидоте при отравлении цианистым калием находилась на последних страницах учебника химии, в разделе дополнительной информации, который, как мне казалось, никто и никогда не открывал. По крайней мере, не кто-нибудь вроде Максима. — Но я понял твой намёк, так что, пожалуй, схожу за кофе сам.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Я фыркнула и поспешила к кулеру. От волнения ладони слегка вспотели, и до сих пор зажатая в одной из них таблетка начинала медленно подтаивать, оставляя на коже мельчайшие белые крупинки.

Иванов оживлённо втолковывал что-то явно растерянному пареньку, потом перебил его пылкую речь и закатил глаза, снова начал говорить, хмурясь и загибая пальцы, а потом быстро посмотрел в сторону и всего на одно мгновение встретился со мной взглядом. Только тогда до меня дошло, что я всё это время стояла и откровенно наблюдала за ним, сжимая в руках пустой одноразовый стаканчик.

***

Отныне каждый поход в столовую на обед превратился в мой персональный котёл ада, который я считала совершенно незаслуженным. Судя по тому, как свободно стал болтаться на талии пояс юбки, мне не грозило потолстеть, даже перестав делиться с Наташкой конфетами, постоянно обнаруживаемыми на дне своей сумки, а нормально поесть, сидя напротив долбаного Иванова, никак не выходило. Зная свою неуклюжесть, я бы обязательно облилась чаем, уронила бы кусок еды себе на колени или капнула на белую блузку соусом, а он бы никогда не пропустил возможность поддеть меня этим.

Рита со Славой на пару копошились в листах, занявших большую часть стола, уже третий раз только на моих глазах внося очередные важные коррективы в сценарий новогоднего спектакля. Наташа снова с кем-то переписывалась, совершенно выпадая из реальности и подолгу не замечая, когда к ней обращались, чем начинала напрягать всех присутствующих. Те обычно переглядывались после очередного такого случая, хотя я не очень понимала их беспокойство: в конце концов, я год терроризировала подруг воздыханиями по Диме, Марго вообще бесцеремонно втащила в наш круг «просто друга» Чанухина, так что казалось вполне логичным, если Натка тоже решит увлечься устройством своей личной жизни.

Максим же был крайне угрюм и зол. Завтра должна была состояться выездная игра с той командой, которая считалась явным фаворитом на победу, поэтому он без остановки бубнил что-то про полное отсутсвие дисциплины, прогулы и опоздания на тренировки, неправильно выбранную тактику игры и опасения Евгения Валерьевича, что они позорно продуют всухую.

— Да я уверен, что ты зря паникуешь. Валерич постоянно говорит, что вы играете как слепые калеки, и все знают, что это его своеобразный метод взять вас на слабо, — Слава пытался подбодрить его, вставляя разумные комментарии и тут же зачёркивая что-то у себя в листе или подписывая сноску на полях корявым мелким почерком. Было довольно забавно наблюдать за тем, как он крутился туда-сюда, разрываясь между другом и делом, а ещё и пытаясь влезть в заметки сосредоточенно работающей Анохиной.

— Я знаю, как он обычно говорит. Это не то. Последние тренировки — это вообще полный пиздец.

— Макс, я знаю, сколько ты тренируешься и видел, как ты это делаешь. У тебя объективно нет поводов волноваться, — пробормотал Чанухин, на этот раз даже не подняв голову.

— Я волнуюсь из-за этих придурков, а не за себя, — хмыкнул Иванов, нервными движениями размешивая сахар в чае и раздражающе громко постукивая при этом ложечкой о края чашки. — Если бы я только мог играть один…

— Тогда, как показывает опыт, ты проиграл бы даже девчонке в платье и на каблуках, — вставила я, немало удивив тем самым всю нашу компанию. Слава не смог сдержать смешок, получив в ответ укоризненный и недовольный взгляд от хмурого друга, Натка опустила голову вниз, стараясь скрыть улыбку, а Марго, напротив, оторвалась от листов и заинтересованно посмотрела на меня, словно очень хотела что-то спросить, но никак не решалась.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

На самом деле я просто была очень зла из-за вчерашней выходки в коридоре, свидетелем которой стал парень из его команды. До того момента мне казалось, что мы осознанно стараемся обмениваться гадостями без посторонних зрителей, и теперь я чувствовала обиду, разочарование и, конечно же, жажду мести, к утолению которой и перешла, стоило лишь получить первую для того возможность.