Лермонтов и его женщины: украинка, черкешенка, шведка… - Михаил Казовский

— Я хочу предупредить, что работа над поэмой еще ведется. Некоторые места мне пока не нравятся. И я учту ваше мнение, коли выскажете его…

Михаил откашлялся и негромко начал:

Печальный Демон, дух изгнанья,Летел над грешною землей,И лучших дней воспоминаньяПред ним теснилися толпой…

Гости слушали внимательно, ловя каждое слово. Описание Грузии вызвало возгласы восхищения, а убийство жениха Тамары — неподдельное волнение. Наконец наступила главная сцена — приход Демона в монастырь к его избраннице.

Я тот, чей взор надежду губит,Едва надежда расцветет,Я тот, кого никто не любитИ все живущее клянет;Ничто пространство мне и годы,Я бич рабов моих земных,Я враг небес, я зло природы,И, видишь, я у ног твоих.

Лермонтов читал вдохновенно, глаза его горели неземным светом, словно сам Демон говорил устами поэта. Слушатели внимали с суеверным ужасом, глядя, как мятые листки мелко вздрагивают в руках гусарского офицера.

И только за скалой соседнейУтих моленья звук последний,Последний шум людских шагов,Сквозь дымку серых облаковСпустился ангел легкокрылыйИ над покинутой могилойПриник с усердною мольбойЗа душу грешницы младой…

После финальных строк наступила гробовая тишина. Все сидели потрясенные.

Михаил достал носовой платок, вытер выступившие на висках и на лбу капли пота. Он сразу как-то сгорбился, превратившись из Демона в обычного литератора. С неуверенностью в голосе спросил:

— Не понравилось?

Все задвигались, дамы начали обмахиваться веерами. Первой нарушила молчание мать семейства — Екатерина Андреевна.

— Михаил Юрьевич, это превосходно. Так хорошо написано, словно само Провидение водило вашей рукою. Но зачем вы избрали такую тему?!

Лермонтов не понял.

— Отчего же нет? Что вас смущает?

— Все смущает, все! Ибо вы коснулись того, что таит в себе очень опасные вещи. Вы коснулись не просто потустороннего мира, но такой его сферы, где душа человека сразу гибнет. Демон! Про́клятый Создателем! Нет ничего ужаснее! — И она суеверно перекрестилась.

— Дорогая Додо, неужели и вы так думаете?

Евдокия Ростопчина откликнулась.

— Право, я и не знаю, что думать. Ваша поэма совершенна, она словно мастерски ограненный алмаз. Но нельзя не разделить мнения Екатерины Андреевны. Вы играете с такими материями или не материями, ибо это область духа, что становится страшно. За последствия.

В разговор вступил младший Карамзин — Владимир Николаевич.

— Ты усугубляешь, Додо. Да и вы, мама́, слишком впечатлительны. Нет здесь никакой мистики. Я, вы знаете, человек нерелигиозный. Не атеист, боже упаси, а, скорее, экуменист и даже пантеист. Библия, Коран для меня — больше литературные памятники, нежели священные книги. В свете этого, конфликт Господа и Демона — для меня лишь метафора, часть глобального мифотворчества. Господин Лермонтов вправе брать подобную тему без фатальных последствий для себя.

Екатерина Андреевна продолжала упорствовать.

— Литератор не имеет права затрагивать потусторонний мир.

— А иконописец? — возразил ей сын. — Он изображает иной мир. Есть иконы Страшного суда, Апокалипсиса. Ну и что? Разве это плохо кончалось для богомазов?

Мать покачала головой.

— Не знаю. Ты, конечно, ученей меня, без пяти минут кандидат и силен в красноречии. Мне трудно с тобою тягаться. Но сердцем я чувствую, что сфер потустороннего касаться нельзя. Это табу.

Спор пошел по второму кругу. Лермонтов опустившись на стул рядом с Мусиной-Пушкиной, заглянул ей в глаза.

— Вы того же мнения, Эмилия Карловна?

Графиня вздохнула.

— Затрудняюсь ответить, Михаил Юрьевич. Я потрясена вашими стихами. Вы, конечно, гений… первый после Пушкина… Но я боюсь за вас! — Она посмотрела на него так пронзительно, что ему сделалось неловко.

— Да чего ж бояться? По моим подсчетам, я должен умереть не раньше тридцати трех лет. Значит, впереди еще девять.

— Разве это много?

— О, вполне достаточно, чтоб успеть высказать все, что хочется.

Страсти постепенно улеглись. Дамы музицировали, пели, первой вокалисткой вечера была признана именинница Лизонька. Затем все танцевали под фортепьяно. Лермонтов пригласил Милли, но она вежливо отказалась, сославшись на головную боль.

— Тогда давайте выйдем на свежий воздух.

— Хорошо, пойдемте, — она накинула на плечи ажурную шаль.

Вечер был не по-осеннему теплый. На прозрачном небе мигали звезды. Сад стоял безмолвный, словно бы уставший за лето.

— Дышится легко, — тихо сказала Эмилия Карловна. — Я люблю это время, полное таинственных шорохов, призраков и видений. В детстве мы с сестрой перед сном, лежа в своих кроватках, пугали друг друга. Было и смешно, и страшно!

— Я вас напугал своей поэмой?

— Да, отчасти. Мне впервые довелось слышать подобное… Вы великий поэт и должны беречь свой талант.

Он пожал плечами.

— Что значит беречь? Не служить, не браниться, не скакать верхом, а сидеть взаперти, затворившись от мира? Невозможно и нелепо. Коли ты поэт — будь любезен вращаться среди людей, для которых пишешь, о которых пишешь, слушать разговоры, участвовать в них, находить сюжеты. Только летописцы-монахи могут сочинять в своих кельях.

— Вы, конечно, правы. Уходить от мира нельзя. Но среди людей столько злых! Ненароком могут задеть… Как задели Пушкина, оскорбив его в лучших чувствах.

Помолчав, Лермонтов сказал:

— Существует мнение, что Дантеса направляли очень высокопоставленные особы.

Мусина-Пушкина кивнула.

— Да, не исключено. Слишком серьезная интрига была затеяна. О подобных вещах я знаю не понаслышке. Взять хотя бы мою сестрицу Аврору… Вы, должно быть, слышали?

— Слышал. Как ее супруг? Все еще хворает?

— Подлечился на водах, слава богу. — Словно что-то вспомнив, вдруг заторопилась. — Ну, мне пора. Не люблю надолго оставлять на няньку детей.

— Сколько им?

— Старшему, Алешеньке, скоро будет семь, Вове — шесть, Саше — два.

— Одни мальчики.

— Да, мой муж этим доволен, я же хотела бы еще и девочку.

Лермонтов вздохнул.

— Если бы Бог наградил меня дочкой, я бы назвал ее Марией — в честь моей бедной покойной маменьки.

— Машей, Машенькой… — чуть слышно повторила Милли. — Однако мне надо распорядиться подать мою коляску.

— Я сейчас распоряжусь. Вы позволите вас сопроводить до дому? Время позднее…