Путы для дракона - Сергей Радин

7.

Он снова стоял и ощупывал невидимую преграду в поисках входа, рассеянно думая: "Чтобы проскочить вход, Леону Первому это надо было сделать с разбегу. А если всё дело в количестве переходов, влияющих на качество прохождения или проникновения? Ну и заговорил же я…"

Шаг в пропасть. Бесцветная пустота… И сразу Леон представил свой шёпот: "Эхо… Эхо… Эхо…" Он полностью отключился от каких-либо мыслей и сосредоточился на собственном шёпоте, который обязательно надо слушать: "Эхо… Эхо…", шептать в мысленном пространстве многих тел, а вскоре увидел глазами первого двойника себя, впереди идущего, и очутился в мозгах второго; а потом стало необязательным оглядываться, чтобы видеть всех.

Он уже догадался, что ритм задан правильный и что его "эхо" не сливается в оглушающую, шуршащую невнятицу. Ещё немного — и Леон поймал себя на сумасшедшей мысли: ему нравится быть единым растянутым во времени Леоном! Но он повторял своё "эхо" и бежал дальше всё быстрее, так как боялся, что двойники начнут таять и он не найдёт выхода. Изредка стены лабиринта мягко отталкивали его, но он приноровился и к этим весьма чувствительным поправкам на пути.

"Эхо… Эхо…" Множество голосов хором шелестели короткое слово, шелестели отчётливо. Леон уже научился проверять цепочку клонов и то и дело беспокойно нащупывал первого.

На одном из поворотов он сильно налетел на невидимую стену, и теперь к "эху" прибавился многоголосый "ох!". Одновременно он учуял, что первый двойник начинает исчезать. Мчась дальше и шевеля губами: "Эхо… Эхо…", Леон "перекинул" себя в первого двойника, вместе с ним "поумирал" и выяснил две важные вещи: процесс "умирания" минуты две — примерно; на прямом отрезке от входа до первого поворота остаются ещё шесть двойников. Следовательно, времени достаточно добежать до какого-нибудь тупика и вернуться, если этот путь — он старался забирать вправо — окажется пустым; потом выйти, подождать, пока двойники растают, и снова бежать, на этот раз держась левой стороны…

"Эхо… Ох! Эхо… Ох!"

Ещё одна пробежка — и забрезжила в глубине мысль — нет, даже понимание, поскольку все мысли Леон тщательно перечёркивал раскачивающейся фразой "Эхо — ох!". Понимание, что, будучи во многих телах, испытывая многоэмоциональное напряжение, видя глазами многих — чего только не видя! Даже в этом однообразии! — он свёл покрякивание "эхо — ох" в единый ритм. Бегущий Леон управлял речевым аппаратом застывших на своих местах Леонов-двойников… Он прислушался к многозвучию шепотков — и кивнул: "Эхо — ох!"

Посторонний предмет за следующим поворотом он воспринял инстинктивно: не вовремя затормозил, зато успел перепрыгнуть и не споткнуться о лежащее тело.

"Мёртв?"

Двойники оживились на новом слове и переполошённо забеспокоились: "Мёртв? Эхо — ох!"

Ноздри сами втянули воздух и ничего не учуяли. Это ещё ничего не значило: обоняние в пустоте лабиринта тоже могло быть притуплено. Леон посмотрел вперёд. Пустота. То ли там никого больше нет, то ли новая стена скрывает поворот.

Он перевернул человека. Тело подавалось тяжело и неохотно, и Леон как-то сразу поверил — живой. Несмотря на видимую хрупкость, незнакомец оказался довольно тяжёл. Или мало тренированный по последним временам Леон так воспринял взваленный на спину груз.

Застывшие фигуры двойников, которых он "обживал" в течение бега, становились своеобразными вехами в его возвращении. Леон даже успел увидеть, как постепенно тает на прямом отрезке предпоследний двойник, уходивший в лабиринт, — тает бликами, словно собранный из точек.

Врезавшись плечом в невидимую стену, Леон было запаниковал — секунду спустя фантомный караван за его спиной (не Мишка ли учил наизусть: "Всё во мне, и я во всём!"?) взвыл вслед за ним: "Потерял выход!"

Одной рукой придерживая неизвестного на спине, другой лихорадочно шаря по стене, Леон пытался сообразить, не заблудился ли он. Оказалось, взял слишком вправо. Вот он — выход. Огладив ладонью вминаемую вовнутрь поверхность, Леон оглянулся, увидел спину каждого двойника и глазами последнего — себя ("Потерял выход! Потерял выход!" — голосил он со всеми — и во всех). Внезапно накатила хулиганская волна, качнула, и он звонко, глядя себе — всем! — в глаза, произнёс:

— Передай последнему! А пошли вы все!.. — и, старательно выговаривая слова повторил самое похабное ругательство Андрюхи.

И вышел.

Головокружительно яркие оттенки: от чёрного от белого — города, ослепительно-жёлтое и синее высоты, отчётливые формы любого предмета — будто взрезали Леону глаза. Он испуганно зажмурился, стараясь удержаться на ногах. Банальная истина: "Всё познаётся в сравнении" предстала перед ним воплощённой практически. Опустошённые городские развалины являли собой кипучую жизнь формы и цвета. Единственная трещинка на ближайшей к нему плите являлась самой оригинальной в мире, её рисунок — незаконченный зигзаг — поражал замысловатостью; глядя на трещинку, хотелось думать о её подобиях в их взаимосвязях с окружающим миром: это и руна (а ведь и правда, такая есть, когда-то он знал о её существовании и её способностях), и молния, и дорожка — пусть даже для муравья; это и метка таинственного значения…

Ну, хватит, развоевался. Леон безудержно, глубоко вдыхая насыщенный слабым йодным привкусом и жизнью воздух, улыбался.

Резкий свист Вика напомнил ему, что пора действовать.

Неизвестный был спущен на землю и устроен у плиты с трещинкой. Леон сразу заметил одну особенность: тело человека потрясающе пластично, словно он марионетка со сложной системой мелких деталей. Вглядевшись в расслабленно-спокойное лицо, Леон вспомнил вчерашний разговор с Брисом.

— Роман?

Вик предостерегающе заверещал.

Схватившись за меч на поясе (складывать оружие и вновь приводить в состояние готовности Леон ещё не умел, поэтому предпочитал носить его уже в боевой форме), Леон, следуя взглядом вытянутой, будто указательный знак, фигурке своего сокола, всмотрелся в благодушную синеву. Навстречу падала растущая с приближением точка, в которой Леон с облегчением узнал сокола.

Птица Романа?.. Описав свистящий вираж вокруг человека, сокол сел рядом с Виком. Вид у птицы измученный: тусклое оперение полуоткрытый клюв, гнойные глаза — всё говорило, что сокол очень голоден и, возможно, умирает от жажды.

Что ж, появление птицы решило проблему, которая только-только начала намечаться. Дело в том, что Леон никак не мог решиться: либо вернуться с Романом к ребятам и там привести его в себя, чтобы узнать, один ли он был в лабиринте; в этом случае пришлось бы снова воспользоваться особенностями Вика, а как успел заметить Леон, переходы во времени сокола здорово утомляют — наверное, результат той заварухи, в которой Леон потерял память. Второй вариант — поберечь Вика: можно пообщаться с Романом прямо здесь и, если что, сразу опять отправиться в лабиринт, пока не остыл азарт и странная приспособляемость к месту. Но в последнем случае. В самостоятельной попытке добиться возвращения сознания к Роману, Леон очень сильно сомневался. Сколько Роман лежал в лабиринте, даже учитывая причуды времени в этом причудливом месте? Фантомных дойников вокруг него не наблюдалось, а это, по поверхностным знаниям о "зеркальном лабиринте", могло составлять от десяти минут до трёх и более суток. Выглядел Роман, как и его птица, крайне измождённым.