КОМ-3 (Казачий Особый Механизированный, часть 3) - Ольга Войлошникова

выйдет. Эта Лорочка очень тяжёлая была. М-м-м… Да, это признак высокой магической активности организма в типе зооморфизма. Но это же и минус. Концентрация «зверя» в крови слишком высока. Я уж начала было бояться, что не вытяну её на человеческую сторону. После этого сколько я, Серёжа, писем написала, тебе такая гора и не снилась. А в ответ сколько пришло… Села я, начала читать да считать, схемки составлять… И очень неприглядная картина вырисовывается.

Я смотрел на маман в полнейшем обалдении. Это что — это моя маманя? Это она таким вот в своей «травной избе» занимается???

Она укоризненно глянула на меня:

— Ну, чего? Чего клювом-то щёлкашь?* Думаешь, мать только по горшкам специалист? Дальше своей войны ничего вокруг не видите!

*Это сибирская манера,

съедать часть звуков

в глагольных окончаниях.

— Прошу прощения, — я подобрал с пола челюсть.

— Ну и вот, — повернулась она обратно к Серго. — Раньше, тыщу лет назад-то взять, такие тяжёлые случаи легендами становились. Сотню лет назад — один случай на десятилетие, и то травники удивлялись. Илюшка маленький был — одного-двух в год привозили.

— А теперь по восемь! — поражённо пробормотал Серго.

— Первую докладную записку я полгода назад уже отправила, — маман сердито поджала губы. — Да, видать, затерялась она где-то в кипах чиновничьих бумаг. Так что вторая через монастырь Марка Печерского пошла. Немного не по профилю, но государю она на стол попадёт, будь уверен. Оборотням, первое обращение которых прошло со сложностями, крайне не рекомендуется заключать браки с любыми, даже слабыми оборотнями. А уж с такими же сложными — нельзя категорически! Иначе с вероятностью до девяноста восьми процентов их дети безвозвратно потеряют разум в момент первого же превращения в зверя.

— Но как же… — Серго выглядел совершенно потерянным.

Матушка скорбно покачала головой:

— Кавказ слишком долго варился в своём котле. Дурацкие эти ваши правила, что браки должны заключаться только между единоплеменниками!.. Если это не остановить, лет через пятьдесят мы получим огромный очаг диких ликантропов, которые потеряли всякую связь с человеческим. Ну а что будет дальше, сам можешь себе представить.

Серго вскочил:

— Отец должен знать!

— Вот и расскажешь ему.

— А если не поверит? — он вдруг осунулся с лица. — Если решит, что я всё это придумал ради Даши?..

Матушка вздохнула:

— Сядь, не кричи. Съезжу с тобой, сама с отцом переговорю. Только ребяток моих дождёмся.

Мы успели напиться чаю с печеньями, когда в дверях столовой, заставив замереть редких в этот час посетителей, появились двое маманиных сопровождающих. В руках одного из них была моя «секретная лаборатория», как сурово обозвали набор настоек безопасники.

Маман ласково посмотрела на некромантов:

— Утрясли?

— А как же, Евдокия Максимовна! — невысокий многозначительно улыбнулся, второй приподнял чемоданчик. — Всё в целости и сохранности, ни один бутылёк распетрушить не успели.

— Чёт совсем неторопливые они здесь, — осудила безопасников матушка.

— Так алхимиков должного допуска не нашли, ждали специалиста из столицы.

— Ишь ты! Федоскина, небось?

— Его.

— Ну и остался он с носом! — усмехнулась маман. — Обедать-то будете?

— Можно.

— Ребятки, тут у меня ещё одно дело небольшое образовалось, — маман кивнула на Багратиона. — Съездим с мальчиком?

— Как скажете, Евдокия Максимовна.

— Ну, вы тогда кушайте, а я одним глазком хоть посмотрю, как сын устроен, да сюда вернусь. Ты, Серёжа, тоже дождись, вместе уж и поедем.

Я принял чемоданчик, и мы с матушкой прогулялись до моей комнаты.

— Скромно, — оценила она.

— Для студента-то? Нормально!

— Ну, да, не век же здесь вековать. Ты давай-ка, пропущенный первый сразу прими-ка.

Под пристальным маманиным надзором (она при этом дотошно убедилась, что порядок не спутан и ничего не перемешали местами) я выпил бутылёк, потом проводил матушку сперва до столовой, а после и до ворот.

— Ну вот, маманя, звонить хотел, так теперь на словах Афоне передайте: в эту пятницу ждать меня на дирижабль не надобно, своим ходом пойдём.

— Ну, с Богом! — маман расцеловала меня на прощанье и отбыла с Багратионами беседовать.

Я полагал, что увижу Серго за ужином, однако в общежитие он не вернулся до понедельника. Да и тогда выглядел не сказать чтоб лучезарно. Теперь уж я встретил его в обед у входа в столовую:

— Ну что? Только не говори, что ничего не вышло?

Серго слегка нахмурился:

— Могу сказать, что твоя матушка выступила более чем убедительно. Здесь она, я полагаю, не стала некоторые факты афишировать, а уж отцу картину обрисовала во всех красках.

— Проникся он?

— Ещё бы! Срочно едет домой. Совет родов собирать будет. Это ведь, ты понимаешь, наша общая проблема.

— Так что ты хмурый теперь-то⁈ — я хлопнул его по плечу. — Сейчас Дарья — лучший для тебя вариант! Мощнейшая магичка, каких ещё поискать! Богата, красива…

Серго вздохнул.

— Она для меня — да. А я для неё? Завтра ждём ответа от Кирилла Фёдоровича. И если он даст добро, тогда я с пачкой козырей на Пасху поеду к Морозову, предложение делать. А вот если не даст… Тоже поеду, — он сурово кивнул сам себе. — Не отдаст — украду! Как пить дать, украду!

Бат-тюшки, да наш гордый князь боится, что семейство Морозовых ему от ворот поворот покажет?

— Ты совершенно прав, Илья, — Серго ответил на мои невысказанные мысли. — Наш род, к сожалению, не так богат, как хотелось бы. И если у меня в рукаве не будет уральских концессий… всё становится довольно зыбко.

Да-а-а, дела-а. Что ж, остаётся только ждать.

ПРИГОТОВИТЕЛЬНОЕ

Между тем, магонаучные оружейщики носились вокруг «Саранчи» как ошпаренные. Они получили-таки из Иркутского паровозного депо родной локустовский движок, и теперь торопились провести натурные сравнительные испытания. Все показатели с русским двигателем у них уж давно были занесены во всяческие таблицы, и теперь им не терпелось проверить англскую работу в деле.

Построив для вида суровую рожу с муками сомнения, я дал добро на временную переустановку двигателя. Тем более, что к вечеру четверга всё обещали вернуть не просто как было, а гораздо аккуратнее.

— Это, господин хорунжий, образец инерции мышления, — убеждал меня Пушкин. — Абсолютная симметрия, она в данном случае не нужна и даже вредна. Из-за неё пришлось часть оборудования сдвинуть, пожертвовав креслом второго пилота. А ежели