Рассказы вагонной подушки - Валерий Зеленогорский

Убедившись, что продукт хорош, она несла образцы домой, и ее домашние ели их; иногда, когда образцов было много, она приносила их детям Старого Каплуна, и они тоже пробовали то, что другие даже не знали как называется.

В комнатах Яши и его жены всегда пахло камфарой и лекарствами; Яша лежал на диване, и его лысый череп пугал Старого Каплуна. Он редко заходил к соседу, даже соблазн посмотреть телевизор, которого у него тогда не было, преодолевал, очень боялся находиться с Яшей в комнате. Телевизор тогда смотрели без света для лучшей яркости, но Старый Каплун все равно не мог, боялся Яши, сам не зная почему.

И однажды в воскресенье Яша умер. Старый Каплун сказал тогда своему сыну: «Ты не бойся мертвецов, ты бойся живых».

За дверью у Яши было тихо, часы с боем, висевшие у него в комнате, молчали. Сын Старого Каплуна пришел домой, мама Дора сидела на кухне сложив руки и плакала, сын сказал ей про Яшу, она кивнула и приказала сидеть дома. В тот день они не мылись.

Потом она ушла к соседям помочь Лиде и долго не приходила. У них в квартире до ночи хлопали двери и постоянно звонил телефон. Потом вернулся с улицы Старый Каплун, он сходил ненадолго в квартиру Яши и допоздна куда-то звонил по поводу машины и места на кладбище.

Утром все было готово; Дора одела сыновей поприличней, и все пошли попрощаться с Яшей.

Марик, сын Каплуна, боялся мертвеца, несмотря на указание Старого Каплуна, но, как только все вошли, к соседям подбежала тетя Лида, вся в черном, и стала всех целовать и плакать, потом подвела всех к Яшиному гробу, и Старый Каплун увидел, что Марик зажмурился.

Яша лежал в гробу в костюме, совсем желтый и незнакомый. Все это Марик увидел сквозь ресницы, младший Сашенька заплакал, а Марик сдержал слезы. Потом детей увели домой, на площадке стояли незнакомые мужики из Яшиного стройтреста; они должны были нести гроб, они курили, и никто не ругал их, даже профессор из 54-й квартиры, он был кандидатом медицинских наук, но его в доме звали профессором. Он ездил на «Москвиче», на заднем сиденье которого лежал ковер, ни с кем не разговаривал, иногда кивал при встрече Старому Каплуну, но в близкие отношения ни с кем не вступал.

Однажды во дворе профессор разрешил Каплуну и его детям сесть на заднее сиденье, и до сих пор помнит Старый Каплун мягкость ковра, который у него не висел даже на стенке.

В двенадцать часов, за час до похорон, на третий этаж забежала Райка-проститутка с первого этажа и сказала, что Дуня разносит пенсию.

В те времена, если человек умер до дня выдачи пенсии, семья пенсии не получала, но деньги всегда были нужны.

Мудрая Дора, знавшая советскую власть, как обрезанный член своего Каплуна, быстро скомандовала мужикам занести крышку и венки в квартиру Каплунов, быстро сорвала простынь с трюмо, которое закрывало зеркало, закрыла дверь в комнату, где лежал Яша, и дверь в кухню, где готовили поминки.

Когда постучала Дуня-почтальонка, все было готово.

Лида открыла ей дверь: Дуня слышала, что в доме кто-то умер, но она была из другого района и точно не знала.

Она достала из сумки ведомость и дала Лиде подписать. Пока Лида невидящими от слез глазами искала Яшину строчку, Дуня спросила:

– А где Яков Соломонович?

– Он ушел, – тихо сказала Лида.

Дуня отдала стопочку купюр Лиде и сказала уходя:

– Ну, дай бог ему здоровья!

Дверь за Дуней закрылась, и Лида упала в коридоре без сознания.

На кладбище Старый Каплун не поехал, остался с детьми, лежал на продавленном диване, закрыв голову подушкой. Оркестр своей музыкой разрывал ему голову.

На поминки они с Мариком тоже не пошли – Марик от страха, а он по традиции, он не принимал поминки – интуитивный иудей был Старый Каплун, в его семье поминок не было.

Он, правда, выпил один дома, но в квартиру соседей не пошел, а Дора с Сашей пошли, потом Дора долго с другими женщинами мыла посуду и убиралась, Сашенька пришел сытый, как вол, и рассказывал Марику, как было вкусно – особенно ему понравилась кутья. Он любил изюм, его сладкий младшенький Сашенька, его боль и его последняя надежда.

У Старого Каплуна было два сына. Старший – Марик, который всегда был рядом, он и сейчас рядом, он был настоящим еврейским сыном, почитающим отца, с ним никогда не было проблем, он был весь в Дору.

Почти в пятьдесят Дора принесла ему Сашеньку, последнюю радость Старого Каплуна. Сашенька с малых лет, еще с пеленок, захватил его сердце. Его взгляд и походка, маленькие ручки и ножки – Сашенька был копией Старого Каплуна, он был дан ему, чтобы увидеть себя в прошлом и исправить то, что самому не удалось, и дать сыну все, чего у него самого не было, прожить в сыне свое второе пришествие на этот свет. Но вышло совсем не так.

Его мальчик был другим, он не хотел быть мальчиком, он сразу стал взрослым, не ходил во двор играть в футбол, из-под палки ходил в школу, сидел там с отсутствующим видом или читал под партой книги, заменяющие ему реальную жизнь. Он скакал всадником без головы, летал с Жюлем Верном на Луну и искал клад в копях царя Соломона.

Старый Каплун боялся за голову и глаза сына. Ночью Сашенька читал под одеялом, под жужжание фонарика на механическом заводе, одной рукой накручивал пружину фонарика, а другой листал страницы и засыпал только под утро, сломленный усталостью. И какая школа может выдержать мальчика, клюющего носом на всех уроках? Он не хулиганил, он просто спал с открытыми глазами и поэтому постоянно отсутствовал, хотя вроде бы сидел за партой.

Его ненавидела классный руководитель, ненавидела по-взрослому за его взгляд, сомневающийся в том, что она прочитала хотя бы одну книгу из тех, о которых она рассказывала сорок лет из года в год.

Она цепляла его, жаловалась на него родителям и директору, но он сидел на уроках, отвечал не так, как в учебнике, и совершенно ее не боялся, хотя в школе у нее была кличка Грозная. Она могла выйти из себя, ударить ученика по пальцам линейкой и даже оторвать ухо, ее боялись, но Сашенька смотрел на нее, как на насекомое, и доводил невинными вопросами: «Почему у Пушкина было много женщин, а он наше все? Может ли безнравственный человек быть примером для подражания пионеру?»

Классный руководитель действительно была ненормальной и состояла на учете в психдиспансере, но ее держали в школе.

Ходили темные слухи, что она внебрачная дочь начальника милиции. Он на праздники и в день футбола всегда скакал на коне, на белом коне, кривоногий коротышка с седыми усами, в полковничьей папахе зимой и в белой фуражке летом.

На земле он выглядел неважно, а на коне он был выше всех, красавец и очень значительный.

Из-за него классного руководителя держали в школе, и она, одинокая и злая на весь мир, пытала детей и взрослых и питалась своей ненавистью.

Со всем этим сундуком несчастий она и жила, ненавидела весь мир, особенно мужчин, которых ей не досталось – все были заняты, и хорошие и плохие, даже самого завалященького не досталось.

Она, правда, один раз на курорте в городе Кисловодске дала в кустах одному приезжему с Кавказских гор, но он на следующий день прошел мимо и что-то громко сказал своим товарищам о том, что коза в его детском возрасте была лучше ее. Больше она не пробовала, хватило первого раза.

Если бы она работала в аптеке, то потравила бы всех крысиным ядом, как тараканов и мелких грызунов.

Всем повезло, папашка воткнул ее в пединститут, на медицинский его сил не хватило – там учились те, у которых ресурс был покруче, чем у мифического папы, да и справка из диспансера не позволила ей лечить людей, а учить любой дурак может или дура, вот она и учила, и мучила заодно.

Старый Каплун вспомнил, как единственный раз ходил к Сашеньке в школу. Этим всегда занималась Дора, но в тот раз она лежала в больнице и прийти не смогла. Красная запись в дневнике испугала Старого Каплуна, из нее выходило, что Сашенька совершил преступление, и если не принять меры, то ему один путь, только в колонию.

Оказалось, что причиной стали бархатные шорты, которые Каплуну принесла в молочный старая карга Майшкевич.

Шорты были из посылки ее брата из Израиля, тогда, после Заключительного акта по правам человека, который подписал еще Брежнев – тогда он был еще в своем уме, – стали выпускать евреев, и люди стали получать посылки с вещами от нашедшихся родственников. Коммунисты и люди с положением отказывались от буржуйских тряпок (у советских собственная гордость, на других мы смотрим свысока – так писали в газетах). И только старухи, которым, кроме зубов, терять уже было нечего, посылки брали, и все ходили к ним смотреть диковинные товары, джинсы, футболки с Микки Маусом и пробовать жвачку, как пирожное, разрезанное на кусочки. Все пробовали, цокали языком и завидовали, щупали джинсы и удивлялись, почему рабочие брюки стоят бешеных денег.

Старый Каплун не ходил, не щупал, не цокал и не пробовал, он не получал посылок, с того света посылок не получают, там все есть, наверное, но почта не работает, с того света никто не возвращался и писем не слал.