Любовь с последнего взгляда - Ведрана Рудан

Через час мы остановились на набережной и вытащили две наши сумки. Мы поднялись на борт небольшого суденышка. Волны были огромные, с барашками на гребне, между ними темно-синяя пропасть, потом опять белая пена, ненавижу волны, боюсь моря, и бурного, и спокойного. Капитану было лет двадцать, может, и меньше. Меня рвало за борт, но против ветра, поэтому банановое пюре, кока-кола и желчь попадали прямо в лицо. Он придерживал мою голову, мне было приятно сознавать, что утонем мы вместе. На стенах в нашем доме висели картины со старинными судами. Маленькие пароходики возносились на волнах, высоких как горы, или проваливались в глубину между ними. Какая гадость! Моря я не боялась до тех пор, пока не забралась на Кук. Кук — это огромная скала на нашем самом лучшем пляже, от моего дома до него примерно полкилометра. Она торчит прямо в небо, в высоту метров двенадцать, а может, и все пятнадцать. Залезть на нее может каждый. Нужно встать на первый выступ, схватиться руками за тот, что выше, и так далее, до верха. Верх — это плоский камень, на котором хватает места для одного человека. А спуститься оттуда не может никто.

Скала стоит совершенно перпендикулярно пляжу. И нет другого выбора, кроме как прыгнуть в море. Оно лежит далеко внизу, темное, похожее на темно-синюю плиту. Дети забирались на Кук и прыгали «солдатиком». Один только Руди прыгал «ласточкой». Прыгнуть «ласточкой» — значит прыгнуть вперед, как можно дальше от скалы и лететь в воздухе, как птица, а над самой водой сделать движение головой вниз и войти в воду, как торпеда, под небольшим углом, ноги должны быть плотно сжаты, их ни в коем случае нельзя сгибать и забрасывать за спину, кроме того, нельзя шлепаться на воду животом. Ласточка — это… ласточка. Когда я лезла на Кук, в первый и последний раз в жизни, я знала, что ласточкой прыгать не буду. Зажму нос пальцами и прыгну солдатиком. Подниматься на Кук трудно, смотреть нужно только перед собой. Стоит оглянуться, и может закружиться голова, можно испугаться и сорваться вниз. Я добралась до верха. Посидела на корточках на теплом камне, потом встала, выпрямилась. Вместо того чтобы зажмуриться, зажать нос и прыгнуть, я посмотрела на море. Оно ждало меня глубоко внизу, темно-синее, спокойное. Толстая синяя плита! Я почувствовала, что сейчас умру от страха! Ноги подкосились! Нет, не прыгну! Я опять присела, так море казалось мне ближе. Но из такого положения не прыгнешь. Я снова поднялась. Плита ждала меня. Опять присела, спиной к морю, лицом к серому камню, верхушка которого был острой, как шпиль. Она упиралась прямо в небо. Прыгай, прыгай, прыгай, кричали дети. Прыгай, прыгай, прыгай, прыгай, прыгай, кричали дети. Я знала, если я сейчас не прыгну, они пошлют Руди. Я не прыгнула. Руди был светловолосым низкорослым пареньком, для которого прыгнуть с Кука было делом не более сложным, чем отобрать у кого-нибудь из ребят яблоко. Его светлозеленые, почти прозрачные глаза были ледяными. Они не вселяли страха. Когда Руди добирался до верха скалы к тому, кто потерял присутствие духа и не решался прыгнуть, он не угрожал, а просто своими зелеными глазами давал понять: прыгай, или я тебя столкну. И тот прыгал. Я распласталась по камню, как большая лягушка. Места для еще одной пары ног не было. Но Руди полез. Он поднимался быстро, каждый выступ скалы он знал на ощупь, его светлые волосы были все ближе и ближе. Я ждала. И знала, что нет такой силы, которая заставила бы меня ринуться вниз. Солнце пекло мне голову, глаза слезились, спина болела, икры сводила судорога. Я ждала. Два кубика бледно-зеленого льда вдруг оказались на уровне моих соленых глаз. Прыгай, сказал Руди, прыгай. Нет, сказала я, возвращайся назад, я не прыгну! Как я вернусь, ты же знаешь, я не могу вернуться, я разобьюсь, прыгай. Боюсь, не могу, не могу, меня трясло! У меня болят руки, я не могу подняться и встать, но ты же наверху, прыгай. Зачем ты сюда залез, сказала я, кто тебя звал! Ты не можешь сидеть здесь часами, сказал Руди, прыгай, встань и прыгни, закрой глаза и прыгни! Я смотрела на побелевшие суставы его пальцев. Он держался за край камня, на котором сидела я. Спускайся назад, сказала я, я боюсь, не пугай меня, вернись, если ты слезешь, я прыгну! Я кричала. И смотрела на пальцы Руди. Нет, нет, нет, зачем ты залез сюда, я тебя не звала, мне страшно, нет, нет, нет, я не прыгну, пока ты здесь, не прыгну, пока ты на меня смотришь, нет, нет! Было жарко, солнце пекло прямо в затылок, пот заливал слезящиеся глаза, Руди смотрел на меня своими ледяными кубиками. Не валяй дурака, освободи место, чтобы я смог встать! Суставы на пальцах Руди становились все белее. Ты не можешь целый день торчать здесь. Почему, почему, кричала я, почему я не могу торчать здесь целый день, возвращайся, слезай! Не можешь ты здесь торчать целый день, потому что мне нужно прыгнуть, сказал Руди. Ты не собирался прыгать, ты купался, ты захотел прыгнуть, когда увидел, что я наверху, если бы меня здесь не было, ты был бы в море, я не прыгну, слезай! Прыгай, стонал Руди, прыгай, спаси меня, прыгай! В голове у меня стучало! И вдруг руки Руди с белыми суставами исчезли, и я увидела на мгновение его светлые, почти белые глаза, а потом тело, летящее вниз, как большая резиновая кукла. Я закричала, закричала: Руди, Руди, Руди, я прыгну, Руди, я прыгаю, Руди, прыгаююююю… Я полетела вниз, ступнями почувствовала удар о ледяную воду. И исчезла под водой, молотя руками и ногами, стараясь не потерять дыхание, потом выплыла. Аааах! Проснись, услышала я голос бабушки, проснись! На лбу у меня была повязка со льдом. Где Руди, спросила я. Какой Руди, спросила бабушка. Руди, сказала я, Рудица. Так звала Руди его бабушка. Я не знаю, где Рудица, сказала бабушка, у тебя температура, спи. Где Рудица, где Рудица, кричала я. Я плакала и выла, и тогда бабушка пошла на пляж и притащила Руди в мою комнату. Он был страшно зол. Из-под мокрых волос соломенного цвета на меня метали молнии два зеленых кусочка льда. Чего тебе от меня надо? Ничего, сказала я.

Какая связь между историей про Руди и историей про совершенное мной убийство? Можете стереть ее с пленки, забыть, проигнорировать. Кому какое дело до Руди! Иногда наши воспоминания не имеют никакого смысла.

В конце концов суденышко, на котором мы плыли, вошло в небольшую бухту. Он нес на плече свою сумку, в правой руке держал мою, левой тащил меня. Я, пошатываясь, брела за ним по мостку, перекинутому с причала на борт. Ох! Отель был большой, за стойкой сидела администратор, вокруг ни души. Мы вошли в лифт, потом в комнату. В ванной я как следует прополоскала рот, почистила зубы, разделась, приняла душ, вымыла голову. Моя соседка с третьего этажа, ее фамилия Хорватица, сто раз мне говорила: знаешь, я отталкиваю от себя мужчин, ни за что не стану перед ними раздеваться, у меня грудь висит, на животе шрамы, задница из-за целлюлита выглядит как губка, некоторые из нас не становятся шлюхами только потому, что наше тело выглядит ужасающе. И улыбалась мне, у нее была чудесная улыбка, зубы широкие, белые, два верхних центральных немного крупнее остальных. Она втянула меня в свой клуб святых с висящей грудью. Но в номере отеля я отбросила и ее, и свои собственные страхи. Я вытирала свое голое, худое тело толстым махровым полотенцем, два кожаных мешочка безнадежно приклеились к моим ребрам. Марлен Дитрих никогда не трахалась голой. На случай ебли у нее были рубашки ручной работы с встроенным бюстгальтером. В конструкцию бюстгальтера входила стальная проволока, с помощью которой держалось то, что само держаться не могло. Когда она собиралась быть в постели одна, то всегда ложилась в мужской пижаме с широкими полосами. Я вышла из ванной. Он мне понравился. Волосатые ноги, волосатая грудь, курчавые темные волосы между ног, волосатые, но не слишком, руки, густые волосы, красивые зубы, небольшие красивые карие глаза и большой хуй. Он лежал в кровати и читал. Посмотрел на меня, раньше он никогда не видел меня полностью голой. Два маленьких, сдувшихся шарика не приподнялись под его взглядом. Их непоколебимо висячее положение меня развеселило. Что ты смеешься? У меня жуткие сиськи. Указательным и большим пальцем я взяла их за соски, приподняла и принялась в таком виде, голая, танцевать. Давай сюда твои маленькие сиськи, я засуну их в свой большой рот, сказал он, и я легла рядом с ним. Я прекрасно чувствовала себя рядом с мужчиной, который жевал мою грудь. Я вовсе не хотела стать героиней его снов и воспоминаний, воображая которую он будет дрочить, если впадет в депрессию, я не хотела быть его женой, которая всегда будет рядом с ним, пока смерть не разлучит нас, я просто хотела, чтобы он был моим мужчиной на эти выходные. У меня вызывали восхищение женщины, которые не слишком серьезно воспринимают мужчин и уплывают в открытое море, не думая о разбитом сердце мужа и о свекрови, на которую свалились все заботы о малолетних детях. Потом они неожиданно возвращаются, мужья встречают их в аэропорту или на пороге дома. И это были не какие-то женщины вообще, нет, они жили рядом. Шлюхи, говорил мой муж. Все вы шлюхи, просто у некоторых из вас бывают короткие периоды, когда вы можете держать себя под контролем. Как долго под контролем буду я? Он смотрел на меня светло-серыми глазами. Я не смогу пережить, если чужой хер войдет в твое тело, если чужой грязный хер будет тереться о твою слизистую. Почему ты считаешь, что один ты моешь хер? Мы разговаривали с ним на строительной площадке, строился наш будущий дом. Я мяла в руке лист смоковницы, и молочко капало на маленькую бородавку на большом пальце. Огромные оводы вспарывали воздух, рабочих не было, в тот день был какой-то праздник, он держал в руке рейку и смотрел, куда бы ее бросить. Жарко. Он взглянул на меня, я это почувствовала, но глаз на него не подняла, продолжала давить на бородавку молочко из инжирного листа. Я знаю, что другие мужчины тоже моют свой хер, но я знаю и тебя, ты бы наверняка сошлась с таким, который не моет. Я вздрогнула, но продолжала капать на бородавку сок. Ты хотел сказать мне гадость, я бросила листок на сложенную штабелем напольную плитку и сорвала со смоковницы новый. Нет, сказал он, это шутка, ты слишком чувствительна. День был прекрасным, я не хотела мучиться от жалости к самой себе, мы скоро переедем в прекрасный дом, и я посажу в саду два кедра.