Шпион в доме любви. Дельта Венеры - Анаис Нин

Она рыдала и клялась в том, что всегда была ему верна, но он уже сошел с ума. В себя он пришел только тогда, когда снова потянул за веревку, и женщина потеряла сознание. Он опустил ее, развязал и стал ласкать. Она приоткрыла глаза и улыбнулась ему.

Его охватило яростное желание, и он набросился на нее. Он думал, что она окажет сопротивление, что рассердится на него за те боли, которые он ей причинил. Она же не выразила ни малейшего протеста, но все улыбалась ему, а коснувшись ее лона, он заметил, что она влажная. Он взял ее страстно, и она возбуждалась все сильнее и сильнее. То была их лучшая ночь, во тьме, на холодном полу погреба.

Майорка

Лето я провела на Майорке, в Дейе, поблизости от монастыря, где когда-то жили Жорж Санд и Шопен. По утрам на низкорослых мулах мы спускались с горы по длинной труднопроходимой тропе к морю. Уходило около часа на то, чтобы этими красноземными дорожками пробраться через скалы, опасные валуны и, миновав рощицу серебряных олив, оказаться в рыбацком поселке, представлявшем собой хижины, возведенные прямо на склоне. Каждый день я спускалась к бухте, где море было настолько прозрачным, что можно было, донырнув до самого дна, увидеть коралловые раковины и редкие растения.

Рыбаки рассказали одну своеобразную историю, произошедшую в здешних местах. Женщины на Майорке, воспитанные в духе пуританства и религиозности, были весьма неприступными. Отправляясь купаться, они облачались в старомодные купальные костюмы с длинными юбками и черными рейтузами. Многие вообще не заходили в воду, предоставляя делать это бесстыжим европейским женщинам, приезжавшим туда на лето. Рыбаки тоже осуждали современные купальники и вызывающее поведение европейцев. Они считали европейцев нудистами, которые только и ждут повода снять с себя все до последней нитки и растянуться голышом на солнце, как язычники. Не менее скептически они были настроены и в отношении пристрастия американцев к купаниям по ночам.

Как-то вечером, несколько лет назад, восемнадцатилетняя девушка, дочь рыбака, гуляла вдоль моря. Она перепрыгивала с камня на камень, и ее белое платье прилипало к телу. Бродя таким образом в мечтах и глядя на луну, освещавшую воду и волны, ласкавшие ее ступни, девушка оказалась в уединенной бухте, где, как она заметила, кто-то плавал. Она увидела довольно далеко от берега голову и руку. Внезапно до нее долетел ясный голос, позвавший:

— Иди сюда, поплавай, здесь так приятно!

Сказано это было по-испански с явным акцентом.

— Привет, Мария, — прокричал голос, очевидно знавший ее, так что скорее всего то была одна из тех юных американок, которые купались здесь и днем.

— Как тебя зовут? — спросила она.

— Эвелин, — ответил голос. — Иди же, поплавай со мной!

Предложение звучало весьма заманчиво. Марии было достаточно скинуть белое платье, чтобы остаться в одной сорочке. Она огляделась по сторонам, но никого постороннего не заметила. Море было спокойно и отражало свет луны. Мария впервые поняла пристрастие чужеземцев к купаниям по ночам. Она сняла платье. У нее были длинные черные волосы, бледное лицо и миндалевидные глаза, зеленый цвет которых был пронзительней, чем у моря. Высокая грудь и длинные ноги делали ее привлекательной. Плавала она лучше любой женщины на острове. Она скользнула в воду и без труда поплыла к Эвелин.

Эвелин приблизилась к ней под водой, поднырнула и поймала за ноги. Девушки начали бултыхаться. Полумрак и купальная шапочка не позволили Марии разглядеть лицо противницы. Кроме того, у американских девушек были мальчишеские голоса.

Эвелин в шутку боролась с Марией и обнимала ее под водой. Они со смехом всплыли, чтобы глотнуть воздуха, и немного поплавали. Сорочка Марии задралась ей до самых плеч и сковывала движения. В конце концов она соскользнула совсем, и девушка осталась нагой. Эвелин забавы ради проплыла у нее между ног и сделала вид, будто хочет подраться.

Несколько раз Эвелин раздвигала ноги, позволяя подруге проплывать между и появляться с другой стороны. Она лежала, на спине, давая возможность подныривать под себя.

Мария видела, что Эвелин тоже обнажена. Вдруг она почувствовала, как та обнимает ее сзади и прижимается всем телом. Вода была прохладной, как нежная подушка, и настолько соленой, что держала обеих и они могли плыть в ней без особых хлопот.

— Ты красивая, Мария, — сказала Эвелин своим хрипловатым голосом, не разжимая объятий.

Мария хотела отплыть, но ее удержала теплая вода и давление тела подруги. Она позволила себя обнимать. Она не чувствовала сзади прикосновения грудей, но у тех американок, которых ей довелось повидать, их и не было. Тело Марии стало жарким и уступчивым, и она испытала желание закрыть глаза.

Внезапно она заметила между своих ног что-то твердое и неожиданное, что не было рукой и что заставило ее вскрикнуть. Это была не девушка, а вовсе даже юноша, младший брат Эвелин, и он просунул ей между ног свой напряженный пенис. Мария закричала, но услышать ее было некому. Просто ничего иного она от себя не ожидала. На самом же деле ласка его была такой же успокаивающей и согревающей, как море вокруг. Вода, его руки и пенис пробудили в ней желание. Мария попыталась вырваться. Но юноша подплыл под ее тело, погладил, ухватился за ноги и проник в Марию сзади.

Они боролись в воде, но с каждым движением возбуждение девушки все росло, делая ее еще более податливой тому воздействию, которое оказывали на нее его руки и тело. От воды ее груди покачивались, как две лилии. Он целовал их. Он не мог проникнуть в нее под водой как следует, однако кончик его члена все время терся о клитор и заставлял девушку забывать о всяком сопротивлении. Она поплыла к берегу, и он последовал за ней. Они легли в песок, и волны могли перекатываться через них, однако они просто лежали, голые, и судорожно глотали воздух. Он проник в нее, и море смыло кровь с ее бедер.

С той ночи они стали всегда встречаться в это время. Он брал ее под водой в ритме волн. Раскачивающиеся движения их тел, соединенных любовью, становились частью моря. Опору они обретали на одной из скал и стояли, прижавшись друг к другу, ласкаемые морем и трепещущие после оргазма.

Проходя вечерами по берегу, я часто представляла себе, будто вижу, как они плавают и наслаждаются любовью.

Художники и натурщицы

Как-то утром меня пригласили в одну студию в Гринвич Виллидж, где скульптор по имени Мийар корпел над очередным творением. Он уже сделал черновой набросок и теперь достиг того момента, когда ему понадобилась натурщица.

Это была фигура в тонком, соскальзывающем платье. Все линии тела были видны. Он попросил меня раздеться полностью, потому что для него это было единственной возможностью работать. Он был настолько поглощен скульптурой и смотрел на меня так рассеянно, что я не раздумывая сняла одежду и приняла нужную позу. Хотя в то время я была еще довольно неопытна, он заставил меня поверить в то, что тело мое ничем не отличается от лица и что я просто статуя.

Работая, он рассказывал о своей прежней жизни на Монпарнасе, и время летело быстро. Не знаю, должны ли были его истории распалять меня, однако сам он не выказал ни малейшего признака того, что интересуется мной. Ему нравилось воссоздавать атмосферу Монпарнаса ради самого себя. Вот одна из тех историй, которые он мне поведал:

«У одного современного писателя была жена, страдавшая нимфоманией. Кроме того, она явно болела туберкулезом. Лицо у нее было бледным, как мел, черные, глубокосидящие глаза горели. Веки она подводила зеленой краской. Была она довольно пышной и ходила в черных обтягивающих платьях. По сравнению с остальным телом талия ее отличалась стройностью. Она носила большой греческий пояс, серебряный, имевший сантиметров десять в ширину и усыпанный камнями. Пояс был потрясающий. Он напоминал пояс рабыни и наводил на мысль о том, что в глубине души она тоже раба — раба своего эротического голода. При взгляде на нее возникало ощущение, что стоит только расстегнуть этот пояс, и она упадет к вам в объятия. Он весьма смахивал на пояс девственности, который был выставлен Музее Клани и который по преданиям крестоносцы надевали на своих жен. Очень широкий серебряный пояс с приспособлением, которое прикрывало женщине пах и оставалось на замке до тех пор, пока не возвращала муж. Однажды кто-то рассказал мне удивительную историю о крестоносце, который надел на свою супругу пояс девственности и попросил лучшего друга присмотреть за ключом на тот случай, если самого его вдруг убьют. Не отъехал он и нескольких километров от дома, как друг нагнал его и, не слезая с коня, сердито крикнул: „Послушай, ты подсунул мне не тот ключ!“

Вот какие чувства вызывал в нас пояс Луизы. Когда она входила в кафе и ее голодные глаза скользили по нам в надежде услышать приглашение сесть за столик, мы знали, что она вышла на охоту. Ее супруг не мог не догадываться о том, что происходит. Бедняга все время разыскивал ее, а друзья сообщали ему, что она сидит в том или ином кафе, и он шел туда. Это давало ей возможность ускользнуть с одним из нас в номер гостиницы. Потом мы все дружно пытались втолковать ей, куда пошел за ней ее муж. В конце концов он настолько отчаялся, что стал просить своих лучших друзей спать с ней, чтобы она по крайней мере не уходила с чужими.