Феликс убил Лару - Липскеров Дмитрий Михайлович

– Ни хера! – ответил Франчишек.

– Точнее не скажешь! Время изменчиво! – напоследок сказал старик. – Иди уже, принеси какую-нибудь конфетку кисленькую…

– Может, кофе, чай, рюмочку?

– Нет, конфетку, если отыщешь – лимонную сосалку. Раньше их на площади продавали… Лет сто назад…

Но не мелодраматические воспоминания о далеком детстве, родной земле и пьянящем воздухе кшиштофских предместий заставили миллиардера остаться.

Эли еще на первом саммите узнал в русском представителе пчелиной королевы продавца конфет. Больно колоритная внешность. Лысый череп во вмятинах, рытвинах и ухабах. Потом он узнал его фамилию. Чисто русскую, из классической прозы – Протасов. Этот русский может переходить из одного сна в другой, этот знает, что время изменчиво… Личность Протасова явилась причиной, чтобы Эли Вольперт остался в Польше посмотреть, как русский будет влиять на процесс… Параллельно дети Моссада изучали жизнь компаньонов: как косоглазого киргиза, так и персонажа с литературной фамилией.

9Судный день.

10.

Она ждала его на маленьком балконе обшарпанного дома в шумном районе Кабула. Она смотрела светло-голубыми глазами куда-то вдаль, в неясное место, будто надеялась, что оттуда явится луч солнца и воплотится в Олега. Ее губы были приоткрыты, словно ей нужно было понемногу выпускать переполняющую ее любовь, чтобы душа не взорвалась ядерным грибом… Под надоевшие завывания муэдзина она по нескольку раз в день перестирывала постельное белье, на котором они спали в ночь перед его отъездом. Ей казалось, что простыни пахнут им, его телом, ее рассольником. Если не перестирывать, она сойдет с ума. Запах есть, а его нет. И вестей нет… Она пила много кофе, сваренного в старинной помятой турке, чтобы бешено стучащее сердце отвлекало от мыслей о нем.

Она почти не ела. У нее закончились деньги, и пришлось продать обручившее их с Сашей колечко.

Она съедала блюдечко кускуса, опять пила горький без сахара кофе, а потом вновь стирала и смотрела то ли за горизонт, то ли в бездну своего сердца. За горизонтом властвовала пустота, а в сердце, над его бездной, кружился смерч отчаяния. Ее губы по-прежнему были слегка приоткрыты, и местному люду казалось, что женщина-шурави счастлива, хоть и живет нищенской жизнью. Если афганцы, нищие по происхождению, считали ее беднячкой – сколь глубоким было ее бедствие в действительности.

Повадился навещать ее один местный богатей, сыпал отборный рис, открывал принесенный слугами казан с пахучим пловом, приносил дорогие ткани, но она глядела сквозь него как сквозь оконное стекло, а когда афганец потянул к ней свои руки, прошипела змеей:

– Пошел на хуй, шурави!

Почти все местные в Кабуле знали эту русскую фразу, ее нелицеприятное значение, но богатей, услышав столь ужасное ругательство, слетевшее с прекрасных губ русской женщины, преисполнился такого возбуждения, что неожиданно задышал тяжело, покраснел от взлетевшего давления, попытался прыгнуть хищником на Ольгу, но ноги его остались на месте, а в мозгу лопнул важный сосуд – и богатый афганец рухнул всем телом вперед, от головы до пят парализованный инсультом и теперь совсем бесполезный всему миру. Его утащил слуга, рассказывающий потом жене хозяина, что во время молитвы случился паралич, на все воля Аллаха, да пребудет с ним мир… И вот ведь анекдот: слуга занял место хозяина на супружеском ложе, усердно трудился на нем, радуя госпожу, и вместе они ждали того счастливого дня, когда Аллах заберет парализованного инсультника к девственницам.

Ольга ходила к командованию, где самые юные адъютанты глядели на нее вначале подозрительно, так как ее советский паспорт оказался просроченным. Но и эти безусые солдатики мгновенно ломались уже от первого ее выдоха, наполненного дьявольским феромоном, вызывающим безумное влечение. Пальцы адъютантов немели, а глаза словно у игрушек пуговицами смотрели, не отрываясь, на ее волнующую всех грудь, и весь штаб охватывала неистовая страсть, словно Великий Парфюмер разлил здесь свои магические духи.

Потом ей норовили дарить шоколадки, которых собралось на целую коробку, какую-то колбасу и тушенку, по нескольку пакетов, полковники и генералы пытались выпить с ней дорогого коньяка, соблазняя вазами с экзотическими фруктами, и звали в поездку на моря, забывая о собственных женах и о том, что они исполняют интернациональный долг – на войне сейчас вы, товарищи офицеры… Она глядела на всех по-матерински – так, что интернационалисты понимали: от такой женщины не обломится ни за какие богатства. Тем более что она приходила разыскивать своего жениха, имени и фамилии которого, к всеобщему сожалению и радости, в списках не значились… Везунчик, думали по ночам безусые адъютанты… А может, и сгинул без вести, неудачник…

Она всего лишь раз видела родителей Саши, так как свекровь и свекор работали в Союзгосцирке, входили в элитный список выездных на Запад артистов и гастролировали одиннадцать месяцев в году, добывая Советскому Союзу валютную выручку.

Лилипуты Лара и Феликс, родители Саши, встретили ее очень тепло и благословили с иконами на жизнь с их сыном до гроба. Она и прожила с Бычковым до гроба…

Протасов, призванный на пятидневную войну с Грузией вместе со своими таджиками, принявшими после развала СССР российское гражданство, даже в рукопашную не сходил, когда все закончилось. Но не для него, не для его таджиков.

Генерал на прощание со страной красивых женщин, джигитов с искрящимися глазами, страной чурчхеллы и хинкали, лично поручил Протасову возглавить взвод для расстрела грузинских военнопленных, высших офицеров комсостава Грузии. Генералу самому приказали с самого верха, он пытался перечить Главкому, а тому приказал сам Президент России, а приказ есть приказ, и в ответ на мольбы, что он не расстрельщик, что боевой офицер, а не палач, Протасов получил гневную отповедь: палачей в российских войсках нет – есть надобность, необходимость замарать руки. На войне руки не моют– все равно не отмоются!

Перед казнью Протасов не спал ночь. Как военный перед значимым событием, он встал далеко засветло, надел чистое исподнее, побрился тщательно, не забыв убрать ненужную поросль на черепе, хотел было помолиться, но вместо обращения к Богу выматерился пятиэтажно и пошел исполнять волю долбоебов.

Двух седых грузин уже поставили у глубокой ямы, выкопанной накануне. Заранее были заготовлены бочки с негашеной известью. Приговоренные командиры стояли к расстрельному взводу спиной с завязанными руками, в солдатских гимнастерках без ремней. По информации – один генерал плюс полковник. Одному из смертников сунули в рот сигарету, он ее жадно докуривал, а другой напевал всем известную песню из фильма «Мимино», снятого советским режиссером:

– Чито гврито, чито маргалито…

И песня, которую наизусть знал весь Советский Союз, разносилась над всей Южной Осетией, над совсем небольшой, но такой любимой страной Грузией. Кепки-аэродромы, апельсины, кавказские мачо, подпольные миллионеры, море, солнце, мир, дружба!

– Чито гврито, чито маргалито…

– Готовсь! – почти хрипя, севшим голосом скомандовал Протасов, и в этот момент грузин, певший о птичке-невеличке, обернулся и поглядел на русского офицера.

– Протасов! – воскликнул седой грузин. – Олег!..

– Товарищ майор… Товарищ генерал!.. Товарищ Гоголадзе! – Протасов почти не мог дышать и почти беззвучно кричал. – Нет! Не стрелять! Отставить!

Заместителем Протасова был назначен совсем юный лейтенант Медведев, похожий на Пятачка из мультика, полненький и глупый по молодости. Ему загодя поступила команда, что, если капитан Протасов не выполнит приказ, отстранить его и взять функции командира на себя. Протасов об этом хоть и не знал, но как кадровый матерый офицер всегда понимал, что в таких ситуациях не может не быть дублеров. Есть дублер командира и дополнительный взвод – на случай если прежний расчет откажется стрелять всем составом. Слава богу, его таджики не в основе, дублируют.

– Готовсь! – уверенно и зычно скомандовал Медведев, будто он собирался не убивать людей, и весь мир вместе с ними, а просто фейерверки на праздник запускал. Видимо, кто-то отобрал у него цветные воздушные шарики в детстве. – Готовсь!