Удар пламенной кобры - Анатолий Гончаров

Негропонте поднял невидящие глаза на Макфарлайна. Тот терпеливо ждал. Чего?

- Меморандум, сэр... - напомнил Макфарлайн.

- Никаких меморандумов! Выбрось из головы, забудь! Нас с тобой посадили на место, которого нет. Что, непонятно? Мне тоже, Чарли, мне тоже...

10-12 февраля 2016 года

ГЛАВА СТО ШЕСТЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ

Когда в сентябре 2004 года Портер Госс стал директором ЦРУ, о нем заговорили как о человеке, коему суждено поднять могущество Лэнгли на новую историческую высоту. Иными словами, вытащить центральную разведку Соединенных Штатов из той помойки, куда она угодила при Джоне Дейче и Джордже Тенете.

«Капитолийский Холмс», «Царь разведки» - таких лестных титулов удостоился Портер Госс, и был он полон решимости оправдать авансированную ему честь. Предполагалось, что именно он вскоре займет пост руководителя Национальной службы разведки, созданной по инициативе Конгресса с целью объединить все спецслужбы страны, включая ЦРУ и ФБР, в одних надежных руках.

Оказалось, это не его руки. Президент Буш решил не складывать все яйца в ту же корзину, подсунутую проворным Диком Чейни, который мечтал хоть под занавес карьеры стать хозяином Белого дома. 18 мая 2005 года в Вашингтоне был приведен к присяге первый директор Национальной разведки США дипломат Джон Негропонте. Портер Госс учился с ним на одном курсе Йельского университета, нормально к нему относился, но вовсе не собирался делиться лаврами «Царя разведки».

Негропонте он считал декоративной фигурой и подходящей жертвой на случай кризисной ситуации, вполне могущей возникнуть в разгар «карикатурной войны» в Европе. Но произошло то, что предвидел Негропонте и совсем не ожидал Портер Госс. Пламенная кобра укусила того, кто ее разбудил. Не пророка Мухаммеда, спустившегося с небес на землю с бомбой, чтобы покарать датских богохульников, но самого директора ЦРУ, разрабатывавшего уникальную операцию «Удар кобры».

Карикатуры на пророка утратили актуальность, но война никуда не делась - продолжилась уже в новом качестве, чему способствовало методично и тупо раскручиваемое британскими спецслужбами «дело Литвиненко». Беглый подполковник ФСБ публично обвинял Кремль и свою бывшую контору во всех смертных грехах, а подвизавшийся «шестеркой» у МИ-6 известный провокатор Алекс Гольдфарб подстрекал к острым и злым нападкам на Путина, который якобы уже дал поручение ФСБ ликвидировать перебежчика.

И Литвиненко, бегая по злачным местам Лондона, потрясал капсулой с радиоактивным изотопом «полоний-210», как обезьяна гранатом: «Путин хочет убить меня, но скоро настанет конец самому Путину!»

В НАТО назвали этот спектакль «гибридной войной». Одноклеточные паразиты пытались опорочить мирового политического лидера, и никто в Америке не сказал, что амебам пора делиться. Более того, Портер Госс категорически возражал против бездарного фарса британских спецслужб и был уверен, что очень скоро Литвиненко убьют, ибо фарс просто обязан обернуться трагедией, чтобы затем снова стать фарсом.

Сенатор Джон Маккейн, заходясь поросячьим визгом, требовал, чтобы Литвиненко пригласили в США для выступления в Конгрессе, полагая перехватить у Британии инициативу в гибридной войне против России. Если же с приглашением возникнут какие-то сложности, пусть ЦРУ заманит Литвиненко в любую другую страну, а уж оттуда доставит его в Штаты. Однако Портер Госс наотрез отказался «подбирать объедки» со стола МИ-6, и участь его была предрешена.

4 мая 2006 года новый руководитель аппарата Белого дома Джошуа Болтен позвонил Госсу и по-хамски посоветовал ему «сматывать удочки». Наутро последовал еще один звонок Болтена: «Слушай, парень, ты, должно быть, не понял, что от тебя требуется заявление об отставке. Собирай вещички и уматывай из Лэнгли навсегда!»

Потрясенный, униженный «Царь разведки» понял, что проиграл все - репутацию, карьеру, судьбу, а возможно, и жизнь.

Если американское телевидение не сообщает о каком-либо событии, значит, его и не было. Из этого следует, что две с половиной тысячи погибших и 16 тысяч искалеченных солдат за три года войны в Ираке здравствуют и доныне, испытывая отвращение от жизни и к ней безумную любовь.

Новости каждого дня - это те, которых не найти в газетах и не увидеть в телевизоре. Стайная стихия мусульманской озлобленности кипела весь февраль 2006 года. В Пакистане, Нигерии, Ливии, Индонезии густо лилась кровь и горели храмы «неверных», оскорбивших пророка. «Карикатурная война» продолжалась на новом витке общечеловеческого маразма, но в Америке об этом говорить перестали.

Ливийский лидер Муаммар Каддафи отправил в отставку своего министра внутренних дел за отданный им приказ стрелять по толпе погромщиков, атаковавших итальянское консульство в Бенгази. Сильвио Берлускони тоже уволил министра по делам реформ, который появился на телевидении в футболке с карикатурным изображением пророка Мухаммеда из датской газеты «Юлландс-Постен», заявив, что это «знак протеста против неуважения мусульманами западных ценностей».

Выходка итальянского министра стоила в тот день жизни двадцати пяти христианам, на следующий - еще пятнадцати, но американцам ничего об этом не рассказывали. Кратким текстом промелькнуло сообщение, что Евросоюз принес извинения мусульманскому миру за оскорбительные карикатуры и осудил агрессивное использование свободы печати, каковая не может быть безграничной.

Ну, стало быть, ничего существенного не произошло. Вообще ничего. Можно смеяться, стараясь не подавиться гамбургером, а что крошки летят в сторону телеэкрана, это ничего, тебя поймут, тут все такие. Майкл Уайтхед смеялся и брызгал крошками в сторону телевизора, хотя, на взгляд Джоан Салливан, ничего смешного не было в фильме, который они собрались посмотреть вместе, чего не делали почти месяц, разобщенные гнетущей недосказанностью в их отношениях.

Сюжетные линии картины были обманчиво просты, психологически глубоки, а Майкл Уайтхед - обыденно пьян. Он теперь напивался почти каждый день, и Грейс не знала, что делать с мужем. Отсюда и возникла мысль вернуться к совместным пятничным вечерам, чтобы Джоан взглянула на Майкла со стороны - может, чего посоветует, поняв, какая кобра его укусила.

Майкл смеялся. Над чем? Иранский фильм про то, откуда берутся террористы. Ни убийств, ни крови, ни фанатичной мусульманской злобы. И ни капли юмора. Хлеб и улица. Хлеб плоский и тонкий, называется лаваш, улица длинная, безлюдная, состоящая из одних глиняных стен, называются они дувалами. Мальчик несет лаваш вдоль дувала. А на пути собака, никак не называется, а лежит себе и смотрит. Мальчик боится пройти мимо нее. Он стоит в бесконечном глиняном коридоре и ждет, не придет ли откуда спасение. Нет, не приходит.

Мальчик решается бросить собаке кусок лаваша, и она не только пропускает его, но бежит рядом, виляя хвостом. Провожает до дома, но в дом ее не пускают. Она лежит у порога, а в просвете бесконечного глиняного коридора появляется другой мальчик, с какой-то другой едой. Увидев собаку, застывает на месте... Хлеб, улица и собака. Виртуозное упражнение на тему выбора героя и его пути в жизни. Вероятно, будущего шахида. Им станет один из двух мальчиков, неясно только какой, ясно, что именно он будет определять правильную точку зрения на военную картину мира.

Ясно также, что третье существо заведомо ущербно, исключено из числа претендентов на почетную роль - это бездомная собака, голодная, неприкаянная и потенциально озлобленная. Но ей отдано видимое пространство улицы, отчего картина мира в глазах будущего героя существенно искажается. Террор здесь - всего лишь метафора. Собака, которой надлежит выбрать героя. А ему суждено умереть во имя Аллаха и пророка его Мухаммеда.

Майкл пил свое пиво, словно собрался на корню пресечь возможное возникновение жажды в настоящем и будущем, а в промежутках между глотками смеялся. «Еще один ящик пива, и он в могиле», - мрачно заметила Грейс. Майкл не услышал реплики. Таращился на голодную собаку, ожидая, наверно, что сейчас она станет показывать цирковые номера. Однако ничего подобного не происходило. И вообще - ничего в фильме не происходило. А был ли мальчик?

Джоан молча терзалась. Не знала, как ей сказать Майклу, что агенты ФБР забрали у нее его настольную книгу «Постоянный конфликт». На экспертизу, пояснили они. Ну как же, вдруг этот бездарный перепев Ницше служит ключом к шифровкам Уайтхеда в московский центр, погрязший в ядерных играх с Ираном? Джоан терзалась: а вдруг так оно и есть? Правда, непонятно: если Майкл в чем-нибудь замешан, то почему ФБР обходит его дом стороной, а если чист перед законом, почему не оставят в покое ее, Джоан Салливан? Все правы какой-то своей правотой, но собрание частных истин не складывается в общую правду - она непроницаема, как лицо мальчика на фоне столь же непроницаемого дувала. И не имеет значения, что мальчиков двое. Показывают всегда только одного, потому что у них одно лицо на двоих. И судьба одна. Как и у всех мусульманских мальчиков, которым не дано существовать за пределами мультипликационной действительности, где нет ничего настоящего, кроме хлеба, улицы и собаки. Такое кино.