Феномены Тени и зла в волшебных сказках - фон Франц Мария-Луиза

Однако сначала нам следует выявить свою инфантильную Тень и увидеть, что за этой наивностью скрывается также незрелая детская установка. Заметить этот парадокс очень трудно. В двойственности мотива ребенка отражается тот факт, что ребенку свойственны две стороны: инфантильность и спонтанность. Фрейдистский анализ имеет тенденцию уничтожить любой вид спонтанности под видом идеи покончить с инфантилизмом. Такое объяснение может быть пагубным, ибо, хотя такой подход помогает человеку избавиться от любых форм инфантильного поведения, вместе с тем он избавляет человека от любых форм проявления спонтанности — и в том числе творчества — и приводит к появлению тупой установки, лишенной всякой непосредственности, живости, к ограниченной форме сознания, когда человек постоянно себя спрашивает, как в его поведении проявляется Эдипов комплекс или комплекс Электры.

Если сказка не оказала на человека должного воздействия, он чувствует себя так, словно старый король снова начинает умирать, и та же самая проблема повторяется ad infinitum[78] — то есть тот же конфликт продолжается, не давая никакого результата. Раньше король имел только одно конкретное желание: он захотел увидеть, что находится в запертой комнате, а затем захотел обладать объектом, изображенным на картине, и верный Иоганн сделал для него все возможное. Однако сам король не внес никакого вклада в то, чтобы получить Аниму. Если посмотреть на сказку с этой точки зрения, то можно было бы сказать, что он был абсолютно счастлив оттого, что у него есть такой старый слуга, который делает для него все. Но при этом король не сделал единственного, что от него требовалось, а именно — он не поверил верному Иоганну. Возможно, это было к счастью, ибо таким образом он стал пробуждаться к жизни. Он спрашивает: «Почему все это происходит?» А затем искупает свое бездействие в прошлом, принося в жертву своих детей.

С психологической точки зрения это означает принести в жертву незрелое сознательное поведение. Эго всегда занято какой-нибудь чепухой, поэтому чрезвычайно важно отказаться от того, что Эго хочет и считает правильным, и смириться с тем, что происходит. На самом деле Эго не полностью жертвует собой, а лишь своей инфантильностью. В пользу этой настоящей жертвы говорит тот факт, что король испугался, узнав о том, что он должен убить двух своих любимых сыновей. В волшебных сказках чрезвычайно экономно употребляются эпитеты, отражающие чувства, и в них присутствует очень мало психологических замечаний или высказываний относительно чувств. Но в сказке говорится, что сначала король испугался при мысли, что придется убить детей, однако затем, вспомнив о том, как был предан ему верный Иоганн, который отдал за него свою жизнь, он взял свой меч и отрубил детям головы. Следовательно, можно сказать, что с тех пор, как верный Иоганн превратился в каменную статую, у него развилась чувственная функция. Он должен был страдать все это время, пока жили дети, и хотя в его спальне стояла каменная статуя, каждый раз при виде ее он плакал и хотел оживить. Вероятно, в этом и заключается наступление у него зрелости: когда, наконец, верный Иоганн попросил его совершить жертву, он с готовностью это сделал. Пока его дети росли, короля изнутри сжигало пламя его страданий, а затем, когда наступил чудесный момент и статуя заговорила, король приходит к решению, что возвращение к жизни верного Иоганна значит для него больше всего на свете. В этом решении отражается следующее: если для человека утрачено значение Самости, то для него утрачивает смысл все остальное, ибо то, что утрачено, не может заменить ничего, кроме обновленной связи с Самостью.

Пока совершалось жертвоприношение, королева была в церкви. Когда она вернулась, король ее испытал, спросив, как бы поступила она. Королева полностью согласилась с тем, что он сделал. Ее пребывание в церкви могло бы означать, что она до сих пор руководствуется настоящей религиозной установкой; очевидно, что для королевы она по-прежнему остается живым принципом. Она находится в лоне церкви; Анима является христианской; проблемы существуют только в мужском сознании. Если вы анализируете современных мужчин, которые говорят, что не верят в христианскую догму, то часто видите, что их Анима все еще ходит в церковь, так как все эти персонажи сохранили свою связь с далеким прошлым. Внутри нашей психики присутствуют все эти уровни наряду со сказочными персонажами, не столь современными, как наше сознание. Отчасти мы остаемся в Средневековье, отчасти в Античности, а отчасти сидим голыми на деревьях.

Другая сторона проблемы заключается в самом короле: он получил все от верного Иоганна, он должен заплатить по счетам, он получил все, что хотел, он просто принимал дары от своего верного слуги. Естественно, за все должен заплатить именно он, а не королева. Судьба королевы обычна и недраматична и не несет для нас никакого послания посредством этой волшебной сказки. Как правило, женщины не осознают остроты противоположностей и могут проскользнуть мимо них. Таким образом, если у женщины не слишком развит отцовский комплекс и не слишком сильный Анимус, то, как правило, эта проблема не открывается для нее в полной мере. Женщина живет больше в контексте непрерывности жизни, «не думая о том, что существуют противоположности».

Вы могли бы сказать, что женщина, существующая внутри мужчины, представляет собой то же самое: Анима проявляет интерес к жизни, но только не к проблеме добра и зла, то есть истины и ее противоположности. Это закон Логоса, которому больше привержены мужчины и который ставит эту проблему более остро. В иудейской цивилизации нет женщин-богинь, все законы исходят от Яхве; вы либо ему подчиняетесь, либо нет, и именно это порождает проблему ответной этической реакции. В религии древних греков есть много богинь и богов, и этические проблемы оказываются не столь острыми.

Далее я исследую две волшебные сказки братьев Гримм, которые аналогичны друг другу: «Два брата» и «Золотые дети». В обеих сказках есть персонажи, представляющие собой пары противоположностей одного уровня. При этом нет ни слуги, ни короля, но один из персонажей женится, другой остается одиноким, как, например, в сказке «Верный Иоганн». В данном случае было бы даже более вероятно, если бы сформировалась брачная четверичность, но этого не происходит. Поэтому мы сосредоточим свое внимание на том, что могла бы значить одинокая фигура.

Два брата [79]

Некогда жили-были два брата — бедный и богатый. Богатый был золотых дел мастер и злой-презлой; бедный только тем и питался, что метлы вязал, но при этом был и добр, и честен.

У бедняка было двое деток — близнецы, похожие друг на друга, что две капли воды. Эти мальчики частенько приходили в дом к богатому, и иногда перепадало им в пищу кое-что из того, что там выбрасывалось.

Вот и случилось однажды, что бедняк пошел в лес за хворостом и вдруг увидел птицу, совсем золотую да такую красивую, какой ему еще отродясь не приходилось видеть. Поднял он камешек и швырнул в ту птицу, и попал в нее очень удачно: упало от птицы на землю одно золотое перышко, а сама птица улетела.

Поднял бедняк то перышко, принес его к своему брату, и тот, посмотрев на перо, сказал: «Это чистое золото», — и дал ему за перо хорошие деньги.

На другое утро полез было бедняк на березу, чтобы срубить с нее пару веток; и та же самая птица слетела с той березы, а когда бедняк стал кругом озираться, то нашел на дереве и гнездо ее, а в том гнезде яйцо, совсем золотое.

Он захватил яйцо домой и принес его к своему брату; тот опять то же сказал: «Это чистое золото», — и заплатил ему за яйцо на вес золота. А потом и добавил: «Недурно бы добыть и самую эту птицу».

Бедняк и в третий раз пошел в лес и опять увидел золотую птицу на ветке одного дерева, сбил ее с ветки камнем и принес к брату, который ему за это дал целую кучу денег. «Ну, теперь я, пожалуй, могу и разжиться!» — сказал бедняк и вернулся домой очень довольный.