Соленый клочок суши - Джимми Баффетт

– Я не слишком в этом разбираюсь, но история мне нравится.

– И мне. Ну, так и что же вы, детективы, разузнали про окна в мир? – спросила Клеопатра.

– Просто поразительно. Фонари в окнах башни образуют на поверхности воды дорожки. Яркое пятно света в том месте, где дорожки пересекаются, указывает безопасный путь. Тот, который сотворила мать-природа, а не рукотворный канал, по которому плыли вы. Фокус – в знании того, как расставить фонари. Это вроде кубика Рубика. Доктор Уокер считал, что этот секрет представлял большую ценность, а потому был известен только избранным жрецам.

– …и штурманам, с которыми они этим секретом поделились.

– Ага, – согласился я. – Больше никто не знал, свет в каких окнах проводит через канал. Неверный свет в неверном окне – и тебе крышка.

– Полагаю, теперь ты тоже владеешь этой древней информацией? – спросила Клеопатра.

– Я и Икс-Ней.

– Кто такой Икс-Ней?

– Он шаман и рыболовный гид. Мы работаем вместе. А еще он мой лучший друг.

– И ты плавал по этому каналу?

– Да. Это была наша работа: мы следовали за лучом света и проверяли глубину.

– Значит, ты можешь проплыть по этому каналу даже ночью?

– Доктор Уокер полагал, что система работала на восходе, и в расчетах задействованы положение солнца и маленький храм вон там, на северном берегу. Но мы проплыли по каналу с одним только светом. Похоже, все работает, – сказал я гордо.

Клеопатра отцепила карабин и вылезла из «вороньего гнезда» на такелаж.

– Мне бы тоже хотелось это сделать, – сказала она.

– Сделать что?

– Проплыть по каналу, – невозмутимо пояснила она. – Мы вошли через тупой, старый, размеченный, выкопанный канал, где пройдет любой одноглазый пьяный капитан креветочного траулера. Думаю, мы должны сделать это, как в старые добрые времена. Соскочить с крючка и довериться богу и опытному местному лоцману. – Она ткнула меня в грудь костлявым пальцем. – Это я о вас, мистер Марс.

Я чуть не свалился с такелажа от смеха. Я был уверен, что она шутит. Кроме того, я думал о последствиях: как знать, чем закончится попытка разбудить посреди ночи вооруженного до зубов Гектора от его текиловых снов.

– А мне бы хотелось поймать двадцатифунтовую альбулу на леску для окуня, но это невозможно.

– Разве? – возразила Клеопатра. – Что ж, поскольку ты владеешь тайной древних, Талли Марс, давай заключим небольшое пари. Ты мне утроишь световое шоу на рассвете, а я прокачу тебя на своей шхуне.

Слова сорвались с моих губ прежде, чем я успел сообразить, что говорю:

– Мой джип застрял в грязи в тридцати милях отсюда, и буду рад, если вы подбросите меня домой.

Несколько секунд Клеопатра молчала, а затем рассмеялась.

– А ты смелый, сынок, – сказала она. – По рукам.

– Когда вы хотите отплыть? – спросил я.

– Сначала ужин, потом шоу.

17. Танец жизни и смерти

Давайте взглянем правде в глаза: такие люди, как Клеопатра Хайборн, встречаются не каждый день. Я был так взволнован невероятной возможностью лечь спать в гостевой каюте и вернуться в Пунта-Маргариту на этой шхуне, что не мог думать о еде. Я принял душ, побрился и сменил одежду (Соломон сказал, что без этого никак, если ужинаешь с капитаном).

Пока я не спустился в столовую, я искрение полагал, что в синих бермудах и белой тенниске выгляжу элегантно. Соломон встретил меня с улыбкой. На нем были светлые брюки и… галстук, как и на мужской половине ученой парочки, которую Соломон представил мне как «других гостей». Супруги Эстрелла занимались историей инков в Коста-Рике. Они поженились совсем недавно и плыли с Клеопатрой до карибского побережья Панамы. Там они собирались сойти на берег и вернуться в Сан-Хосе.

Соломон намекнул мне, что на борту «Лукреции» за ужином никто не скучает. В стиле капитана Хайборн было всегда иметь при себе коллекцию «молодых ростков». По словам первого помощника, текущая миссия Клеопатры обеспечивала на борту непрерывный поток ученых, студентов и чудаков. Нетрудно сообразить, в какую категорию попадал я.

Я спросил экспертов по инкам, занимаются ли они серфингом, и начал рассказывать о том, какие в их стране первоклассные прибойные волны, – но они как-то странно на меня посмотрели. С таким же успехом я мог бы рассуждать о бунгало на луне.

Рядом со мной нарисовался официант с блюдом моркови. Я отпрянул, словно он подсовывал мне гадюку.

– Полезно для старого зрения, мистер Марс, – сказала Клеопатра, входя в каюту в цветастом муму.[73] За ухом торчал цветок гибискуса, а седые волосы были собраны в лучок на макушке. – Я слышала, что даже смертники в самых грязных и вонючих темницах всегда переодевались к ужину. Говорят, это не дает им сойти с ума и помогает оставаться людьми. Присаживайтесь, прошу вас.

Я с удивлением отметил, как сильно она сейчас отличается от того морского волка, с которым я только что лазил по такелажу. Я никак не мог поверить, что ей больше ста лет.

– Вы познакомились с другими гостями, мистер Марс? – спросила Клеопатра.

– Да.

– Садитесь рядом со мной. Нам надо многое обсудить сегодня вечером.

Я опустился на стул и под ее пристальным взглядом нервно пододвинулся к столу. Соломон уселся на другом конце и ободряюще подмигнул мне.

– Должна сказать, вы выглядите превосходно, мистер Марс.

– Спасибо, мэм, – ответил я, разворачивая большую льняную салфетку и кладя ее на колени.

В обычный вечер я в один миг бы проглотил блюдо авокадо и свежих пальмовых сердцевин, которое поставил передо мной шеф-повар, но в последние дни все встало с ног на голову. Я медленно жевал и думал думу. Я ломал голову над тем, как справиться с Гектором – сторожем и по совместительству фанатом Хендрикса. Я понятия не имел, как я поплыву по каналу один, без Икс-Нея и доктора Уокера. Конечно, я помнил основные моменты, но тогда в башне был доктор Уокер, а не Гектор. Удастся ли мне удержать судно на глубокой воде? Поставит ли Гектор свет в верных окнах? Получил ли Баки мое сообщение о джипе? Я перестал жевать и проглотил. Хорошо пошло. Я сделал глоток чилийского вина. Это был не «Ля Таш» Сэмми Рэя, но тоже ничего. На мгновение все вопросы отпали. Я сделал еще один глоток и настроился на музыку.

Как и все остальное на «Лукреции», мелодия и голос были старые, но элегантные. Это было то же танго, что я слышал, когда мы подплывали к шхуне. Музыка лилась из старинного проигрывателя на карданном подвесе, благодаря которому игла не скакала вместе с кораблем.

– Кто эро поет? – спросил я Клеопатру.

– Это, мой юный друг, Карлос Гардель, певчая птица Аргентины.[74] – В ее голосе слышалось благоговение.

– Моя мама тоже любила танго, – сказал я.

– И вы никогда не слышали о Гарделе?

– Я всегда считал танго маминой музыкой, а значит, слушать это я не очень-то хотел. Кроме того, в Вайоминге большого спроса на танго не было, – признался я.

Музыка задала настроение вечеру, а вино помогло забыть о делах. Мысли о Гекторе уступили место голосу Карлоса Гарделя и истории, которую поведала нам Клеопатра.

– В первый раз я увидела Карлоса Гарделя, когда мне исполнилось тридцать. Я везла партию поло-пони богатому ранчеро близ Буэнос-Айреса. Что это был тогда за город! В подарок на день рождения мой агент отвел меня на Гарделя в «Театро Колон». Записи – это, конечно, хорошо, но они не сравнятся с живым исполнением настоящего артиста. Накал, страсть в голосе, чудесные пальцы гитариста, зал, подпевающий каждой песне. Можете мне не верить, но этот вечер привел к длительному и серьезному визиту в исповедальню. Тогда я все еще верила во всю эту догматическую хрень. Думаю, тот концерт стал началом моего дезертирства из католицизма к танго.

– Танго… Что это? Танец, музыка или и то и другое? – спросила профессорша.

– Это жизнь и смерть, разыгранные в нескольких куплетах, и цепляющий припев. – В ее голосе зазвучала грусть.

– Как называется песня? – спросил я.

– «Тото у obligo», – не задумываясь, ответила Клеопатра. – Это была последняя песня, которую спел Гардель. Он погиб в авиакатастрофе.

– Когда это случилось?

– О боже, еще до твоего рождения, сынок. Он давал свой последний концерт в колумбийском городе Медельине. Его последнее шоу закончилось вскоре после полуночи, а утром его самолет разбился. Наверное, это была самая длинная и самая печальная похоронная процессия в истории. Его тело доставили из Колумбии в Нью-Йорк на океанском лайнере, а оттуда – в Аргентину. Я прилетела в Буэнос-Айрес на старом клипере «Пан Америкэн». Но в тот раз я не наслаждалась полетом. Это было грустное время, знаете ли: Гардель умер, начиналась война. Но музыка продолжает жить в сердцах его поклонников. Каждый день на кладбище Чакарита в Буэнос-Айресе они поют его песни и вкладывают зажженную сигарету в руку статуи перед его могилой.

– Похоже на «Грейсленд», – сказал я.