Сельва не любит чужих - Лев Вершинин

— Рекс плохая есть, — жалобно прохныкал бой. — Много-много плохая совсем. Хозяин Рекса наказать, ой?

Добровольное признание, конечно, смягчает вину, но не освобождает от наказания. Иначе на просторах Галактики давно уже началось бы тако-о-о-ое…

— Шесть? — раздумчиво спросил то ли себя, то ли туземца, то ли официальный портрет на стене подполковник. — Или хватит пяти?

— Тррри! — категорически возразила свинка.

— Три так три, — не стал спорить Эжен-Виктор и, отстегнув от пояса длинный, скрученный кольцами хлыст, свитый из бабайкиных сухожилий, вручил туземцу. — На. Иди попроси кого-нибудь, пусть посекут. Потом вернешь. Гляди не потеряй…

— Кого-нибудь работать ходи, — безрадостно сообщил бой и поежился. — Кого-нибудь некогда Рекса бей…

Подполковник побагровел. Ну люди! Это ж разве люди? Какие ж они люди, если их всему учить надо?!

— Значит, сам себя и высеки, дубина, — наставительно произнес он. — Только осторожно, не задень никого. И ори погромче. Я нынче, понимаешь, в гневе…

Свинка хихикнула.

Вот этого ей делать не следовало. Потому как не положено нижестоящим, тем более парнокопытным, вмешиваться в воспитательный процесс. Не по уставу это.

— Нишкните, Григорий! — голос подполковника стал небывало строг. — Будете шкодничать, Штейману отдам!

Свинка обмерла.

Она крепко, обстоятельно недолюбливала господина генерального представителя. В чем, надо сказать, придерживалась единого мнения с подполковником Харитонидисом. Хотя причины на то были у них, надо полагать, разные.

Трудно ручаться за ход мыслей пегого тхуя, но Эжен-Виктор помнил сего вальяжного типа с давних пор, с той еще весны, когда курсант Харитонидис, как и все «невидимки», отбывал преддипломную практику в отделе идеологического надзора. Это было не слишком приятно, боевики презирали стукачей и брезговали ими, но практика есть практика, и в итоге строгий доцент оценил все же их работу, выставив всем до единого «удовлетворительно». Конкретно с этим субчиком, правда тогда еще не таким холеным, подстукивавшим на слушателей кухонно-крамольных песенок, Эжен-Виктор столкнулся только однажды, но отекшее лицо запало в память намертво. Больше того, полтора года назад, когда представитель Компании, прибыв, явился в присутствие знакомиться, подполковник припомнил даже, что рапорты свои этот козлик подписывал не обычной кличкой вроде Секрет, Ясень или Князь, а шикарным, наверняка не с первого раза придуманным псевдонимом Каменный Шурик…

Что до господина Штеймана, то он главу планетарной администрации то ли не признал, то ли не счел нужным вспоминать давнишнее знакомство.

За распахнутым окном тем временем забурлил, загудел, загомонил окончательно пробудившийся городок. Время от времени крики и стуки утопали в прилежных воплях наказующегося во внутреннем дворике Рекса, а подполковник Харитонидис, выпустив Григория размять Копытца, восседал за рабочим столом, скептически разглядывая емкость с желтовато-прозрачной бабайковкой. Пить, к сожалению, расхотелось. Дык ведь и что там осталось пить-то, по большому счету говоря? Это разве выпивка? Это так, слезы. «И вообще, Григорий прав, — подумал глава администрации, — во всем прав Григорий, хоть и свинья редкая; пора завязывать, хотя бы до пополнения запасов. А то вот так вот проснешься однажды, а в дому ни капли. Ни капельки. Ни капелюшечки. И все. Приехали…»

Представшая внутреннему взору перспектива была столь чудовищна, что подполковник, не размышляя, подхватил банку и, опрокинув ее горлышком ко рту, в шесть глотков выхлебал содержимое. Затем облегченно вздохнул. Теперь, когда в присутствии и впрямь ничего такого не было, бросать стало намного легче…

Знакомые лица, глядящие со стереокарточек, украшающих девственно-чистую столешницу, несомненно, одобрили поступок главы администрации. Это было, пожалуй, основное имущество подполковника Харитонидиса, за двадцать три года службы несумевшего накопить добришка и на второй чемодан.

Вот — мама. Один из последних снимков, она тут уже худенькая и грустная, хотя пытается улыбаться, ухватив Эжена-Виктора под руку. Сын тогда приехал на побывку и уехал обратно в часть, так ничего и не зная, а мамочка уже все знала, но не захотела портить старлею отпуск.

Вот — папа. Совсем молоденький, еще до службы. Позже он уже не снимался, в спецотряде «Чикатило» это не слишком одобряется; «невидимки» живут, а если надо, то и умирают безликими.

Вот — сразу три Гришеньки: один совсем крошечный, пять лет тому назад, почти сразу после того, как был подобран на окраине, ободранный бродячими псами; он тут перепуганный и несчастный, одно ушко висит тряпочкой, пятачок поцарапан, просто жалко смотреть. Второй — уже постарше, года в три; мордочка веселая, даже нагловатая, но свинка все равно выглядит редкостной симпатягой. Ну, третье стерео уже неинтересно; такой Гриша теперь, лучше в натуре смотреть…

А вот и он сам, Эжен-Виктор Харитонидис, юный и бравый, на фуршете по поводу присвоения первых званий. Ишь, какой бравый! Таким парнишкой можно любоваться часами, как всем новеньким, наивным и еще неиспорченным.

И куда только все подевалось? А кто его знает…

Начиналась-то жизнь — лучше некуда! Красный диплом, первые разряды по семи видам, вторые — по одиннадцати; знание ерваанского в совершенстве и ерваальского со словарем; лучшие результаты на стрельбах, не худшие на татами, сто один стратосферный затяжной, а ко всему еще и сын, внук, правнук, а по маминой линии, так даже и праправнук офицеров из «Чикатилы»; дедушка, кстати, был начштаба отряда, когда тот еще назывался просто группой зачистки.

И потомок не подвел предков, не осрамил славную фамилию! Четыре ордена и семь медалей, укрытые глубоко на дне чемодана, под никогда не надеванным, слежавшимся цивильным костюмом, купленным на всякий случай, сами за себя говорят. Из тринадцати операций только в двух случаях участие старлея, а потом и капитана Харитонидиса не было отмечено в приказе, но десант на Бомборджи провалили по вине того самого командования, от — которого зависят награды, и на отряде попросту отыгрались, а от «Оливковой Ветви» за акцию на Дингаане Эжен-Виктор и остальные парни отказались сами, потому что хотя аэропорт и зачистили, но жертв среди гражданских оказалось гораздо больше, чем было бы, прислушайся идиот секунд-майор, сам, кстати, там оставшийся, к мнению младших офицеров и рядового состава…

Да что говорить? Даже деду по маме не удалось получить «инструктора-наставника» в неполные двадцать три, и никому такое не удавалось до Эжена-Виктора. А между прочим, по статистике, один «невидимка» приравнивается в условиях локального конфликта к девяти армейским спецназовцам, шести «бурым беретам» или к двоим, а то и троим гвардионцам из охраны Верховного Главнокомандующего. Конечно, годы берут свое, и сорок шесть уже далеко не двадцать три, но и теперь, даже в таком, как сейчас, состоянии подполковник, пожалуй, взялся бы поднатаскать салаг не меньше чем трети приемов из классического, вызубренного наизусть пособия «969 несложных способов убийства без оружия и с», составленного ушедшим на покой генерал-майором Виктором-Эженом Харитонидисом и выдержавшего, слава Богу, уже девятьсот шестьдесят восемь изданий на ста сорока семи языках Галактики! Недаром же по этой толстой и очень интересной книжке с цветными картинками мамочка учила читать маленького непослушного Жэку…

Не было сомнений в том, что потомок не только догонит, но и перегонит предков. А в итоге осточертевшая до Гринькиного визга Валькирия, где, судя по всему, так и придется откинуться. И все из-за той акции на Татуанге! «Невидимки» тогда провели ее филигранно, с минимальными потерями: всего лишь парочка туристов-заложников плюс списанный по ранению вчистую Джерри Цой. По личному указанию господина Президента министр наградил участников штурма по-царски: каждому досталась Заслуга первой степени, производство в чин, минуя очередной, и престижные посты на планетах, самой близкой к Центру из которых оказалась Валькирия. Судя по редким весточкам, все ребята по сей день пребывают там, куда послали, невзирая на десятки рапортов об отставке. Эжен-Виктор и сам поначалу посылал рапорта, но министерство молчало, словно лишилось почтового ящика, а канцелярия Президента отзывалась хоть и аккуратно, но исключительно благодарностями за доблестное руководство планетой и выражениями уверенности, что столь же высококачественно долг будет выполняться и впредь…

Подчас подполковнику казалось, что над ним попросту издеваются, и тогда возникало желание убивать. К счастью окружающих, глава администрации был отходчив.

— А ведь мог стать филологом, — посочувствовал Харитонидис салабону, улыбающемуся со стереокарточки.

Еще как мог! Он же и стихи писал, причем совсем недурные для «невидимки»; их хвалил даже майор Михайлевский, официально утвержденный талант округа, люто ненавидевший конкурентов и сразу после первой публикации вписывавший дебютантов в реестрик своих личных врагов…