Юбка с разрезом - Агнесс Росси

Я смешивала водку с тоником или соком и садилась на крыльцо. Было немного марихуаны, которую я тайком курила перед отъездом. Я курила сигарету и раздумывала над капризами человеческого существования. Я могла бы точно так же сидеть на каких-нибудь других ступеньках и заботиться о каких-нибудь других детях. Я вспомнила, что надо позвонить одной из сестер, появилось внутреннее беспокойство, даже дрожь, надо позвонить Алексу. Всегда звонил он, я не звонила, а теперь давно от него не было звонка. Разлад между нами начался задолго до переезда на озеро. У нас было несколько отвратительных ссор. Мы оба быстро выходили из себя: кто-то один сделает ехидное замечание — и ссора на весь день. Алекс всегда говорил, что хочет мира, хочет, чтобы мы ладили. Под этим он понимает одно: я всегда и во всем должна соглашаться с ним. Если я начинала артачиться, начинались неприятности. Алексу хотелось, чтобы я звонила с озера и говорила, как все замечательно, дети чувствуют себя великолепно, день был потрясающий. Он не хотел слушать, что я скучаю, что мне одиноко, что здесь словом не с кем перемолвиться, разве что с детьми, да и с теми не о чем говорить.

Сыграло роль и то, что физически мы были на расстоянии. Я переставала чувствовать его присутствие в своей жизни, он был далеко. Через неделю-две я начала привыкать спать одна. Первый раз за все годы я начала думать о себе отдельно от него.

Обычно я сидела на крыльце до полуночи или до часу. Ветер доносил звон колоколов. Дерьмовый ветер, дерьмовый звон. Сентиментальный и жалостливый звук. После выпитого v меня возникало желание сорвать эти колокола и разбить, уничтожить навсегда.

Только к середине июля Мерисол стала допускать меня к себе, когда плакала. Иногда у меня сердце разрывалось от жалости, но чаще я ничего не чувствовала, кроме усталости. Стояла и ждала, когда она замолчит и я сама смогу вернуться в кровать. Постепенно я приучила ее к своему присутствию: приходила к ней ночью, садилась на кровать, гладила ее по спине, и она успокаивалась. Мы обе могли немного поспать.

В пятницу с утра я сделала уборку. Все по плану: после полудня — в магазин и приготовление настоящего обеда. К шести часам мы с детьми начинали прислушиваться, не подъехала ли машина Алекса. Когда же он в шесть или в половине седьмого наконец входил в дом, Мерисол кричала: «Папа приехал!» — и бежала к нему. Алекс подхватывал ее и долго целовал. Красивый в своем костюме и представительный даже без галстука. Мы обедали за столом, после обеда — мороженое, и Кевин с Мерисол шли спать.

От этих вечеров я всегда ждала многого. После четырех дней разлуки мы искренне тянулись друг к другу. Начиналось все горячо, страстно. Но, казалось, что-то мешает настоящей близости, это делало нас резкими, непримиримыми. Это была настоящая война под видом страстного влечения: мы боролись, просто толкали друг друга, царапали, старались причинить боль. Он кончал, я кончала, а в итоге ничего — мы оба оставались страшно неудовлетворенными.

Алекс засыпал, а я лежала и скучала по тем ночам, когда Алекс не приезжал. В те ночи я была одна, свободная от его объятий, его голоса, его безграничной требовательности. Живя неделями вдали от него, я привыкла к одиночеству. Мне было не по себе лежать и смотреть в темноту, когда рядом спящий Алекс. Мне начинало казаться, что мои ощущения становятся мутными и мрачными, как вода в озере. Я прислушивалась к звону колоколов, хотелось выйти на крыльцо и выкурить сигарету с марихуаной. Я пробовала выскользнуть из кровати, но Алекс спал всегда чутко. Он ворочался и клал ногу мне на ноги.

Приходило воскресенье, и Алексу не терпелось поскорее уехать. Он начинал основательно готовиться: собирал рабочие бумаги со столов, спрашивал, где его ключи, бумажник, очки от солнца. Почему мужчины вечно спрашивают у нас, где их вещи? Почему мы обязаны быть в курсе всех мелочей? Однажды после обеда я заснула. Алекс вошел в комнату и разбудил меня, чтобы спросить, где его щипчики для ногтей. Я уставилась на него с недоумением. Из-за чего он так нервничает? «Ладно, — смутившись, сказал он, — сам найду».

Только в минуты занятий плаваньем с Мерисол я чувствовала покой и умиротворение. Я поддерживала ее за живот и заставляла двигать ногами, она с очень серьезным видом старалась дышать носом. Если я не вставала к восьми часам, меня будил ее пристальный взгляд: «Вставай, Рита, нам скоро выходить».

Как-то вечером приехал Алекс, хотя должен был остаться в Джерси-Сити. Он застал нас сидящими в полудреме за телевизором. Мерисол уже едва держалась на ногах, поэтому не бросилась к нему, как обычно. Он сел, переключил телевизор на футбольный матч, начал ворчать, что изображение нечеткое, «снег» на экране, кадры перескакивают. Он проделал разные манипуляции с воздушной антенной: пробовал протягивать проволоку и все остальное, но бесполезно. Мы с детьми просто включали те каналы, которые хорошо принимались. Этот вечер был особенно мирным в нашей и без того размеренной, ленивой жизни, пока не ворвался Алекс и не помешал.

— Знаешь, Алекс, — призналась я, — нам было так хорошо без тебя.

Он стучал по телевизору, злился и брызгал слюной от возбуждения, как сумасшедший.

— Это кабель. Вызови мастера. Завтра. Позвони им.

Я так и сделала. Позвонила «1-800» и блондин приблизительно двадцати двух лет появился перед моей дверью. У меня будут новости для тебя, Алекс. Будут новости…

На плече смотанный витками кабельный провод, на поясе специальный ремень для работы. Красавчик, хорошо сложенный, мускулистый. Радостная, я открыла дверь. На мне только длинная футболка и белье под ней. Я улыбалась, улыбалась, улыбалась. Он тоже.

Улыбаясь, мы вошли в комнату. Он любезничал со мной, как волокита с хорошенькой женщиной, а я любезничала с ним. Он спросил, откуда я. «Не местная». Он и не допускал возможности, что я могу постоянно жить в их скромном городке: ему я показалась слишком утонченной.

Меня вдруг пронзила мысль, что Кевин и Мерисол едят на кухне и могут войти. Точно в ответ на мои мысли, будто решив, что владения их отца нуждаются в защите, они появились на пороге со своими тарелками и уставились на меня и мастера.

— Смышленые детишки, — заметил он.

— Дети мужа от предыдущего брака, — ответила я.

Они отправляли кашу ложками в рот и жевали.

Он ходил по комнате и налаживал кабель. Я рассматривала его безо всякого смущения, более того, оценивающе. Я стояла на крыльце, когда он взбирался на уличный столб, легко переступая с одного выступа на другой. Мерисол надоедала мне сборами на озеро: пора выходить, а я не готова. Ее приставания меня начинали раздражать.