Прогулки по радуге - Ника Муратова

Родители смотрели на нее так, как будто боялись, что у нее опять начинается то близкое к безумию состояние, из которого она вроде бы недавно вышла.

— Вы помните, я думаю, что перед… перед тем, как его не стало, он загорелся одной идеей, тогда показавшейся нам всем безумной и безрассудной, — продолжала Эрика. — А ведь просто-напросто узость нашего мышления и черствость сердца не давали нам понять весь смысл того, к чему так стремился Макс. Он просто хотел реально помочь тем людям, которые в этом так остро нуждались.

— Постой, постой, ты говоришь про ту затею с поездкой в какую-то горячую точку? — Мама тревожно смотрела то на Эрику, то на мужа, который не задавал вопросов, а лишь только хмуро качал головой, боясь услышать то, о чем он догадывался.

— Да, именно про это. И так как он не… не успел осуществить эту идею, — слова о Максе все еще давались Эрике с трудом, — я решила, что я смогу подхватить ее и реализовать. У меня тоже есть медицинское образование, хоть и не такой практический опыт, как был у него, но все же я кое-что еще помню, да и книги помогут мне не потеряться. Я связалась с нужными людьми в той самой организации, «Милосердие», о которой говорил Макс, им еще нужны врачи-волонтеры для Бугенвиля, так что… так что это именно то, что я собиралась вам сообщить сегодня. Вот, — облегченно выдохнула Эрика, радуясь, что смогла все это произнести.

Какое-то время родители оцепенело молчали, подсознательно надеясь на то, что через мгновение Эрика улыбнется и скажет, что все это лишь неудачная шутка. Этого не произошло, и тогда до них стал доходить смысл сказанного. Луиза Иннокентьевна до боли прикусила себе палец, сдерживая готовые вот-вот брызнуть слезы.

— Я бы мог сказать тебе сейчас тысячу слов и привести тысячу доводов против этой безумной затеи, но боюсь, что уже поздно, ты просто не услышишь меня, — печально сказал отец. — Твое извечное упрямство, похоже, и тут играет с тобой в непонятные игры.

— Да ты что! Ты так спокойно говоришь ей, что не будешь ее отговаривать? — Луиза Иннокентьевна не верила своим ушам. Она просто не могла поверить в такую реакцию своего всегда рационального мужа. — Ты собираешься отпустить свою дочь на край света, чтобы она там продолжала сходить с ума? Да она не понимает, что говорит, она еще не пришла в себя, ее обратно в больницу надо, вот что надо сделать. — Мама даже не обращалась к Эрике, как будто она была не в состоянии принимать участие в дискуссии. Это было словно продолжением всего того безумия, в которое их семья погрузилась несколько месяцев назад. Беда не приходит одна, говорят люди, и это как нельзя острее почувствовали они на собственном опыте. Одно за другим печальные события и известия подтачивали их всегда такую спокойную и благополучную жизнь. И вот, когда появилась надежда, что все позади, что Эрика пришла в себя и все встанет на свои места, на них сваливается новый удар. И ее муж собирается сложить руки и стоять в стороне, не пытаясь ничем помешать этому кошмару.

— Я не согласен с тобой, дорогая, потому что я понимаю, как и почему она пришла к этой идее, но это не значит, что я согласен с Эрикой. Я совершенно не одобряю ее затеи, хотя бы потому, что она сама не осознает, что это такое — тропический остров без признаков цивилизации, да еще и с гражданской войной, но я не в силах ее остановить. Так же, как и ты. — Лицо Евгения Анатольевича вдруг осунулось, и он не поднимал глаз, избегая встретиться взглядом как с дочерью, так и с женой. Говорят, все семьи счастливы одинаково и несчастливы по-своему. Их семье, в частности ему самому, всегда все завидовали. Завидовали его положению, успехам в бизнесе, взаимопониманию с женой, их красавице и умнице дочери, стабильности в их семье. Стабильность — это был тот самый кит, на котором строил все свое настоящее и будущее Евгений Анатольевич. На этом зиждилась его уверенность в своей жизни, и он делал все для ее укрепления. Но разве мог он предсказать такой поворот судьбы? Сделав, казалось бы, все для счастья своего ребенка, он не учел, что смерть не подчиняется людским законам. Что, придя в их дом, она поставит все с ног на голову. Что он окажется в таком положении, когда понимаешь, что теряешь собственную дочь, отрываешь ее от своего сердца и отпускаешь в свободное плавание, не зная, когда сможешь увидится вновь.

— Мама, отец прав, вы не сможете меня остановить. Я уже оформила все документы, визы, сделала нужные прививки, билеты у меня на руках, так что у меня есть пара недель на сборы и все, поддерживаете вы меня или нет, но это уже не просто моя бредовая идея, а реальность.

— Да ты что, не можешь подключить своих людей, чтобы они остановили ее выезд из страны? Это же проще простого, и никакие визы и билеты не помогут! — Губы у мамы дрожали, она была на грани истерики. Переживания за дочь в течение последних месяцев и так накопились у нее на сердце в виде огромного нарыва, но это решение Эрики было последней каплей, и она была больше не в силах сдерживать свои эмоции.

— И чего мы этим добьемся, дорогая? Разве что получим ненавидящую нас дочь, да еще и, возможно, с новым нервным срывом.

— Мама, не плачь, не надо, постарайся меня понять, — пыталась успокоить ее Эрика, вспоминая, как точно так же взывал к ее пониманию Макс, так и не добившись его. «Как все повторяется, — подумала она, — как наши ошибки возвращаются к нам бумерангом! Если бы знать все это наперед!»

Идея уехать в Бугенвиль пришла к ней вскоре после ее выписки из больницы, когда она решила навести порядок в своем доме и наткнулась на эти бумаги, оставшиеся после Макса. Это решение показалось ей настолько верным и простым, что она удивилась, как это она не подумала об этом раньше. Ей виделось, что это и есть тот самый выход, который подсказывал ей доктор Чан и о котором говорил ей Макс в ее снах. Она нашла Глеба, собрала нужные документы и была уже готова ехать. Она вдруг явственно прочувствовала все те ощущения, которые овладели Максом в то время, и ей стало вдвойне больно, оттого что она не могла услышать и понять его тогда — тогда, когда это было ему так необходимо.

— Я просто должна это сделать, понимаете? — продолжала она убеждать родителей. — Иначе я так и не найду смысл своей жизни, а зачем мне жить, не имея его? Не понимая, для чего я живу? Может, я и совершаю ошибку, но это будет моя ошибка, мой опыт, я должна пройти через это, чтобы определиться, что мне делать дальше. Я хочу пройти через то, к чему так стремился Макс, хочу до конца понять, что это такое — отдавать себя людям без остатка, помогая им! Это так долго отсутствовало в моей жизни, что мне придется наверстывать это семимильными шагами. — Глаза Эрики стали влажными при виде маминых слез и отцовского побледневшего и постаревшего лица. Она нахмурилась и крепче сжала губы, чтобы сдержаться и не расплакаться. Но она действительно искренне верила в то, что говорила, она чувствовала в этот момент, что никак не сможет поступить иначе, даже если у нее не находилось достаточно аргументов в пользу своего решения. Это было на уровне ощущений, которые не поддавались логическому обоснованию.