Миры Филипа Фармера. Том 9 - Филип Фармер

Приказав компьютеру усилить звук, Бертон напряженно склонился вперед.

Громкость не изменилась. Он повторил команду, однако компьютер вновь не подчинился.

Внезапно в центре экрана появилась светлая трещина. Звуки усилились, но Бертон по-прежнему не мог понять, что происходит. Трещина расширилась, превратилась в рваный овал, и он увидел что-то белое, забрызганное кровью.

Да-да. Какой-то мокрый белый предмет.

— Уже выходит, чертенок, — раздался чей-то голос.

Бертон вскочил с кресла.

— О Боже!

Изображение прояснилось, и он начал узнавать детали картины: белую простыню с красными полосками крови и остатки вод, которые отошли перед родами. Голоса казались невнятными и незнакомыми. Потом раздался пронзительный вопль, и Бертон, вздрогнув, понял, что это кричала его мать.

Внезапно появилась новая, пока еще смутная картина. Он увидел большую комнату и нескольких гигантов. Экран потемнел, на нем промелькнул какой-то предмет, а затем все пришло в движение и стремительно закрутилось. Бертон мельком заметил руки гиганта — обнаженные до локтей, с закатанными рукавами.

На большой железной кровати лежала его мать — усталая, потная, со слипшимися волосами. И, Господи, какая же она была молодая! Гигантская рука набросила простыню на ее голый живот и ноги, прикрывая волосатый окровавленный домик, из которого только что вытащили младенца.

Изображение перевернулось вверх ногами. Или, вернее, малыша перевернули вниз головой. Послышался резкий шлепок, за ним тоненький вопль, и его первый, самый первый вздох.

— Здоровый чертенок, верно? — произнес мужской бас.

Бертон стал свидетелем своего собственного рождения.

Глава 12

Он видел и слышал все, что происходило с новорожденным, то есть с ним.

Но Бертон не чувствовал ощущений ребенка. Он даже не понял, когда ему перерезали пуповину, и лишь мельком увидел свой окровавленный пупок.

Представив, как его будут очищать, Бертон содрогнулся и вытер пот с лица. В тот же миг на его глаза, глаза ребенка, опустилось полотенце. Чуть позже малыша завернули в одеяло и положили на широкую кровать. Оттуда он видел только нянечку в белом переднике, грудь матери и ее усталое лицо. Все остальное закрывало одеяло.

В комнату вошел отец. На его смуглом молодом лице сияла счастливая улыбка. Такое обычно случалось редко — лишь в те моменты, когда мистер Бертон получал на бирже солидную прибыль.

А как отец вздрогнул, увидев руки доктора. Тот вытер их полотенцем, но, наверное, не совсем тщательно. Возможно, доктор не мыл их даже перед принятием родов. И скорее всего, действительно не мыл. Тем не менее, его личное участие в операции почти не поддавалось объяснению. В те времена, насколько помнил Бертон, врачи лишь изредка прикасались к роженицам и, в основном, обеспечивали контроль за действиями медицинских сестер. Некоторые из них вообще не осматривали гениталии матерей и в процессе родов руководствовались только отчетами акушерок.

На экране мелькнула огромная рука — рука его отца. Она что-то приподняла. Наверное, край одеяла.

— Я счастлив, — сказал отец, обращаясь к матери. — Ты подарила мне прекрасного сына.

— Он такой милый, правда? — ответила мать осипшим голосом.

— А теперь я попрошу всех удалиться, — раздался глуховатый бас доктора. Миссис Бертон устала, и ей нужно отдохнуть. Да и ваш чертенок уже проголодался.

В этот момент малыш, очевидно, заснул. Его следующим впечатлением стали маленькие вытянутые ручки и большая мягкая грудь с розовым соском. У верхней части экрана появилось лицо кормилицы. Миссис Бертон, будучи светской дамой, не пожелала кормить ребенка собственной грудью.

— Интересно, кем она была? — прошептал Бертон. — Скорее всего, какая-нибудь бедная ирландка.

Он смутно помнил, что однажды мать называла ему имя кормилицы. Миссис Рили? Или Кили?

Эта сцена потрясла его, но не настолько, чтобы он потерял самообладание. Бертон знал, откуда компьютер вытягивал воспоминания его детства. Дублировав телесную матрицу в отдельном файле, машина потрошила ее, как рыбак форель. Она прокручивала на экране фильм о его жизни.

Несведущий человек мог бы полагать, что полный показ такого фильма занял бы время, равное этой жизни. Но память любого человека не хранила всего того, что тот видел, слышал и ощущал, обонял, осязал и думал. Она действовала выборочно и имела огромные бреши в моменты сна, если только человек не видел ярких сновидений. Поэтому для демонстрации ее содержимого требовалось не так много времени, как можно было бы ожидать. Кроме того, компьютер позволял ускорять просмотр фильма, замедлять его или прокручивать какие-то куски по несколько раз.

Пропустив короткий и самый первый сон малыша, Бертон наблюдал за тем, как горничная меняла пеленки. Он не мог понять, почему его воспоминания демонстрировались на экране. Кто приказал компьютеру сделать это?

Как только он приступил к допросу машины, на стене засветились несколько экранов. Взглянув на ошеломленные лица Фрайгейта, Терпина и де Марбо, Бертон с усмешкой покачал головой.

— Да, — сказал он прежде, чем они заговорили. — Меня тоже навестило мое прошлое — начиная от родов, окровавленного пупка и дальше.

— Это ужасно! — воскликнула Алиса. — И в то же время замечательно! Но какое потрясение! Мне даже хотелось заплакать.

— Я свяжусь с остальными, — сказал Фрайгейт. — Возможно, они тоже прошли через это.

Его экран превратился в серый прямоугольник. Том Терпин все еще утирал слезы.

— Я увидел маму, отца и нашу старую лачугу… Мне казалось, что мое сердце разорвется на куски!

Бертон взглянул на большой экран. Маленького Ричарда вновь прижимали к огромной груди. Он услышал голодный плач и жадное причмокивание младенца.

Изображение дрогнуло и потускнело — его положили в колыбель, а затем задернули над ним голубой полупрозрачный полог. Комната начала медленно крениться то в одну, то в другую сторону. Время от времени он видел большую пухлую руку, которая качала его колыбель.

К каналу общей связи подключились Афра, Ли По и Фрайгейт. Теперь на Бертона смотрели семь разных лиц, но в глазах у всех читался один и тот же вопрос.

— Конечно, поэта не удивишь картиной, где он сосет грудь своей матери, с усмешкой сказал китаец, — но… Кто велел компьютеру сделать это?

— Если вы все согласны подождать, я спрошу машину, — ответил Бертон.

— Можешь не утруждаться, я уже спрашивал, — произнес Нур. Компьютер ответил, что у нас нет доступа к подобной информации. Нам отказали в праве задавать вопросы со словами «кто» и «почему». К счастью, слово «когда» в запретный список не входит. Я узнал, что два дня назад кто-то приказал машине начать этим утром принудительный показ наших воспоминаний.