Тело в шляпе - Анна Малышева

Известный танцовщик, нахваливая детей, посетовал на то, что "дети у вас замечательные, это видно, но что же они такие зажатые? Они еще успеют обрести солидность".

Рэне Ивановна не успела ответить, зато Марина танцору возразила:

— Сейчас они совсем не зажатые, обычно они у нас куда скованнее.

Известный композитор, услышав, видимо, только слова Марины и не поняв после пол-литра водки, о чем вообще речь, поддержал разговор следующим образом:

— Да, детей надо воспитывать и держать в строгости. Так они, согласен, хорошие у вас, но очень развязные, наглые.

Потом танцовщик похвалил девочку, которая уже успела прославиться своими эстрадными песенками:

— Голос замечательный, данные хорошие, но зачем она поет такую эстрадную дрянь? Потом эти вульгарные ужимки, прыжки…

Рэне Ивановна, будучи женщиной незатейливой и простой, отреагировала на это так:

— Шоу-бизнес требует таких песен, и, знаете, она же нарасхват со своим репертуаром, все время гастролирует, ездит повсюду, такая известность!

На это немедленно откликнулся глава одной из конфессий:

— Как — все время гастролирует? А учеба? (Наивный человек.)

Рэне Ивановна охотно выдвинула свою версию происходящего:

— Родители понимают, что дар не вечен, и неизвестно, долго ли она еще сможет так успешно выступать. Они, наверное, хотят заработать денег сейчас, пока есть возможность.

Жена видного государственного чиновника в ужасе воскликнула:

— Как! Зарабатывать деньги на собственном ребенке?! Какой кошмар. Нет, надо учиться, обязательно надо.

И вот тут Марина опять оплошала:

— Да у нас пока до учебы не дошло, мы все к открытию готовились, так что гастроли не мешали.

В коридоре Рэне Ивановна схватила Марину за грудки и зашипела:

— Ты мне за это ответишь! Я тебе обещаю. Ты еще пожалеешь о том, что вредишь нам! Горько пожалеешь!

Глава 29. ИРИНА

Открыв дверь и увидев милиционера, она не удивилась. Даже, пожалуй, обрадовалась. Вдруг ему удастся разрядить обстановку в доме? Лиза целый день рыдает в своей комнате, Алеша сидит у себя, не выходит. Единственный нормальный человек — мама, она в панику не ударяется, успокаивает всех, пока, правда, безуспешно.

— Мне бы хотелось поговорить с вашей дочерью, — сказал милиционер.

— Попробуйте. Боюсь, не удастся, — процедила Ирина сквозь зубы.

— Почему?

— Она очень расстроена, испугалась за отца. Когда она к нему приехала, ей в первый момент показалось, что он уже умер.

— Ничего, мы умеем разговаривать с расстроенными. Но сначала, Ирина, несколько вопросов вам. Правильно я понимаю, что в случае смерти вашего бывшего мужа вы наследуете все его имущество? — Милиционер смотрел на нее наглыми глазами — бестактность собственного вопроса его нисколько не смущала.

— Что вы имеете в виду?

— То самое, что вы подумали.

— Вы хотите сказать, что я их всех убила?

— Я хочу, чтобы вы ответили на вопрос.

— Нет. — Ирина зло прищурилась. Я — ничего не наследую. Если, не дай бог, конечно, с Иваном что случится, наследниками будут дети.

Милиционер понимающе улыбнулся:

— Опекуном которых вы являетесь.

— На этот вопрос вам может ответить кто угодно. Вам нужно было непременно от меня получить это разъяснение? Кроме того, я не из тех, кто наживается на собственных детях и отбирает у них деньги.

— Да. Я в этом и не сомневался. Каждый скажет, что вы прекрасная мать. — Милиционер явно издевался. — Скажите, пожалуйста, где вы были вчера вечером, а также 12 сентября, в день убийства Гарцева, и 14 сентября, в день убийства Грушиной?

— Дома. — Ирина хотела ответить твердо и даже грубо, но голос задрожал.

— Разумеется — одна?

Ирина не успела ответить. Мама, которая появилась на кухне именно в этот момент, ответила за нее:

— Вместе со мной.

Милиционер понятливо кивнул и ласково так поинтересовался:

— Не заходил ли кто-нибудь из соседей, почтальон, сантехник или еще кто? Постарайтесь вспомнить.

— Вы не верите моей маме? — возмутилась Ирина.

— Свидетельство близких не имеет юридической силы, — развел руками милиционер.

— Конечно, для вас было бы лучше, если бы я сидела дома в окружении большого количества чужих людей.

Милиционер кивнул:

— И для вас тоже.

— На что вы намекаете?!

— На то, что только у вас был мотив убить всех троих. Но мотив — это только мотив, и если будет алиби…

Ирина опять взорвалась:

— А вы докажите, что это я! Презумпция невиновности, кажется, еще не отменена, или я ошибаюсь?

— Не ошибаетесь.

Милиционер опять расцвел в улыбке и пообещал:

— Будем доказывать, а как же. Нельзя ли позвать вашу дочь?

— Сами зовите, она со мной не разговаривает.

— Почему, интересно?

— Не потому, что я якобы убила Ивана. А потому… вот сами у нее и спросите.

— Лизонька, детка, — крикнула в глубь квартиры мать Ирины, — с тобой хотят поговорить из милиции.

Лиза появилась сразу, бледная, с опухшим лицом и красными глазами. Сказала тихим голосом:

— Здравствуйте.

— Здравствуйте. Вы нам поможете?

Милиционер явно сменил гнев на милость.

— Да. Только — как?

— Расскажите, что вы увидели, когда приехали к отцу.

— Он лежал на полу вот так скорчившись, — Лиза прижала руки к животу и согнулась, — не шевелился. Рядом валялся телефон, наверное, он хотел позвонить врачу, но не смог.

Лиза всхлипнула, было видно, что она изо всех сил старается не расплакаться.

— Собственно, из-за телефона я и приехала, я звонила, звонила, все время было занято, а у нас завтра… мы собирались в ресторан, а я узнала, что не смогу, у нас там в школе, ну это не важно, вот, то есть мне нужно было его предупредить, а то он бы поехал специально, а я бы не пришла. И я звоню, звоню…

Лиза все-таки заплакала.

— И вы поехали к нему, чтобы предупредить, что ваша завтрашняя встреча не состоится? Лиза кивнула.

— Безобразие, — сказала мать Ирины. — Просто безобразие.

Это было так неожиданно, что милиционер вздрогнул.

— Что?

— Девочка поздно вечером едет черт-те куда, а там улица не освещается, двор темный. Просто безобразие. А ведь попробуй не пусти, не слушается, «поеду», и все тут.

— Да, — милиционер кивнул, — но она тем самым спасла отцу жизнь.

— Спасла? — вопрос задали все одновременно, и Лиза, и Ирина, и ее мать.

— Возможно. Пока положение критическое.

Лиза закрыла лицо руками и расплакалась уже вовсю. Мать Ирины между тем продолжала возмущаться:

— У него так всегда. Таскать детей в рестораны, зачем это? Такие деньги тратить! Лучше бы принес в дом еды, я бы накормила не хуже. А если что меняется, так его не найдешь. А сам никогда не позвонит, не уточнит, могут ли они к нему приехать.

— Так вы же сами не разрешаете ему звонить! — закричала Лиза, но бабушка ее перебила:

— Она вчера вся испереживалась, не случилось ли чего.

— Так правильно, оказалось, переживала, — сказал милиционер, помолчал и добавил: — А не любите вы зятя.

— А за что его любить-то? Дети брошенные…

— Мама! — Ирина решила все-таки пресечь откровения матери. — Хватит!

— Нет, отчего же… — Кажется, милиционер с удовольствием погрузился бы в их непростые семейные отношения, но, к счастью, положение спас Павлик. Он громко завопил в соседней комнате, проснувшись после тихого часа, и женщины бросились к нему. Милиционер поговорил с Лизой еще минут десять и ушел.

— Зачем ты, мама, — сказала Ирина, — зачем при посторонних так об Иване говорила? Что он подумает?

— Что думала, то и говорила. Подлец — он и мертвый подлец, и туда ему и дорога.

— Мама! Ну что ты!

— А что? Тебе хорошо разве? А представь, он бы женился, завел там детей, так он про Лизу и Алешу и думать бы забыл. А так…

— А так меня посадят за убийство.

— Небось не посадят. Я же сказала, что ты была дома.

— Я и правда была дома. Спасибо. Но они понимают — мать что угодно подтвердит. Даже если бы ты действительно была со мной дома, они все равно тебе не поверят.

— А тебя никто не видел? Клава не заходила?

— Никто не заходил.

— Ничего. Пусть доказывают, пусть ищут.

Глава 30. АЛЕКСАНДРА

Надо же как-то представиться. Неудобно все-таки — довела человека до такого расстройства, не познакомившись, не увидев его ни разу. И я похромала на пятый этаж. У палаты реанимации, в которой лежал Кусяшкин, стоял хмурый детина и сверлил всех маленькими беленькими глазками.

— К кому? — вежливо рявкнул он, когда я сделала попытку протиснуться в дверь палаты.

— Не волнуйтесь, не к вам, — ответила я столь же любезно.