Сборник научной фантастики. Выпуск 36 - Кир Булычев

– Ты у тетки козу свел!

Почему Нюрка так крикнула – она и знать не знала. Просто ей в один миг увиделось, как мужичонка крадется вдоль плетня, подманивает козу, тащит ее за крутые рога…

Поднялся шум, бабы заверещали, сбились в кучу вокруг мужика, – а он как встал, опустив руки и вытаращив глаза на Нюрку, так и стоял, пока толпа не разворошила его воз. И нашли там связанную и закиданную сеном козу. Но никто в тот день не назвал Нюрку ведьмой. Это уж потом, к осени…

Дорога круто взбегала вверх, на пригорок, и Анна замедлила шаг – не было сил; издерганная душа ныла в усталом теле, молодом годами, но таком старом от бесконечных скитаний… За пригорком открылась широкая равнина. Дорога расходилась росстанью и направо шла к большому селу – тускло поблескивали в утренней сырости купола пятиглавой церкви, а налево – терялась в бескрайних полях. Вздохнула Анна и, перекрестясь, пошла к селу.

… А потом, ближе к осени, в день Успения Богородицы, случилось такое, что Нюркины родители испугались не на шутку. Великая Пречистая, день Успения – праздник большой, по всей Руси православной в этот день гудят колокола, стар и млад в день Господнин нарядны с утра, и работать нельзя: если в день Великой Пречистой за работу взяться, на другой год урожая не будет. И Нюрка с отцом и матерью с утра в церковь отправилась, чтобы молитвой начать праздник. А после службы, когда не спеша шли по сельской улице, встретился им дед Василий. Дед Василий был великий искусник: зверей вырезал из дерева, лисицы да собаки у него совсем как живые выходили. Вот и в тот день дед тащил под мышками деревянных барана и медведя – к постоялому двору шел, хотел своих зверей продать. Пока Василий с Нюркиным отцом говорил, Нюрка на барашка смотрела, глаз оторвать не могла – уж так ей захотелось игрушку получить… Вот и попросила:

– Дед Василий, отдай мне барашка!

Дед уставился на нее, да возьми и выругайся (грубый был мужик) в том смысле, что баран денег стоит, а даром раздавать вещи он, дед Василий, не приучен. Рассердилась Нюрка на деда и брякнула:

– Да зачем тебе деньги-то? Все одно помрешь к Малой Пречистой!

Тут уж не только дед Василий, а и Нюркины родители разгневались. Отец дал Нюрке по затылку и велел идти домой. Дома ругали ее и отец, и мать, говорили, что над жизнью и смертью один Господь властен, и человеку в это встревать не положено, а уж говорить такое, как Нюрка сказала… Нюрка не могла толком объяснить ничего, только твердила, что видела она, видела… "Что видела?" – допытывалась мать. Видела, как деда отпевают.

А в первых числах сентября, как раз перед Малой Пречистой, дед Василий и в самом деле помер…

Снег стал дождем. Большие холодные капли плюхались вокруг Анны, не задевая ее, а небо словно падало, падало ей на голову, и Анне все время хотелось поднять руки, чтобы остановить его падение… Вдоль дороги редко торчали голые ветлы, и Анне казалось, что облака цепляются за верхушки, застревают в черных безлистых ветвях и дождь идет оттого, что ветки процарапывают в облаках дыры. Сорвался внезапно ветер, заметался, как шальная птица, загудел басовито. Анна постаралась идти побыстрее и наконец вошла в село. Шагала, не глядя по сторонам – тошно ей было смотреть на чужие ладные дома, на чужую спокойную и сытую жизнь… Народу на улице не было, все в церкви – сегодня Сорока мученикам празднуют… Наконец добралась до церкви и Анна. Войти-то она вошла, но остановилась у самой двери, не решаясь сделать лишнего шага. Пала на колени, молилась горячо, прося Бога избавить ее от беды, – но мысли разбегались временами, и снова Анна возвращалась в прошлое, и каждый день ее горькой жизни казался бывшим вчера, и не приходило забвение, и не было ей покоя, и молитва не помогала душе уйти от многолетних мук…

– …Больная у тебя корова-то, тетка Настасья! – словно кто дергал ее за язык, говорила Нюрка. И корова околевала…

…И батюшка ее святой водой пользовал, и к знахаркам ее мать водила, и по святым местам, по монастырям ездили – нет, ничего не менялось. Видела Нюрка внутри человека темное – значит, не жилец. Видела в животных синие пятна – болезнь… А люди кричали ей вслед:

"Ведьма!" – и забрасывали камнями, и комья грязи летели ей в спину, и все шарахались от нее – злая сипа… Нюрка росла, и становилось ей все хуже и хуже, и к семнадцати годам, после того, как заметили односельчане, что Нюрку дождь обходит, ни одна капля не упадет на ведьму, – ушла Нюрка из села. И с тех пор, третий год уже, шагает Анна по дорогам, от церкви к церкви, от монастыря к монастырю, надеясь, что где-нибудь да помогут ей. Но везде слышала она лишь проклятия… Сколько раз собиралась Анна руки на себя наложить – да как возьмешь такой грех на душу? И без того – хуже некуда. Неужели и ученый отец Варсофоний не сумеет избавить Анну от дикой силы, от дьявольского наваждения?…

Народ не спеша выходил из церкви, но на улице, попав под холодный дождь, люди пускались бегом. Анна стояла у двери, сжавшись, свернувшись внутри себя в тугой узел, – а ну как опять слово сорвется? На Анну не обращали внимания – мало ли нищих богомолок приходит сюда? Она стояла терпеливо – и боялась того момента, которого ожидала со страстной надеждой.

Наконец церковь почти опустела. Отец Варсофоний в левом приделе говорил тихо с какой-то бабой, да шуршали черными юбками две старушки, гася догорающие свечи, – и никого больше. Анна собралась с духом и медленно, словно лениво, пошла к батюшке. Каждый шаг давался ей с мукой. Подошла, остановилась поодаль. Баба, поцеловав руку батюшке, ушла, и статный, с холеной русой бородой священник вопросительно обернулся к Анне.

– Батюшка… – прошептала Анна. – Отец Варсофоний… за помощью пришла, не откажи…

– Говори, чадо, – мягко, ласково откликнулся священник. – Ты в доме божьем.

От звука его теплого, бархатного голоса Анна вдруг ослабела, и слезы, так долго не находившие себе выхода, полились по изможденным щекам. Захлебываясь, она говорила, бессвязно, отрывисто, – рассказывая историю своей нелепой жизни и повторяя: "Нет моей вины, нету… Нет во мне зла…" Пальцы Анны безудержно теребили концы платка, повязанного вроспуск, по-монастырски, – Анна говорила, говорила, но уже понимала, что помощи ей и здесь ждать не приходится. Откуда пришло это понимание – кто ведает? Только в отце Варсофоний ощутила она что-то… Анна не смогла бы объяснить словами, что именно. Не верил ей батюшка. За юродивую принял. А может, и похуже что подумал…

Анна внезапно замолчала. Отец Варсофоний смотрел на нее в раздумье. Он, несмотря на всю свою ученость, мало что понял из сумбурной речи женщины, – понял только, что она прослыла ведьмой, но почему? Ее слова звучали слишком странно, чтобы священник мог им поверить. "Что ей надо? Чего она, собственно, от меня ждет?" – как-то неуверенно бродило в голове отца Варсофония. И, чтобы не молчать, чтобы как-то проявить участие, спросил: