Мистер Пип - Ллойд Джонс

Прохожие сказали, будто видели, как она шла к реке.

Вполне возможно. Почему? Да потому, что через семь дней после ее исчезновения на берег выбросило клочок бумаги, который запутался в кроне упавшего дерева. Почерк еще можно было разобрать. Похоже, миссис Саттон увидела себя во сне мушкой-поденкой. И супруг ее, прежде безбожник, оказался единственным, кто не отмахнулся от этой записки. Больше того, муж, даром что прежде был глуп, связал записанный сон с исчезновением жены.

Дальше — больше. Побежал мистер Саттон в библиотеку, чтобы узнать хоть что-нибудь о превращении своей жены, и вычитал, что поденка до трех лет может жить на речном дне, под илом.

Целую неделю бродил он вдоль берега реки, высматривая ее следы. Вид у него был жалкий. Подумать только: бродит человек по берегу и смотрит в воду, чтобы разглядеть ил на дне. Была у него надежда, что жена еще объявится. Вернулся он в библиотеку, чтобы побольше узнать о жизненном цикле майской мухи.

Прочитанное его не обрадовало. В день смерти поденка взлетает из реки крылатым насекомым. К тому времени в тени у реки уже сидят наготове ленивые самцы. Как появится мушка — сразу за ней рой самцов. Оплодотворенные поденки летят вверх по течению и сбрасывают яйца на речную гладь. Сделав дело, сами падают в воду без сил. А там уже лягушки поджидают добычу.

Трудно сказать, какой этап жизненного цикла больше возмутил мистера Саттона. Коварные самцы или прожорливые лягухи.

Ехал вдоль реки на велосипеде маленький мальчик, и увидел он, как мистер Саттон плетется по берегу, не поднимая головы. Он вглядывался в толщу воды, надеясь обнаружить то место, где его жена вместе с миллионами таких же личинок зарылась в ил. Бедный мистер Саттон. Так и остался он бродить по берегу, звать жену да швырять в лягушек принесенными с собою камнями.

Эта история привела нас в восторг. Уж не знаю, откуда мистер Уоттс ее взял. Возможно, сочинил прямо на месте. Мы развеселились. Повстанцы заулюлюкали. Больше всего привлекло их то, что мистер Саттон целился камнями в лягушек. Все так смеялись, что никто не заметил, как мистер Уоттс нашел глазами мою мать и улыбнулся.

На шестой вечер мы услышали, что Сару, будущую обитательницу свободной комнаты, подкосила болезнь. Менингит. Во время этого рассказа у мистера Уоттса пересохло в горле. Он смотрел на языки огня и впервые за все время едва не потерял маску Пипа. На этот раз сомнений не осталось: вымыслом тут и не пахло.

Взяв себя в руки, мистер Уоттс рассказал, как они с миссис Уоттс похоронили свое дитя и долго стояли бок о бок перед маленьким земляным холмиком. По словам мистера Уоттса, стояли они там до самой ночи, и слез у них больше не осталось, как не осталось и слов. Для таких случав, сказал он, слов еще не придумали.

— Беда, — только и сказал он, покачав головой в сторону ночи.

А дальше он поведал, как миссис Уоттс впала в депрессию. Мы узнали, что по утрам она не могла заставить себя выбраться из постели. Не разговаривала. Потеряла аппетит. Отчаявшись найти для нее лекарство, мистер Уоттс вспомнил про рака-отшельника. Часто ли рак-отшельник меняет нору? Три-четыре раза в жизни, верно? Мистер решил, что это и есть ответ. Новый дом, новое окно, другой вид. А вдруг тоска увяжется за нею следом? Нет. Мистер Уоттс решил, что его любимой Грейс поможет только одно: придумать себя заново.

Впервые за все время мистер Уоттс обратился к слушателям с вопросом: знаем ли мы, кто такая Шеба, иначе говоря — царица Савская? Он обвел глазами наши освещенные костром лица. Я стояла рядом с матерью. Слышала, как участилось ее дыхание. Чувствовала, как она заволновалась, как захлопали у нее внутри все дверцы. Промолчать она не могла. Не поднимая руки (хотя все школьники знали, что это обязательно), она выпалила:

— Это из Библии.

Заслышав ее голос, мистер Уоттс уже не выбирал, в какую сторону смотреть. Я-то подозревала, что он с самого начала знал, где стоит моя мать. Сейчас он улыбнулся своей заклятой противнице.

Совсем как в классе, он жестом попросил ее продолжать. Теперь к нам повернулись и все прочие лица. Один из мятежников, поднявшись с земли, шагнул вперед и раздвинул толпу своим мачете, чтобы посмотреть, чей там голос. А моя мама, оказавшись в центре внимания, ни с того ни с сего лишилась своей уверенности. Ее голова свесилась на грудь. Голос ослабел, и она будто бы обращалась к земле, а не к слушателям, смотревшим в ее сторону.

— Шеба, царица Савская, была очень мудрой чернокожей женщиной, которая пришла к царю Соломону, чтобы испытать его загадками.

Больше она ничего не сказала. Они с мистером Уоттсом переглянулись, и мистер Уоттс решил, что настало время прервать молчание.

Он обвел взглядом слушателей и начал по памяти читать из классической Библии:

— «…и беседовала с ним обо всем, что было у ней на сердце… и не было ничего незнакомого царю…»[7].

~~~

Есть люди, которые умеют определять ход времени по приливам. Есть и такие, которые смотрят на завязь плода — и с ходу называют месяц. А мне тоненькая лунная ниточка у кромки серебристого океана шепнула: близится новолуние.

Я терпеливо отсчитывала дни в ожидании двух событий: нашего отъезда с острова, да, но также — что было еще важнее — разговора мистера Уоттса с моей матерью насчет возможного бегства.

Вне сомнения, разговор пока не состоялся. Мама бы мне сказала. Или подала бы какой-нибудь знак, приободрилась бы, что ли. Так или иначе, она бы захотела со мной поделиться.

Я напомнила себе, что именно сказал мистер Уоттс о предстоящем разговоре с моей матерью. Он хотел взять это на себя. Ну и хорошо. Только медлить не следовало: мама, по-моему, заслуживала, чтобы ей дали время на раздумье, а мистер Уоттс, похоже, не собирался идти ей навстречу.

Наверное, мне придал смелости рассказ мистера Уоттса про царицу Савскую — тот отрывок, где она беседовала обо всем, что было у ней на сердце, потому что, когда слушатели стали расходиться, я последовала за мистером Уоттсом в темноту. Решив поговорить с ним без свидетелей, я ступала бесшумно, чтобы не потревожить землю и мистера Уоттса. На подходе к школе мистер Уоттс замер и обернулся.

На лице у него было написано большое облегчение: позади стояла всего лишь я, а не привидение с мачете в руках.

— Матильда! Господи, — сказал он. — Зачем же так подкрадываться.

Его облегчение быстро перегорело. Оно сменилось досадой, как будто он знал, что сейчас последует.

— Вы еще не поговорили с моей мамой, мистер Уоттс?

— Нет, — бросил он и отвернулся, делая вид, что услышал вдали какой-то шум. Затем он опять повернулся ко мне. — Не успел, Матильда.

«Не успел». Пауза между «нет» и «не успел», на мой взгляд, затянулась. Тогда-то мне все стало ясно — или, по крайней мере, я так подумала.

— Без мамы я не поеду, — заявила я.

Он долго смотрел на меня, испытывая мою решимость.

Ждал, что я передумаю. Что возьму свои слова назад. А я уставилась в землю, как неблагодарная свинья.

— Разумеется, — сказал он наконец.

И как мне было понимать это «разумеется»? Что он поговорит с мамой? Что одобряет мое решение? Я ждала объяснений.

— Разумеется, — повторил он и ушел в ночь.

Тогда я подумала, что мистер Уоттс просто устал от своих вечерних рассказов и рассердился не столько на мои слова, сколько на нотки в голосе. Я сглупила, как цыпленок, выплюнувший червяка. Видно, мистер Уоттс всего-навсего ткнул меня носом в мою дерзость, но вовсе не отказывался поговорить с моей матерью.

Я могла бы побежать за ним. Могла бы вежливо попросить хоть какого-нибудь объяснения. Но я этого не сделала. Потому что знала, к чему стремилась, а именно: ничего не знать. Я хотела просто верить.

Наутро меня разбудили возбужденные голоса. Стоя на четвереньках у порога, мама выставила свой обширный зад прямо мне под нос и о чем-то спрашивала. Снаружи ей отвечали. Мама выползла на улицу и присоединилась к остальным. Второпях одевшись, я припустила следом.

Мы пришли на опушку, где обычно устраивались на ночлег повстанцы. Нам открылись только угли вчерашнего костра да примятая трава. Незваные гости ушли без звука, не попрощавшись. Снялись с места и растворились в ночи — вот и весь сказ. Мы не сводили глаз с кромки зеленых джунглей. Из чащи выпорхнула опасливая птичка, которая, вертя головой, стала прыгать с ветки на ветку. Мы терялись в догадках: что же могло их спугнуть?

Что ни делается, все к лучшему, рассудила мама. Хоть мы к ним привыкли, да и они к нам тянулись, а без них спокойней. Крепче спать будем. Правда, кое-кто огорчился по другому поводу. Неужели мы теперь не услышим окончание истории, которую рассказывал мистер Уоттс? Неужели не узнаем, что случилось с нашей отважной школьницей, вернувшейся много лет спустя в тележке, которую тащил за собой человек с красным клоунским носом?