Мистер Пип - Ллойд Джонс

Мистер Уоттс закрыл глаза. Взялся за подбородок. И закивал.

— А как же, написала, — сказал он, и старуха облегченно вздохнула.

Следом еще какая-то женщина — вроде бы тетка миссис Уоттс — подняла руку и спросила о том же. А потом и человек пять-шесть других родственников пожелали удостовериться, что их имена увековечены на стене дома в далеком мире белых.

Мистер Уоттс предложил просто побелить стены свободной комнаты, и Грейс в ответ написала «историю белизны на моем родном острове».

И теперь мы, дети, к своему изумлению, выслушали все фрагменты, которые наши мамы, дяди и тети приносили в класс к мистеру Уоттсу. Наши мысли о белизне. Наши мысли о синеве. Мистер Уоттс по крупицам собирал свою историю из наших воззрений — из тех рассказов, что звучали у нас в классе. Но добавлял и кое-что новое: например, мысли Грейс насчет коричневого цвета.

Мороженое на палочке отродясь не бывало коричневым, пока не придумали добавлять в него колу; появилось такое мороженое — и враз исчезло. Тогда мы спросили лавочника почему, а он и говорит: никому оно не нужно. Мы как закричим: «Нам нужно». А он: «Вас, мелочь пузатая, никто не спрашивает. Брысь отсюда».

Повстанцы у костра стали хлопать друг друга по плечам и покатываться со смеху; где-то в стороне им подвывала одинокая собака.

А мне опять предстоял каверзный перевод: рассуждения мистера Уоттса о белизне.

В детстве он услышал от мисс Райан, как она при помощи белой жевательной резинки укрепила свой белый зуб, едва не выбитый о питьевой фонтанчик незадолго до свидания с тем самым летчиком, от которого, как она помнила, всегда пахло черным гуталином!

Глядя на меня, мистер Уоттс сделал паузу. Он был очень доволен собой. Ждал, что слушатели растрогаются, когда я донесу до них смысл. Но чтоб мне провалиться, если я понимала, что такое «черный гуталин»!

— В то время, — продолжил мистер Уоттс, — от всех пахло белым мылом.

Я встретилась взглядом с Силией и Викторией. И поняла, что не одинока в своих опасениях. Нам всем стало боязно за мистера Уоттса. Он нес какую-то околесицу. Мои мысли обратились к Джо Гарджери из романа «Большие надежды» и к его бессвязным речам.

Помню, на уроках, слушая чтение мистера Уоттса, я улавливала слова, которые по отдельности были мне знакомы, но в предложениях почему-то превращались в полную бессмыслицу. Когда мы спросили, как понимать рассуждения Джо, мистер Уоттс ответил, что искать смысл в его речах не нужно. Если слова кузнеца непонятны, значит, так и должно быть. Пусть так; но сейчас я забеспокоилась, что мистер Уоттс перепутал своих героев: сбросил маску Пипа и влез в шкуру Джо Гарджери. Мой перевод не возымел такого действия, на которое, судя по его довольной улыбке, рассчитывал мистер Уоттс. Перед ним в ожидании обещанной косточки застыли собачьи лица.

Он опомнился и стал рассказывать про соседа мисс Райан, который на островах подвозил к берегу людей с летающей лодки. Этого соседа нашли мертвым; в руке он держал кисть, которую успел обмакнуть в белила, но так и не сумел использовать: умер он от инфаркта возле недокрашенного почтового ящика. Слишком много ел сахара, как мы услышали. Или соли?

Короче говоря, он вернулся к теме белизны.

Белейшую белизну, сказал он, можно найти внутри унитаза. Белизна сродни чистоте. Чистота сродни благочестию.

Белый, сказал он, раньше был исключительно цветом летчиков и стюардесс. В детстве первым делом узнаешь про белые страны. Булка белая, пена тоже, и жир, и молоко.

Белый — это цвет резинки, которая не дает упасть трусам. Белый — это цвет машины «скорой помощи», избирательного бюллетеня и кителей парковщиков.

— Но прежде всего, — сказал он, — белый — это ощущение.

Уловив ритм, я без запинки перевела это предложение.

Мимолетная мысль способна прийти и уйти, оставив по себе удивление. А написанное или сказанное слово требует объяснений. Когда я перевела суждение мистера Уоттса о том, что «белый — это ощущение», весь остров, клянусь, притих. Мы давно такое подозревали, просто уверенности не было. Теперь нам предстояло услышать. Мы ждали, ждали, а мистер Уоттс тем временем застыл, отведя взгляд в сторону и вниз. Сначала просто ругал себя, что открыл эту дверь, подумала я. Но потом, покивав самому себе, он серьезно и откровенно, как никогда, сказал:

— Это правда. Среди черных мы ощущаем себя белыми.

Хотя от этих слов нам стало неловко, все, по-моему, ждали продолжения, но тут встрял Дэниел.

— А нам без разницы, — сказал он. — Мы и среди белых ощущаем себя черными.

Обстановка разрядилась. Люди засмеялись, а один захмелевший рэмбо вскочил, пошатываясь направился к Дэниелу и хлопнул его по раскрытой ладони. Дэниел расплылся в улыбке. Сам-то он не ведал, что сказал.

~~~

Все началось с имен родичей, которые Грейс написала на стенах свободной комнаты. Теперь там же были увековечены и другие сферы. Мистер Уоттс и Грейс записывали каждый свои рассказы и мысли. Бывало, сцеплялись они при этом, как петухи. Записывали названия мест. Киета. Арава. Грейвсенд, клоака, исторгавшая переселенцев[6]. Через много лет я своими ушами не раз слышала такое определение.

Юнцы-мятежники не подозревали, что мысли Грейс — на самом-то деле наши мысли, из здешних мест: наши матери и тетки приносили их к нам на уроки. Сейчас я уже многое забыла. Зато помню, как мистер Уоттс жаловался, что Грейс не всегда ставила в конце предложения точку. Предложение просто обрывалось, и взгляд упирался в пустое место. Когда он пожурил за это Грейс, она спросила: а что, по-твоему, лучше — болтать ногами в воде, сидя на пирсе, или засунуть ноги в жесткие кожаные ботинки?

Подозреваю, что мне запомнились самые причудливые и таинственные из тех настенных списков. Некоторые безнадежно перепутались. А обыденные, но, возможно, более тонкие улетучились из памяти. Запомнилось мне вот что.

По каким приметам узнаешь родной дом

Там живет память. Окно. Дерево у входа.

Красногорлая шилоклювка, невесомая, как радиограмма, перелетает через Тихий океан туда и обратно, зная, что всегда найдет свой берег.

Доверчивость приезжих, которые спрашивают: «Неужели?»

Рев автобуса, переключающего скорость за две улицы до подъема назад, к детству.

Буйные ветры, что приносят бумажки и листья как будто специально для тебя.

Старинная мореходная карта, похожая на сетку для покупок, только с линиями течений и с розой ветров.

Запах переспелых плодов.

Запах свежескошенной травы и смазочного масла для газонокосилки.

Блаженное молчание человека, который прожил семьдесят пять лет на одном острове и давно сказал все, что хотел.

Сотворение мира

Шаг первый. Потребуется много воды: и сверху, и снизу. Небесной водой наполнятся озера и реки. Затем добавить ночи и дня, поровну. Пока светло, солнце будет забирать воду назад, чтобы не иссякли небесные запасы.

Шаг второй. Из праха создать человека. В конце жизни он возвратится в прах. Опять же, чтобы не иссякли запасы.

Шаг третий. Самый ответственный. Взять ребро и создать женщину, чтобы человек не скучал, чтобы был он благочестив и накормлен. Добавить чайную ложку сахару для радости и горьких трав для слез. И того и другого будет немало, а все остальное приложится.

История памяти

Тоскую без островного смеха. Белые люди так не смеются. Они хихикают тишком, исподволь. Я учу твоего отца, как нужно смеяться, и он делает успехи. Только мало занимается.

Тоскую по теплому морю. Что ни день, мы, ребятишки, ныряли с причала. Но чтобы в воскресенье — никогда. Ты знаешь почему.

Тоскую без синевы, без крыланов, что появляются в сумерках.

Тоскую без глухого стука, с каким падает на землю кокос.

Разбитые сны

Соседская девочка бродила во сне. На удивление далеко могла уйти — и не просыпалась. Однажды села она в лодку и дошла на веслах до самого рифа, а после вернулась к себе домой и легла на тюфяк. А то еще шагала по берегу, будто в церковь опаздывала.

Как-то застукали мы ее у себя: сидит за столом, глаза закрыты, но всем своим видом показывает, что пить хочет. Собралась я ее растолкать, да мама не дала. «А вдруг она сон видит?..»

Сон, говорит мама, — дело потаенное. Так оно и есть. Сны — это истории, которые никто, кроме тебя самой, не услышит и не прочтет.

С их легкой руки сотворений мира за всю историю галактики было больше, чем звезд на небе.

Впрочем, девочка, что сидела у нас дома, наверное, видела во сне всего лишь прыжок в воду с причала — и это тоже неплохо.

Как найти свою душу

Если обманешь мать, возможно, ничего с тобой и не случится, разве что зальешься краской и вспотеешь. Но потом, около двух часов ночи, в этой дурацкой машине, почувствуешь свою лживость.