Я дрался на истребителе. Принявшие первый удар. 1941-1942 - Артем Драбкин

Нужно сказать, что за время командования Давидкова прошло несколько операций, заслуживающих особого внимания. Например, когда мы были под Первомайском, то недалеко была станция Бандуры. Это узловая станция, на которой пересекались линии, идущие в широтном направлении — с севера на юг. И вот через нее проходили эшелоны эвакуированных и беженцев из Белоруссии и Украины, также шли эшелоны с севера, из Ленинграда. Днем полк прикрывал и станцию, и дорогу, и немцы ничего не могли сделать, поэтому они начали практиковать ночные налеты. Ночью полк не летал, поэтому на станции старались не задерживать на ночь эшелоны. Но однажды пришел эшелон с беженцами и следом — эшелон с горючим, а уже под вечер пришел еще и эшелон с военной техникой и боеприпасами из Ленинграда. Ясно было, что немцы не преминут обрушиться на такое скопление. Давидков и Токарев, понимая прекрасно возможные последствия налета немецких бомбардировщиков, решили выпустить самых опытных летчиков полка — собственно Давидкова или Сигова. Прожектора на аэродроме не было, решили, что подсвечивать на посадку им будут фарами автомобилей. Примерно в 2 ночи пришли немецкие бомбардировщики. На перехват на правах командира вылетел Давидков. Как он потом сам рассказывал, он сумел на фоне светлеющего на востоке неба (в воздухе рассвет заметен раньше, чем на земле) заметить группу — шла девятка бомбардировщиков, и один шел сзади — видимо, должен был зафиксировать результаты бомбежки. Давидков подошел к нему и в упор его расстрелял. Бомбардировщики поняли, что в воздухе истребитель и тут не до бомбежки. Группа рассыпалась. Видимо, они решили прижучить истребителя, когда он пойдет на посадку и ему станут подсвечивать, поскольку слышно было, что они ходят вокруг. Время Давидкова шло, светить нельзя, иначе будут бомбить аэродром. Слышим, Давидков идет на посадку, убирает газ, у всех замирает сердце, абсолютная темнота. Мотор выключил. Слышим, он катится по полю, все бросились к нему. Он вылезает из кабины и смеется. «Командир, как ты?» Он оборачивается и показывает: «Вот кукуруза помогла! Я вспомнил, что граница-то у нас с кукурузой. Она светлая, высотой полтора метра, я зашел, выпустил шасси. Когда колеса пошли к кукурузе, убрал газ и сел». Самое безобразное в том, что и на следующий день эшелоны не убрали. Говорили, что это диверсия, а может, локомотивов не было, только Токарев сказал так: «Ни один диверсант не сделает того, что сделает дурак! Самый опасный — это дурак!» Ночью Давидков опять вылетел, но немцы были уже наготове — когда он сбил одного бомбардировщика, стрелок другого его подбил, но он смог посадить самолет на живот недалеко от станции, его подобрали колхозники и на подводе — он разбил голову— повезли на аэродром. Когда колхозники приехали на станцию, то там узнали, кого привезли — а они видели и сейчас, и накануне, как он сбил самолет — поняли, что это их спаситель. Его взяли на руки и на руках принесли на аэродром. Это особый случай.

Еще один случай произошел, когда осенью получили задание штурмовать Таганрогский аэродром. Вылететь должна была восьмерка И-16 и несколько ЛаГГ-3. Приказали, как обычно: «Вылет на рассвете, перейти линию фронта там-то и идти на аэродром». Давидков знал, что это распоряжение свыше. Он сказал: «Нас сожгут на подходе. Это не годится». — «Вы что, отказываетесь выполнять приказ?» — «Нет. Вы дайте задание, штурмовать Таганрогский аэродром. А как, решу сам». Он изложил Гончарову свой план. Лететь не на рассвете, переходить линию фронта не там, где их ожидают, а отойти в сторону, выйти на Азовское море, зайти на Таганрог с моря, оставаясь невидимыми, и атаковать внезапно. Так и было сделано. Давидков шел ведущим. Он провел на высоте 15 метров всю группу, оставшись невидимыми с берега, пришли на аэродром, когда«мессера» были раскапочены, техники возились где-то в моторах. Зенитки зачехлены. Совершили несколько заходов. Сожгли 22 самолета. И вернулись домой. Естественно, командование было в восторге и приказало повторить налет. Давидков сказал: «Теперь ничего не получится, будут только потери». Но приказ есть приказ. Пошли. Конечно, были потери, потому что уже внезапности не было.

— Как относились летчики к техническому составу?

— Технический состав очень ценили. Такой пример. 41-й год, командир полка Давидков. Непрерывное отступление. Летный состав и часть технического перелетела, а часть технического состава осталась. Мы укладываемся и едем. А старшим в группе был назначен старший политрук Канарейцев, который к авиации никакого отношения не имел. А аэродром находился на берегу реки. Войска наземные уже прошли. Танки и мотопехота проследовали, а мы здесь остались. Канарейцев приказывает, ройте окопы, мы займем здесь оборону, задержим немцев. Мы смотрим, идиот ты или нет? Что у нас есть? У кого пистолет, револьвер, у кого винтовки, может быть, есть и автоматы. Нас человек 30 или 40, у нас 4 или 5 автомобилей, нагруженные. Как мы их задержим? Придет взвод с пулеметом или минометом, и мы беспомощны. На фронте самое страшное — тишина. Если тихо, значит, что-то произойдет, значит, наши ушли, а немцы еще не пришли… Нервы на пределе… Сидим обреченные. Вдруг слышим, летит «ишачок», с хвостовым номером «два» — Давидков. Он сходу развернулся на посадку и заруливает к нам: «Что здесь происходит?» — «Товарищ майор приказал рыть окопы, мы здесь задержим немцев». — «Идиот, отступает вся армия Южного фронта, а вы с горсткой техсостава хотите задержать вермахт?! Вы угробите мне людей! Полк силен, когда мы вместе, без техников полк бессилен — немедленно грузиться». — «Товарищ майор, мы уже погрузились». — «Правильно сделали, грузитесь и немедленно уезжайте. Я взлечу, посмотрю, если немцы близко, я покачаю крыльями, тогда жмите на всю. Если нет, я сделаю круг и улечу. Через 60 километров поселок Приюты. Сплошной линии фронта нет, немецкие танки и мотопехота прошли, оставили ракетчиков, которые сидят по копнам, обозначают линию фронта, пугают. Езжайте по шоссе, будут давать ракеты, стрелять — не обращайте внимания. Если будут задерживать, пробивайтесь с боем, вас 30 человек. Не останавливайтесь. Доедете до линии фронта, дальше наша территория. Мы вас там ждем». Взлетел, сделал круг, все спокойно, немцев не видно. И мы поехали. Действительно, немцы пускали ракеты, пугали, но мы проехали спокойно. Вот Давидков и его забота о техсоставе!

Зимой с 41-го на 42-й год всем было плохо. Нас, технический состав, плохо кормили. Хотя и это зависело от БАО. В разных батальонах по-разному. Когда в 43-м году мы стали гвардейцами, нам попадались только хорошие батальоны, я не помню, чтобы были претензии. Даже водку давали, но это баловство — на самолете всегда есть гидросмесь — если выпить подопрет, можно и ее.

— Как камуфлировали самолеты?

— Обычно пятнами — зелеными, черными. «Ишаки» были без камуфляжа. Они зеленые, внизу голубые. Я не помню, чтобы зимой красили белой краской. Самолеты в любое время года были зеленые, и на фюзеляжах мы ничего не рисовали, даже звездочки за сбитые.

— Были ли в полку пушечные И-16?

— Нет, не было.

— Как происходило перебазирование с одного аэродрома на другой?

— Когда мы перелетали на другой аэродром, нас возили на «Дугласе», но иногда и на ТБ-3, и на «кукурузнике» — когда на чем. Полеты на ТБ-3 хорошо запомнились. Везли нас в фюзеляже. Он летит, гремит — думаешь, вот-вот развалится. Это же братская могила.

Помню, полк перебазировался на аэродром у села Ермаки напротив Каховки, с задачей прикрыть переправу через Днепр. Горючего нет. Прилетел ТБ-3, привез нам горючее и боеприпасы. И идут 27 «хейнкелей» бомбить переправу. Нас-то, зеленых, маленьких, они не видят, а этих громил ТБ-3 увидели. И вот вся эта масса разворачивается — и на нас. Я ткнулся в ближайшую щель, а там уже полно, и сверху еще кто-то лежит. До моей щели бежать далеко, а немцы уже посыпали. Выросла стена взрывов и движется на меня, а я бегу со всех сил ей навстречу в свою щель. В щель прыгаю, осколки только свистят. Один разрыв, второй разрыв рядом со щелью — нас заваливает, жду следующего разрыва. Воющий звук, удар за щелью — ну, пронесло! Несколько секунд тишины, вылезли из-под завала. Самое интересное, что ни по нашим истребителям, ни по ТБ-3 они не попали, а вот мой друг Коля Трандофилов погиб. Похоронили — ни звезды, ни таблички, ведь здесь завтра будут немцы.

— Самый сложный в обслуживании самолет?

— Самый неприятный самолет —это ЛаГГ-3. Ой, неприятный самолет! Тяжелый, со слабым, нежным мотором М-105. На ЛаГГ-3 летчики не любили летать, но потом свыклись — ну, что сделать. Правда, вооружен пушкой, и Давидков даже на нем умудрялся сбивать. В 42-м году был очень тяжелый период, и ЛаГГ-3 все-таки достойно себя вел. Но потери у нас были больше, чем на И-16. Подготовка ЛаГГ-3 к вылету требовала больше всего времени по сравнению с другими самолетами.