Чистилище. Охотник - Кликин Михаил Геннадьевич

44

Борис Юдин заканчивал общий урок у старших классов, когда в зал ворвался запыхавшийся Герман Истомин и закричал с порога:

– Чужаки! Чужаки пришли!

Дети вскочили. Называть их детьми, впрочем, было не совсем правильно – многим уже исполнилось четырнадцать лет.

– Сохраняем спокойствие! – Борис вскинул руку. – Тишина в классе!

Он шагнул к двери, схватил Германа за рукав и вытащил в тесный коридор, заставленный учебными пособиями.

– Какие чужаки? – зашипел Борис. – Что ты несешь?

– Моряки. В деревню пришли. Точно такие, как Нолей описывал.

– Сколько их? – спросил Борис, поглядывая на дверь. Он был уверен, что ученики подслушивают этот разговор.

– Трое, – ответил Герман.

– Как трое? Всего? А остальные?

– Не знаю. Больше никого нет.

– Убили кого-нибудь?

– Мы? – переспросил Герман. – Или они?

– Все равно! Кто кого убил?

– Да вроде никто никого… Я не знаю… Меня свои послали. За вами. И остальными, кого найду. Я же в карауле сегодня.

– Не понимаю… – Борис шагнул к двери, резко её распахнул. За ней никого не было.

– Да мы сами не поняли… Трое пришли с южной тропы. Остановились на краю деревни. У яранги Эльки Хохлушиной. Уверенные такие. С оружием.

– Стреляли?

– Нет. Поймали какого-то мальчишку, велели ему главного позвать. Он ко мне прибежал. Я тревогу бить не стал, решил за вами сбегать…

На улице зазвенела рында – настоящий медный колокол висел только перед домом Макара Мартынова; голос рынды знала вся деревня. Секунда, другая – и вот от дома к дому покатился, нарастая, металлический лязг, звон и перестук.

Борис заглянул в класс. Парни сидели на местах, но, увидев учителя, тут же вскочили. Многие держали в руках ножи. Никто не произнес ни слова, но в этом не было необходимости – любому было ясно, что мальчишки рвутся в бой.

– Идите в семьи, – велел им Борис. – У кого нет семей, идите в семьи друзей и соседей.

Школу он покинул первым – просто не позволил ученикам выйти вперед. Герман семенил позади, торопился всё рассказать, но сбивался и повторялся:

– Трое их, сели за ярангой, ничего не боятся, не прячутся. Белый флаг у них – тряпка на палке. Один вроде главный. Мы их окружили, но близко не подходим. Оружие у них. Большое. Серьезное…

– Почему их только трое? – спросил Борис. – Где остальные? Почему они не прячутся?

– Может, ловушка? – предположил Герман. – Может, отвлекают нас?

Борис его не слушал. Он просто рассуждал вслух:

– Наверное, они разделились. Одни ушли за подмогой. А эти будут тянуть время.

– Может быть, – согласился Герман. – И что нам делать? Флаг у них. Белый такой. И оружие. Серьезное…

Из-за объеденного козами куста рябины выглянула крыша яранги, украшенная флюгером. Он не только показывал направление ветра, но и измерял его силу, – у Эльки Хохлушиной имелось изрядно всяких разных приборов – самодельные гигрометры, барометры, прочие штуковины; она уже пять лет числилась синоптиком, только прогнозы её сбывались редко; прошлый синоптик Август Радов был куда точней, но он хитрил и предсказания делал не по науке, а по приметам, известным каждому охотнику.

Борис увидал караульных, залегших за поленницей. Разглядел торчащий из-за угла курятника ствол самострела. Заметил блеск оружейной стали в окне ближней избы.

На околице у яранги собралось человек пятнадцать охотников. Еще больше их было в деревне – тревожный звон набата выгнал из домов всех, кто мог держать оружие. Люди готовились защищать свои семьи, своих детей, свои дома.

Борис развернул плечи, понимая, как много глаз сейчас следит за ним.

Он вышел на открытую площадку, где сушились ивовые верши, сплетенные метеорологом Хохлушиной – должна же быть от нее какая-то польза! – и выкрикнул громко:

– Я главный! Вы хотели меня видеть! Я без оружия!

Он вдруг разгадал примитивный план чужаков: им не нужны переговоры. Они выманили его сюда, чтобы убить. Наверное, они думают, что лишь задержавшийся на этом свете долгожитель способен доставить им проблемы. Остальные – обычные дикари.

Борис усмехнулся. Он так долго ждал смерти, что совсем перестал её бояться. Пожалуй, она стала для него желанной. И если бы не ответственность за общину, возможно, он давно нашел бы способ достойно завершить затянувшуюся жизнь.

Борис увидел белый флаг и трех человек, стоящих около него. Он посмотрел в их лица, не обращая внимания на черные дула, направленные в его сторону.

Интересно, когда чужаки поймут свою ошибку?

Успеют ли они хоть что-нибудь понять? Они ведь и сами – обычные жалкие дикари, обреченные на скорую смерть или мутацию.

45

Каждую секунду они ждали смерти. Каждый шаг, каждый прыжок мог оказаться последним. Преследователь был рядом – они слышали его. Но он словно играл с ними, гнал куда-то, хотя мог бы в один миг разорвать всех.

– Я её задержу, – сказал Федька Гуров и резко остановился.

Это было глупо, конечно. Как можно задержать Ламию? Но Федька не блистал умом. И Иван рявкнул:

– Беги, дурак!

Возможно, у кого-то из них еще оставался крохотный шанс спастись. Но для этого не нужно было останавливаться и совершать заведомо проигрышные, пусть и героические поступки.

– Разбегаемся! – крикнул Иван.

Они бросились врассыпную: Тагир, Иван и Максим повернули налево, Федька кинулся направо, Кирюха с девочкой на плече нырнул в кусты, а Юрки уже и видно не было – далеко умотал.

Иван поскользнулся на мокрой земле, неловко упал. Тагир свалился прямо на него, заскрежетал зубами от боли. Максим потянул его за руку, чтобы поднять. И услышал, как отчаянно кричит Ламия:

– Да стойте же! Стойте!

Он обмер, не веря своим ушам. И вдруг захохотал, как безумный.

– Стойте же! – из-за деревьев выбежал Геннадий Салин – всклокоченный, распаренный, исхлестанный ветвями. Он увидел охотников, облегченно выдохнул, упал на землю, мотая головой:

– Вы куда вообще так рванули? Не угонишься!

Теперь уже захохотал Иван – совсем не весело, истерически. А Максим, отдышавшись, заорал что было мочи:

– Это не Ламия! Это свои! Кирюха! Федька! Идите сюда все! Юрка!..

Юрка к ним так и не вернулся – не услышал. А вот остальные подошли – напуганные, недоверчивые. Кирюха уложил Медину на мох, отвесил Геннадию увесистый подзатыльник – у того даже челюсть лязгнула.

– Откуда ты тут взялся? – спросил Максим. – Ты же нас до смерти перепугал. Мы думали, за нами Ламия гонится.

– Да я же не хотел… Не думал… Я тогда домой вернулся, думал, останусь, решил, что можно… И Борис вроде ничего против не сказал… А потом Тагир возвратился с этим… как его?.. Нолеем! И меня совесть заела… Большая Охота все же… Вы там одни… Вова Самарский – родственник все же теперь… Надо помочь… Я и пошел назад – вас искать…

– Нету больше Вовы, – сказал Иван.

– Как нету?

– Вот так. Только мы и остались…

Охотники, сменяя друг друга, рассказали Геннадию о случившемся. Он, узнав о логове Ламии, заметно побледнел, закусил губу.

– И что теперь? – спросил он.

– Не знаю. – Максим пожал плечами. – Получается, не задалась у нас Большая Охота. Прошла Ламия к деревне. Эдик предупреждал нас, а мы ему всё рот затыкали.

– И что теперь? – слово в слово, тон в тон повторил Геннадий, еще больше бледнея.

– Ну… Борис, наверное, знает. Должен же он был предусмотреть такую возможность… В Кодексе наверняка что-то есть на этот счет…

– Прятаться будем, – предположил Кирюха. – Рано или поздно Ламия нажрется и ляжет в спячку, как всегда было.

– Нами нажрется, – заметил Федька.

– Может и не нами, – проговорил Иван.

– А кем? – спросил Максим.

– Вы забыли про моряков. Или решили, что они от нас отстали?

– Точно! – Кирюха заметил, что девочка очнулась, дал ей попить воды, помазал губы раздавленными ягодами. – Чужаки!