Соколиная охота - Виталий Абоян

Иоганн понял, что рассудок его немного помутился.

– Пошли, – кто-то дернул его за плечо. Гаарс.

Тупой уголовник. Он же ничего не понял, он еще надеется найти своего пахана. В этом весь Моралес – для уголовников он был паханом, для слабых духом – отцом и защитником, для нерешительных – указующим перстом, для интеллектуального меньшинства колонии – гадом, но удобным компромиссом между властью урок и хаосом.

– Куда?

– Будем искать босса. Его труп мы не нашли, значит, им удалось скрыться.

Логик, мать его. Вайс пожал плечами. Ему, собственно, теперь все равно. Пошли так пошли.

В воздухе коротко просвистело и с сухим треском стукнуло о борт катера. Тяжелый корпус шлюпки слегка вздрогнул, а прямо напротив Вайса на оранжевой поверхности борта образовалась маленькая круглая дырочка. Тело среагировало раньше, чем Иоганн успел понять, что это такое. Он больно стукнулся животом о влажный песок, крякнув от удара, и только тогда его осенило – дырка от пули.

Его отряд бросился врассыпную. Гаарс рванулся к нему, видимо, решив укрыться за катером. Но спринт уголовника окончился неудачей – тело Гаарса с лопнувшей, словно переспевший арбуз, головой, рухнуло у самого носа шлюпки.

Черт, из чего они там стреляют? Нашли разрывные пули? Не иначе.

– Вайс, отойди от катера, скотина! – послышался с пригорка визгливый голос Лимарека. Прихвостень Илюмжинова. Пришел доказать преданность новому боссу. Стало быть, в Поселении уже произошла смена власти. Или власть только делят?

Вайсу было все равно, на трон он не претендовал. Твердо Иоганн был уверен только в одном – назад, в Поселение, ему дороги нет.

– Отойди, я сказал, от катера! – Ори, ори, сволочь. Горло уже сорвал, холуй илюмжиновский.

Мозг, хоть и выбитый из колеи страхом, лихорадочно перебирал варианты. Где-то ведь должно быть спасение. Им нужен катер. Зачем? Уплыть за Хоакином? Вряд ли, Хоакина они желают встретить меньше всего. В таком случае, куда?

Что-то они там увидели. Там, в море. Что-то, чего Вайс не заметил в тусклом свете утренней зари с пригорка, а отсюда, снизу, этого не было видно. Слишком далеко? Вероятно.

Что бы там ни плавало, это интересовало илюмжиновцев. Значит, вполне могло подойти и ему, Иоганну.

Вайс подобрал под себя ноги, сделал движение назад, будто бы собирался действительно отползти от катера, и одним стремительным рывком столкнул тяжелый катер в воду. Казалось, он сдвинул по меньшей мере гору. В штанах что-то треснуло – не иначе анус таки порвался. Ничего, это для себя, а для себя не жалко.

Два фонтанчика взметнулись прямо из-под ног Иоганна. Хорошо гады стреляют. Оттуда метров двести, поди. Шаг, еще – совсем рядом просвистела третья пуля и срикошетила в воду, едва коснувшись покатого борта катера. Все, шлюпка больше не скребет килем по дну. В два движения, которые дались Вайсу из последних сил, он взобрался на крытый нос и, прокатившись, нырнул внутрь шлюпки.

С берега доносились редкие выстрелы. Почем зря не палили – у обеих сторон каждый патрон на особом учете, шквальный огонь не устроишь. Но в сторону шлюпки больше не стреляли.

Слышались крики и топот. Бабах – крики смолкли: кто-то нарвался на пулю. Все это Вайс фиксировал периферией сознания. Ему было не до идущего на берегу боя. Шлюпка, теперь его шлюпка, тоже от берега не особо далеко. Как же это, черт возьми, запустить? Где у нее включается мотор? Да где у нее вообще мотор-то?

Должен быть сзади. Блин, как неудобно – борт низкий, приходится ползать. Так и есть, сзади, вот он – мотор. И что дальше? У него должна быть батарея. И кнопка с надписью «On/Off». Вот она. Как это он ее сразу не обнаружил.

Вайс понял, что хихикает, словно в его жизни не было ничего смешнее того факта, что он сразу не заметил кнопку. Так и рехнуться недолго. Черт, как жить-то хочется!

Дрожащий палец жмет на треклятую кнопку. Пятый раз уже жмет. Никакого эффекта. Что же это?!

– Давай, заводись. Давай! – всхлипывал Вайс. По щекам катились слезы.

Он понял, почему в него не стреляли. Боялись повредить лодку. Сам Вайс им на фиг не нужен.

Не получите, твари!

– Вайс, скотина, ты бросил нас! – это Хашимото. Свой. Нет уж, милый Хашимото, своих тут ныне не осталось. Ты уж прости, родной, но не свой ты мне. И ждать тебя я не буду.

За бортом отчетливо раздавался ритмичный плеск – кто-то шел к шлюпке. Успеет? Если этот треклятый двигатель не заведется, разумеется, успеет. Чего тут успевать, он же никуда не плывет?

Иоганн еще несколько раз безрезультатно ткнул в кнопку. Ничего. Нужно что-то другое, надо придумать что-нибудь. От кнопки толку не будет.

Вот эта выемка. Для чего она? В форме изгибов стенок полости, смотревшейся инородно на гладкой поверхности корпуса мотора, было что-то очень знакомое. Что-то из прошлой жизни. Он видел такое раньше. Точно видел. Это…

Да! Это же гнездо для батареи Ллейтона!

Чего радуешься? Это – гнездо. Батареи нет, мотор не заведется!

Плеск совсем близко, в нескольких метрах от шлюпки.

– Ты мне за все заплатишь, душегуб проклятый, – чуть не над ухом Вайса раздался шипящий голос Хашимото.

– Обойдешься! – громко крикнул в ответ Иоганн.

Он наконец вспомнил про «дыродел», который торчал у него за поясом. Встать, чтобы прицелиться в Хошимото, Вайс побоялся. Он вытянул руку с пистолетом из-за борта, повернул ствол в ту сторону, откуда доносился голос, и трижды нажал на курок. Эх, много пуль израсходовал, их всего было пять!

После первого же выстрела раздался сдавленный стон Хашимото, и звук приближающихся по воде шагов стих. Японец продолжал стонать – видимо, его задело не столь уж серьезно, – но преследование прекратил. Хотя бы на время.

Вайс стремительными, конвульсивными движениями разгребал набросанный на полу шлюпки хлам. Здесь явно оставили то, что не было нужно. Это еще раз доказывало, что шлюпок было две, и все, что могло пригодиться, увезли. Надо думать, батареи Ллейтона с этого катера тоже забрали.

Нет, не все! Есть одна, вот она, родная.

Иоганн поднял батарею, аккуратно держа ее в дрожащих руках, словно священный Грааль, зачем-то поцеловал и воткнул в положенное ей место. Мотор слабо пискнул.

Ну, давай, заводись!

Кнопка «On/Off» тихо клацнула, и в этот раз мотор ответил ровным гудением. Это было лучше любой музыки мира! Он, Иоганн Вайс, спасен. Спасен!

Он быстро пополз вперед, к штурвалу. Маленький круглый руль находился в носовой надстройке, над небольшим кубриком. Место рулевого закрывал прозрачный плексиглас, поэтому мостик отлично простреливался. Делать нечего – Вайс плюхнулся в кресло, сразу дернув рычаг на «полный назад». Стрелки не заставили себя ждать: плексиглас тут же покрылся сетью трещин, а справа разверзся рваной раной. Трещины это хорошо, через них не видно, где мишень.

Мотор взвыл, катер ринулся кормой вперед. Надо развернуть его, у кормы слишком большое сопротивление – не разгонишься.

Куда он плывет, Вайс в тот момент не думал. Он уплыл с этого треклятого острова! Он спасся. Он был свободен, черт побери!

19. Недалеко от подножия горы Кения

Маленькие темные черточки, похожие на игрушечных человечков – две ручки, две ножки. А голову им забыли приделать. Хромосомы. Хранилище интереснейшей информации, трафарет, по которому ферменты соткут из синтезированных белков… Да, что захочешь, то и соткут. Не велика премудрость, можно состряпать любого монстра, главное, чтоб хватило фантазии. Другая проблема, а что с этим монстром делать потом.

И как его, чучело хромосомное, заставить жить. «It’s alive», – как любил говаривать в порыве творческого экстаза первый в истории, пусть и фантастический, гетрансплантолог, носящий очень звучное и широко известное имя Франкенштейн. Чем там он оживлял своих чудовищ? Кажется, атмосферным электричеством. И, ясен пень, человеческой любовью.

Да уж, с любовью последнее время стало как-то затруднительно. В дефиците у человеков ныне любовь.

Пальцы, не привыкшие к простою, теребили маленькую пластиковую карточку. Визитка. «Винченцо Бальдуччи», – написано серебром по темной глянцевой поверхности. Именно так его звали, когда он последний раз был жив.

Тогда он являлся подданным Европейского Исламского Союза и даже некоторое время как правоверный европеец совершал положенный намаз. Пять раз на день. Потом надоело – тратить столько времени на бестолковые упражнения на молельном коврике он не мог себе позволить. И в общем-то всем окружающим было глубоко наплевать на то, сколько раз в день Винченцо Бальдуччи расстилает этот самый коврик. Ну, кроме разве что соседей, до которых нет дела никому во всем мире.

Спокойно жить не давало другое. Его мозг. Точнее – то, что он знал, то, что он мог узнать. Ему было неинтересно просто смотреть на восход солнца, просто ходить на работу – на хорошую высокооплачиваемую работу в очень уважаемой конторе. Деньги не были нужны, в средствах он давно не нуждался. Ему было скучно наблюдать за вещами, разум требовал вещи создавать. Разумеется, предварительно разузнав, как там внутри они устроены.