Гамлет, отомсти! - Майкл Иннес

Эплби беспокойно посмотрел на него:

– Эта новейшая теория составит прекрасную психологическую базу для ваших романов, Джайлз. Звучит неплохо, однако я что-то не слышал, что на многих известных художников надели смирительную рубашку после того, как они совершили массовые убийства.

Однако Готт здраво развивал свою мысль:

– Нет, но среди них много самоубийств. И эти два механизма в какой-то степени взаимосвязаны. Однако фактор Боуза имеет решающее значение.

– Именно так. Коуп мог выстрелить отсюда в лежавшего Олдирна, вот и все. Но мог ли об этом знать Боуз? Джайлз, вам придется заново проделать вашу реконструкцию. Начинайте по команде «Вперед!».

Эплби спустился с верхней сцены и занял место Боуза на суфлерской табуретке между двумя плотными занавесами. Приникнув к глазку, в который он видел заднюю сцену, он крикнул «Вперед!». И через несколько секунд заметил нечто важное: сверху доносились негромкие шуршащие звуки – это Готт осторожно полз по доскам. Пока все сходилось. Боуз, который как суфлер прислушивался к звукам, мог также обратить внимание на верхнюю сцену. Вполне естественно, что он посмотрел вверх. Эплби тоже посмотрел вверх. Через секунду он заметил в полумраке какое-то движение: это отодвигался люк. Затем – протянутую вниз руку. Это была рука Готта с вытянутым пальцем, словно он прицеливался. Значит, Боуз вполне мог все знать. Куда важнее, как будто это объясняло его нежелание говорить, было то, что он мог что-то подозревать, не зная этого наверняка. Револьвер, просунутый через люк с верхней сцены, явно находился в руках Коупа. Боуз вполне мог все знать. Но как Коупу могло стать известно, что Боуз мог все знать?

– Как Коупу могло стать известно, что Боуз все знал? При условии, конечно, что все произошло именно так, – сказал Готт, спускаясь вниз.

– Вот именно. Но ответ достаточно прост, если взглянуть с психологической точки зрения. Чуть позже один взгляд мог все рассказать.

– Да. Взгляд, безусловно, мог сказать все. Однако не забывайте, что версия с Коупом делает шпионскую версию еще более зыбкой. Я не знаю о дальнейших передвижениях Коупа, приближался ли он к телу Олдирна и так далее, но если стреляли с целью ограбления, то вряд ли бы стали стрелять с верхнего этажа.

– А если ограбление – совсем другая история, очень мало связанная с выстрелом? И хотя версия с Коупом кажется соблазнительной, сейчас я прежде всего должен заняться ограблением. И в этом деле самое главное – все здесь плотно запечатать.

Именно этим Эплби и занялся. Он учел все: геометрию зала, пол, стены, окна. Возможность выбросить что-то в окно, просунуть что-то через вентиляционную решетку, перебросить что-то в темноте в дальний конец зала. Самое главное – чтобы никто не смог ускользнуть. Из зала было только два выхода. По стечению обстоятельств выход позади артистического фойе оказался под наблюдением Готта, Ноэля, Элизабет и Стеллы Терборг в тот момент, когда раздался выстрел, и Готт оставался там, пока не подошел герцог, который запер дверь и отослал Готта проследить за вторым выходом – позади публики. У второго же выхода стоял пожарный, который утверждал, что никто не входил и не выходил. Поэтому до того момента, как герцог отпустил зрителей, из зала не выходил никто, кроме Готта и Джервейса Криспина, отправившихся в комнату Олдирна.

– Кажется, шансы сто к одному, – сказал Эплби, в голосе которого Готту послышалась тревога, – что все так, как вы говорите. Или этот Хильферс основательно напутал, или действительно за документом охотились, и один из охотников, сидевший в публике и видевший, что происходит, поспешил с выводами и отправил чересчур оптимистичное послание своим сообщникам. И все же…

– Но опасность, разумеется, миновала. Бумага у вас в кармане, Боуз оказался совершенно не похож на шпиона, и уже не важно, что он обладал фотографической памятью.

– Поэтому, – ответил Эплби, – можно заключить следующее: чутье не подвело сержанта Трампета.

Готт нахмурился – и сразу содрогнулся:

– Заняться теми, кто вышел из зала! Джон, вы в чем-то меня подозреваете?

– Нет. Но был еще…

Он умолк, увидев изумление на лице Готта, и резко повернулся, глядя на приближавшуюся фигуру герцога. А тот, столь бесстрастно рассказывавший об обстоятельствах убийства, двигался словно в полусне. Он подошел прямо к Эплби и заговорил глухим ровным голосом, как загипнотизированный:

– Мистер Эплби, я только что побывал в комнате моего кузена Джервейса Криспина. Так получилось, что я тихо зашел через гардеробную, и он меня не заметил. Я сразу ушел. Он не заметил меня, потому что сидел за столом и вертел в руках… механизм.

В какой-то момент показалось, что у герцога подогнулись колени.

– Это был маленький фотоаппарат, – закончил он.

Оставалось ответить на один-единственный вопрос. И ответ на него звучал однозначно: именно Джервейс предложил, что комнату Олдирна нужно осмотреть и охранять. Эплби сразу же поспешил за кулисы и отдал распоряжения. Через полминуты они с Готтом уже бежали вверх по лестнице. Никто не произнес ни слова, но Эплби заметил, что Готт находился почти в таком же состоянии, что и герцог. В ночь, когда произошли два убийства и пополз слух, что каждому грозит смерть, это стало самым мрачным событием. Одно дело – предположить, что загадочный индус обладал фотографической памятью и использовал ее во зло. Совсем другое – что Джервейс Криспин, возможно, участвовал в злодействе, используя вполне реальный фотоаппарат. Это было деяние совсем другого рода. И быстрому воображению Эплби вновь пролетавшие мимо полутемные анфилады Скамнума представились нестройными по иной причине, словно фундаменты содрогнулись от взрыва заложенной где-то глубоко под землей бомбы. Однако Готт, взбегая по широкой лестнице, вновь слышал жуткий колокольный звон, прозвучавший всего лишь сутки назад, и раздавшийся вслед за ним голос:

– Произойдет тут нечто страшное и злое…

Это слова из «Макбета». Там имелась в виду измена.

– Лучше постучать, – сказал Эплби, остановившись у двери Джервейса.

Он постучал – ответа не последовало. Он повернул дверную ручку и вошел. Темнота. Он включил свет. В спальне Джервейса Криспина не оказалось, гардеробная и ванная также были пусты. Не теряя ни секунды, он начал методично обследовать комнату.

– Возможно, у герцога что-то случилось с головой, – вскоре произнес он.

Однако искал он тщательно, и это замечание, которое он произнес то ли капризно, то ли заранее извиняясь за свои намерения, прозвучало довольно резко. Потом он объяснил простыми словами:

– Джервейс Криспин убивает Олдирна, завладевает документом, предлагает осмотреть комнату Олдирна, оставляет вас здесь и спешит к себе. Он делает снимок, возможно, передает фотопластинку сообщнику, а затем возвращается в зал и каким-то образом засовывает документ в свиток. Вроде бы сходится.

Готт моментально проанализировал его слова.

– Нет, не сходится. Если где-то здесь его поджидал сообщник, он бы наверняка отдал ему фотоаппарат: слишком быстро от него не избавишься. Тем более он не стал бы возиться с камерой потом, когда Скамнум кишел полицией. А если сообщника не было, то спрятать камеру означало подвергнуться страшному риску. Если за досмотром в зале последовал бы обыск в его комнате – что представлялось вполне возможным, поскольку он выходил, – то тогда бы он попался.

– Это представлялось более чем возможным, Джайлз. И – горе мне! – эту возможность я упустил. Что же до страшного риска, то в Скамнуме нынче ночью достаточно рисковали: подумайте о том, как тело Боуза тащили мимо всех этих спален! Расскажите-ка мне о Джервейсе все без утайки, пока я тут ищу. Потом, если он не вернется, нам надо его разыскать.

– Если мои слова что-то значат, то когда говорил о кошмаре, я поторопился. Он Криспин. Более того, как я сказал, он Криспин до мозга костей. И все они в самом сердце Англии. Просто фантастика.

Машинально продолжая обыск, Эплби вдруг страстно произнес:

– Йорк – самое сердце Англии. И Стратфорд, и Престон, и, возможно, Хаддерсфилд. Скамнум!.. Разве не вы сказали, что это все показуха: герцог, его рыбы и свиньи? А кто же настоящий Криспин, Криспин этого Джервейса? Мы говорили об ограблении – разве это не он? Славная история захватов. Первые сто лет – захваты в Англии и Голландии. Вторые сто лет – захваты в Европе, Индии и Леванте. Третьи сто лет – захваты по всему миру! Джервейс играет по-крупному – действительно по-крупному, уверяю вас, – и вот тут начинается нечто невероятное. А сердце Англии – это лишь сантименты. Джервейс – это деньги, он гений чистогана. Насколько мне известно, его сердце и помыслы могут находиться там, где в настоящий момент деньги делать легче всего. У меня нет причин верить ему больше, чем поденщику на его полях. На самом деле даже меньше.