Англия и Франция: мы любим ненавидеть друг друга - Стефан Кларк

В тот день в церкви собралось 400 мужчин и юношей, которым некий полковник Уинслоу изложил «окончательную резолюцию Его Величества по дальнейшей судьбе французских обитателей Его провинции Новая Шотландия, которые до сих пор пользовались большей благосклонностью Его Величества, нежели остальные доминионы». Полковник Уинслоу сказал, что ему «весьма неприятно» делать то, что он намерен сделать, «и это так же печально для вас, потому что вы тоже представители рода человеческого». (Что ж, по крайней мере, он признал в акадийцах людей.) Далее он объявил: «Земли и постройки, домашний скот всех видов конфискуются в пользу Британской короны со всеми вашими личными вещами, сбережениями, деньгами и хозяйственной утварью, а вы сами перемещаетесь из этой провинции».

Это было, мягко говоря, шокирующее заявление, но Уинслоу сказал, что бритты играют по-честному, и прибавил: «От лица Его Величества я разрешаю вам взять с собой столько денег и утвари, сколько вы сможете унести, но так чтобы не перегрузить корабли». Учитывая то, что корабли могли вместить строго определенное количество пассажиров, это было заведомой ложью.

Он также пообещал, что «семьи в полном составе последуют на одном корабле», и это еще одна ложь, подтверждаемая приказом, который Лоуренс отдал одному из организаторов погрузки, некоему полковнику Роберту Монктону: «Я бы на вашем месте не стал дожидаться, пока подтянутся жены с детьми, отправляйте мужчин без них».

Поначалу объявление, сделанное в церкви, акадийцы встретили недоумением, поскольку по-английски знали только пару слов: «треска» и «бобер». Судя по всему, единственным лингвистом среди собравшихся был акадиец Пьер Ландри, который перевел британскую резолюцию, как только сам оправился от потрясения.

Тотчас зазвучали мольбы акадийцев о смягчении наказания. Некоторые предлагали заплатить выкуп за свое освобождение и переселиться на французские земли вглубь материка, но им было отказано. Другие умоляли разрешить им пойти домой и рассказать своим женам о том, что происходит, чтобы те могли собрать вещи. В конце концов малочисленную делегацию выпустили, а остальных Уинслоу оставил в качестве заложников, отправив 250 молодых людей в трюмы стоящих на якоре пяти кораблей.

Лишь к 8 октября подошла основная часть грузового флота, и Уинслоу мог начинать массовую депортацию. А за это время с кораблей спрыгнули двадцать четыре человека, причем двоих застрелили при попытке к бегству. Подходили женщины и дети, чтобы присоединиться к мужьям; они несли с собой столько скарба, сколько могли поднять, но, несмотря на обещания британцев, им пришлось бросить вещи на берегу, где они и оставались, пока их не обнаружили английские поселенцы, которые прибыли спустя пять лет.

Двадцать седьмого октября в море вышли четырнадцать кораблей с 3000 мужчин на борту, запертыми в трюмах, как рабы, и полуголодными. Если бы на кораблях имелись бортовые иллюминаторы, акадийцы увидели бы пламя и дым, поднимающиеся над их поселениями, где солдаты поджигали дома и амбары, обеспечивая полную зачистку территории.

В других местах Новой Шотландии депортация проводилась так же жестоко, но менее эффективно. Мужчины сбегали, многие семьи уходили в леса, скрываясь от поисковых отрядов, и, как могли, пытались выжить в суровом климате и без еды. Кое-где целые деревни снимались с насиженных мест и мигрировали вглубь материк в надежде создать новые поселения, где их не нашли бы бритты.

Чтобы акадийцы не могли получить помощь от дружелюбных индейцев, Лоуренс посулил местному племени микмаков щедрое вознаграждение: 0,30 пенсов (небольшое состояние) за каждого мужчину и 0,25 пенсов за женщину или ребенка, пойманных живыми, и — страшно сказать — 0,25 пенсов за скальп мужчины (хотя не очень понятно, как он собирался определять принадлежность скальпа).

Шла масштабная этническая зачистка, которую бритты не практиковали со времен Столетней войны, с той лишь разницей, что жертвы множились от давки в корабельных трюмах и голода и редко кто погибал от удара меча.

Всего, за период с 1755 по 1763 год, было депортировано около 12 600 акадийцев из тех 18 000, что составляли общину. Полагают, что 8000 умерли, включая тех, кто сбежал или спрятался.

Нельзя сказать, что Франция очень уж переживала за судьбу своих колонистов. Никто не поперхнулся, когда злой на язык Вольтер выразил словами то, что думали парижане о Канаде, написав в письме после разрушительного лисабонского землетрясения 1755 года: «Лучше бы землетрясение проглотило эту убогую Акадию». Вольтера часто поминают (по крайней мере, в Квебеке) также из-за того, что в 1757 году он сокрушался по поводу вражды между Британией и Францией за «несколько акров [63] снега в Канаде». И французские канадцы, у которых припасен целый список подобных цитат, нередко вспоминают еще одну декларацию Вольтера 1762 года: «Я бы предпочел выбрать мир, а не Канаду».

Нельзя сказать, что депортация акадийцев была звездным часом Британии или Новой Англии. Вот почему эти события упоминаются в книгах по английской истории гораздо реже, чем героические сухопутные операции на материке…

Волк в шкуре Вольфа [64]

В 1756 году, спустя год после начала депортации Акадии, разразилась Семилетняя война, и, вместо того чтобы размениваться на мелкие стычки, Франция и Британия вступили в официальную широкомасштабную битву за военное присутствие в своих колониях в Северной Америке и других частях земного шара.

Акадию более или менее оставили в покое, бросив на произвол судьбы, но для защиты своих интересов в остальной Канаде Франция отрядила опытного солдата — Луи-Жозефа де Монкальм-Гозона, маркиза де Сен-Веран (в наше скупое на слова время его обычно именуют просто Монкальм). Он участвовал в нескольких европейских конфликтах и был ранен мечом и мушкетной пулей. Весной 1756 года он пересек Атлантику с 1200 солдатами, чтобы поддержать четырехтысячное войско, уже базировавшееся в Нувель Франс. В его распоряжении имелись также около 2000 местных ополченцев, хотя он и знал, что вояки из них никудышные: их гораздо больше занимало потрошение животных, а не международные войны.

Поначалу Монкальм провел ряд успешных рейдов против бриттов, с захватом крепостей и столь необходимых пушек и амуниции. Но помощь, обещанная Парижем, запаздывала, поскольку британцы перехватили большую часть французских конвоев, и в сентябре 1759 года Монкальм укрылся в надежно укрепленном Квебеке.

И вот тут в игру вступил английский генерал Джеймс Вольф, который и должен был нанести решающий удар. Тринадцатого сентября 1759 года Вольф прибыл в Квебек, сумев пройти 450 километров вверх по реке Сент-Лоуренс с огромной армией из 9 000 солдат и 18 000 матросов на 170 ботах, — во многом благодаря тридцатилетнему капитану Джеймсу Куку, обладавшему талантом навигатора и картографа, который спустя годы сослужил ему хорошую службу.

Французы весьма комфортно чувствовали себя в городе-крепости на вершине неприступной скалы, им казалось, что долгий речной круиз Вольфа — совершенно напрасное предприятие. Но генерал категорически отказывался признавать поражение и послал отряд на штурм прибрежных скал. В иных обстоятельствах это ничуть не обеспокоило бы Монкальма, но бритты выгрузили на берег пушки, и он опасался, что британцы подвергнут город бомбардировкам, поэтому лично вывел из крепости 5000 солдат, чтобы сбросить противника в реку.

Вольф тоже вел в атаку свои войска, и у него был свой, смелый и хладнокровный стиль лобовых атак. Он позволил французам подойти совсем близко, так что между противниками оставалось метров сорок, а потом приказал своим солдатам открыть шквальный огонь из мушкетов, убийственным залпом опрокидывая оборону и вынуждая уцелевших французов — многие из которых были те самые ополченцы — мгновенно отступить. Сражение окончилось через четверть часа, и Квебек был взят.

Но оба командующих остались лежать на поле боя, смертельно раненные. Когда Вольфу доложили, что враг отступает, он сказал: «Слава богу, я умру спокойно» — и не замедлил это сделать. Тем временем Монкальму сообщили, что он не оправится от полученных ран, и он простонал: Tant mieux — «тем лучше». Казалось, он уже знал, что битва за Канаду проиграна.

Ступайте домой (если знаете, где дом)

Другой важный для Франции город материковой Канады, Монреаль, капитулировал годом позже. Бритты не тронули мирных жителей, и они там и остались, отрезанные от Франции, со своим архаичным акцентом и католическими большими семьями, благодаря которым большинство квебекцев следующего поколения имели по десять братьев и сестер.

Акадийцев лишили такой роскоши. Для тех, кто пережил тюрьму и изгнание, страдания еще не закончились.