Неизвестный Рузвельт. Нужен новый курс! - Николай Яковлев

В середине октября 1929 года резко упал курс акций на нью-йоркской бирже. 24 октября, в «черный четверг», было продано за день 12,9 млн. акций, крах был отсрочен на несколько дней поспешно созданным пулом крупнейших финансистов во главе с Морганом, но во вторник, 29 октября, на бирже было продано 16 млн. акций. За месяц стоимость акций уменьшилась почти на 1 6 млрд. долл., что повлекло разорение многих тысяч мелких и средних вкладчиков, втянутых в спекуляции.

Вместе с другими американскими лидерами Ф. Рузвельт далеко не сразу понял размах катастрофы. Он, как и Г. Гувер, полагал, что происходит временный спад, вызванный безрассудными спекуляциями. На следующий день после «черного четверга» ФДР телеграфировал нью-йоркской газете из Уорм-Спрингса: «Я не знаю подробностей, но твердо убежден, что промышленность и торговля в основном здоровы». Кризис все же нарастал, по всей стране закрывались предприятия, увеличивалось число безработных. ФДР, однако, не усматривал в этом чрезвычайного положения. В ответ на призыв Г. Гувера в конце ноября к губернаторам расширить общественные работы он сообщал, что в штате Нью-Йорк осуществляется программа строительства больниц и тюрем, «размеры ее ограничиваются только возможными поступлениями без увеличения налогов». И все.

Принимая бразды правления, Г. Гувер обещал покончить с бедностью в стране. Зимой 1929/30 года наступил второй год «ликвидации бедности» – свыше 4 млн. американцев оказались без работы.

В то время в Соединенных Штатах не было никакого социального законодательства. Безработный мог рассчитывать только на себя. Тысячи и тысячи обездоленных людей безуспешно искали работу, а занятые зачастую неполную неделю с ужасом думали о будущем. Ежедневно новые отряды пополняли ряды безработных. Частная благотворительность, подачки богачей были каплей в море, они скорее раздражали, приводили в бешенство.

Правительство пока шло по самому легкому, как представлялось в Вашингтоне, пути: не понимая причин кризиса и не видя возможностей преодолеть его, министры чуть ли не каждую неделю коллективно или индивидуально выступали с успокаивающими заявлениями. Они уподоблялись средневековым астрологам, точность предсказаний которых опровергалась жизнью.

Весной 1930 года появились первые грозные признаки всеобщего недовольства. 6 марта с лозунгами компартии на улицы городов вышло почти 1,5 млн. демонстрантов, требовавших работы и хлеба. Полиция жесточайшим образом расправилась с ними. Нью-Йорк, штат прогрессивного губернатора Ф. Рузвельта, не был исключением. Здесь 35 тыс. демонстрантов выслушали речи ораторов-коммунистов на Юнион-сквер. У. Фостер призвал их пойти к городской ратуше. Демонстрация двинулась, и в этот момент полиция обрушилась на нее. Корреспондент «Нью-Йорк таймс» писала: полицейские действовали дубинками и кистенями, «раздавались вопли мужчин и женщин с окровавленными лицами и головами. Полицейские избивали десятки людей, сбитых с ног».

Полиция очистила улицы от демонстрантов, но причины недовольства нельзя было устранить дубинками и кистенями. Белый дом оценивал падение занятости к весне 1930 года в 9 процентов, в Олбани твердо знали, что это фальсификация. Данные, собранные Ф. Перкинс по поручению ФДР, показали – 15 процентов. Количество лиц, обращавшихся за помощью, возросло в два раза, тысячи бездомных переполняли ночлежные дома, громадные очереди выстраивались за бесплатной тарелкой супа в благотворительных учреждениях. Власти города разрешили бездомным ночевать на баржах, швартовавшихся в нью-йоркском порту. Росла нищета, а вместе с ней отчаяние. Через полгода после начала кризиса ФДР был настроен по-иному, чем осенью 1929 года. «Обстановка серьезная, – признал он в конце марта 1930 года, – для нас пришло время хладнокровно и конструктивно подойти к ней, подобно ученому, разглядывающему пробирку со смертоносными бактериями, стремящемуся понять, во-первых, их характер, соотношение причин и следствий и, наконец, пути победы над ними и технику предотвращения приносимых ими несчастий».

Губернатор Рузвельт был все еще склонен рассматривать несчастье, обрушившееся на страну, как сезонное колебание. Он отдал указание властям штата всеми мерами способствовать повышению занятости, упорядочить помощь, а также создал первую в США комиссию в целях изучения методов ликвидации сезонных колебаний в занятости. Через легислатуру был проведен закон, ограничивающий вмешательство судов в трудовые конфликты, и одобрены некоторые меры, смягчавшие эксплуатацию. Он публично выступил за введение пособий по безработице. В совокупности все это было очень скромно, но губернатор Рузвельт действовал, в то время как подавляющее большинство лидеров пребывало в прострации. Штат Нью-Йорк становился примером для страны.

Политические комментаторы подчеркивали, что перед демократами открылись блистательные возможности. Но, как писал трезвый публицист Уильям Аллен Уайт, считавшийся совестью либералов, «для вас, демократы, наступили великие дни, однако не будьте слишком уверены. Если старый бриг выровняется на следующий год либо в результате искусного управления, либо из-за изменения ветров и волн, народ забудет, что он когда-то лежал на боку. Но я боюсь одного: если корабль не выпрямится, экипаж выскочит и выбросит за борт всю офицерскую толпу в расшитых мундирах – демократов, республиканцев, решительно всех». ФДР целиком и полностью был согласен с этим анализом.

Одному ортодоксальному экономисту, который дал губернатору Рузвельту академически бесстрастный совет: единственная надежда побудить страну к изменениям – подождать, пока государственный корабль прочно сядет на мель, – ФДР холодно ответил: «Люди не скоты, вы должны это знать!» В личной переписке в конце 1930 года он откровенно признал: «У меня нет никаких сомнений в том, что для страны пришло время на целое поколение стать радикальной. История показывает, что там, где это случается, нации избавлены от революции».

Радикализм губернатора имперского штата возрастал прямо пропорционально развитию кризиса. Все чаще и чаще он обрушивается публично на недостатки американской экономической системы, к пониманию которых пробудил кризис. Его выступления были созвучны настроениям масс, а политически были просто необходимы. ФДР отвоевывал себе не иллюзорную славу трибуна, а преследовал реальную цель – переизбрание его губернатором. Обращение к общим экономическим проблемам было чрезвычайно важно также и потому, что на выборах 1930 года республиканцы сосредоточили все внимание на коррупции в Нью-Йорк-Сити.

Их кандидат в губернаторы – прокурор южного района города Ч. Таттл, собственно, и прославил себя борьбой со взяточниками и казнокрадами. По мере развертывания кампании Таттл делал все новые открытия. Оказалось, что Таммани открыто торговала должностями судей. Один из нью-йоркских судей получил из неизвестного источника 190 тыс. долл., другой получил взятку в 30 тыс. долл. от гангстера, третий, когда занялись им, таинственно исчез и никогда не был найден и т. д. и т. п. Таттл гневно вопрошал: «Почему бездействует губернатор, почему он вооружает расследователей только деревянным мечом?»

Рузвельт сначала вел кампанию так, как будто коррупции не существовало. По мере того как нарастали всецело обоснованные обвинения, ФДР сообщил: «Я дам мистеру Таттлу время рассказать ньюйоркцам все, что он знает о Таммани. Я сам либерал. Возможно, для рассказа ему потребуется два часа. Я даю ему две недели. К тому времени, я уверен, штат будет готов выслушать, что действительно стоит в центре кампании».

Тем временем ФДР умело пропагандировал свои достижения как губернатора. Одной из первых звуковых кинокартин, выпущенных в США, был фильм «Что сделал Рузвельт», где с кинематографическими преувеличениями рассказывалось о его трудах на благо штата Нью-Йорк. Летом 1930 года фильм вышел на экраны. ФДР все чаще выступал по радио. В начале октября представители 22 страховых компаний присутствовали на обследовании врачами физического состояния ФДР. В 48 лет Рузвельт был здоров, как 30-летний мужчина, страховые компании выдали ему полисы на 560 тыс. долл., а если бы он захотел – были готовы увеличить сумму до 1 млн. долл. Обычно страховые полисы одному лицу не превышали 50 тыс. долл. В Вашингтоне по достоинству оценили его силы. В штат Нью-Йорк отправились государственный секретарь Г. Стимсон, заместитель министра финансов О. Миллс и военный министр П. Харли. Президент поручил им сокрушить губернатора. Пилигримы из Вашингтона поддержали кампанию Таттла по обвинению ФДР в потворстве коррупции Таммани.

1 ноября ФДР в речи в Карнеги-холл нанес решительный удар. Момент был чрезвычайно уместным – в президиуме собрания находилось все руководство Таммани, что не могло не подогревать пыла ФДР на трибуне. Он начал с того, что обвинил правительство в попытке скрыть неудачи собственной внутренней политики, представив в извращенном свете обстановку в Нью-Йорке. Больше того, Вашингтон стремился уверить жителей города, что нельзя доверять большей части из 220 судей. «Если есть нечестные судьи в наших судах, – заверил ФДР, – они будут уволены. Они будут уволены… не судом печати, а судом закона».