Соблазненные одиночеством - Николай Фохт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да нет, я вроде быстро.
— А почему ты не в халате? Я же говорю он мой. Не генерала.
— Я понял.
— Так в чем дело?
— Я хотел бы сначала кино посмотреть.
— Ишь ты какой. Труженик кабельного телевидения. А без кино никак нельзя?
— Нельзя.
— Ну и хорошо. Надень халат и пойдем в спальню — там есть еще видак, для особых случаев.
— В спальню так в спальню.
— А халат?
— Без халата никак нельзя?
— Без халата как раз очень хорошо.
— Нут так пошли, в спальне разберемся.
— У тебя в сумке что, всякие мужские мелочи?
— Там еще кассеты. Нам же все надо просмотреть.
— А тебя красивые родители не хватятся?
— Они в командировке. В Тунисе.
— Красный крест?
— Да нет, типа круиза — работают в медточке туристического лайнера.
— Ну вот, я тебя и пожалею — как мама. Ну чего ждешь. Ты обещал без халата.
— Сейчас, сумку поставлю…
— Ну.
— Сейчас.
— Ты стесняешься. Не стесняйся. Хочешь, я первая?
— Хочу.
— На. Может хоть рубашку снимешь. Или лучше джинсы — без рубашки я тебя уже видела. Ты куда.
— Я кассету поставлю. Это не помешает. Садитесь на кровать. Я сейчас.
— Легла.
— Вам видно?
— Слушай, девушка перед тобой голая лежит, готовая, можно сказать, на любые свершения, а ты мало того, что халат не надеваешь, еще и "выкаешь".
— Лена, тебе видно экран.
— Гера, мне видно экран.
— Ну, поехали.
— Это тебя возбудит?
— Несомненно. Тебя тоже.
Они смотрят телевизор. Гера рассеянно. Лена все внимательнее и внимательнее. Она убирает руку с его бедра, присаживается на кровати.
— Что это?
— Кино.
— Какое к черту кино. На той кассете другое было. Что это за тетки.
— Разные.
— Постой, а это — ты?
— Ну да.
— Ты ее ебёшь?
— Угу. Вот такое кино. Эротическое.
— Что это?
— Это мой бизнес. Это мое искусство. Пока такое.
— Я не понимаю.
— Очень просто. Наснимал несколько кассет. На них — известные женщины из нашего, сами знаете, престижного района. Или жены очень известных людей. Сняты, как ты заметила, в очень интересных ситуациях. Все, без исключения.
— Ты это хочешь показать по телевидению?
— Могу.
— А как ты их снимал? Ты больной, Герасим?
— Я их снимал очень просто. Вот этой специальной бесшумной камерой с широкоугольным объективом — в сумке. Это называется, скрытой камерой. Самое трудное, подгадать момент, когда они одни. Когда им одиноко, вернее. Дальше — дело техники. У каждой есть пунктик. Большинство — на сексе. Жена одного нашего очень известного телеведущего скрытая лесбиянка. Хочет, а никак не получается — боится. Вот ей я сказал, что голубой. А голубой, как женщина. Если перепихнуться с педиком — почти с женщиной. Она согласилась. У другой, нашей депутатши, давно сын умер. Он сейчас был бы как я. Короче, Эдипов комплекс — дальше точно по Еврипиду. И так далее.
— И что дальше, сука?
— Дальше разное. Деньги, услуги. Власть. Власть искусства, так сказать.
— Мудак ты. Ты меня тоже снимал?
— Конечно. Кроме того, что у вас голос узнаваемый, вас можно узнать, по лицу. И телу.
— Не хами.
— Не хамлю, констатирую. Я вас почему трахать не стал?
— Потому что ты пидарас.
— Нет. Потому, что мне вас вдруг очень захотелось. А это было бы не честно, не по правилам.
— Какие у подонка правила.
— Почему подонка? Я занимаюсь своим делом. Чем моя работа хуже, чем была ваша?
— Заткнись.
— Заткнусь. Ты сама рассказала, как поступила в училище. Догадываюсь, как ты получала и отрабатывала свои роли. Ты своей блядской натуре не изменила, даже когда прославилась. Выбрала гэбэшника геморойного. Ты в театре, на экране играла принцессу, девушку с трудной, но честной любовью, а в жизни была шлюхой. Как насчет гения и злодейства?
— Что дальше?
— Два варианта. Или ты мне платишь деньги за эту кассету, или я продаю ее. На телевидение. Наше. Туда ведь действительно пришел богатый… Настоящий отморозок — он этой кассете цену знает. Он действительно закупил вагон порнухи. Порнуху будут смотреть, нам на ночное время будут давать рекламу такую, что первой программе не снилась. А нас в деле только двое — сверхприбыль. И его никто не остановит — он будет показывать, что захочет. И помогать ему будут мои любительские фильмы — там, я говорил, много занятных и очень влиятельных лиц. Мы действительно затеяли большой бизнес, большое телевидение.
— Сколько?
— Три тысячи долларов.
— У меня нету.
— Есть. Сама сказала, что двадцать лет можешь не работать.
— Ты мне отдашь кассету.
— Копию, если захочешь. Оригинал как я тебе отдам? Я их берегу. Даже дома не оставляю — таскаю всюду в этой сумке.
— А если нет?
— Смотри телевизор. Ты много чего интересного тут продемонстрировала и наговорила.
— А если я в милицию заявлю?
— Ничего не будет. Ты даже не знаешь, как меня зовут. По правде.
— Понятно. А если все-таки будет: у меня от мужа ого-го какие мужики крутые в друзьях остались.
— Тогда покажут не только твое кино. Или пообещают показать. Не всем захочется увидеть некоторые пленочки на экране. В нашем района не только все друг друга знают — все друг на друга влияют. Эффект стопроцентный. Уже проверено.
— Сейчас тоже снимает?
— Конечно.
— Дай хоть халат надену.
— Давай решим финансовый вопрос.
— Гера, ты больной ведь. Насквозь. Ты что, наркоман? Ты посмотри, весь перекошенный. Зачем тебе это?
— Это очень интересно. Ты не представляешь себе, какой опыт. Он пригодится. Я режиссирую пока фрагменты — но почти всегда успешно. В конце — овация. И отличные гонорары. Скоро выйду на большой экран, на полный метр. Я сниму такой фильм, что кончит вся страна. Я тебе обещаю.
— Я верю… Ладно. Отвернись, я деньги достану.
— А чего стесняться. Больше я не возьму, у меня ставка.
— Ну камеру выключи.
— Зачем? Уйду — перепрячешь. Давай. Ты ведь за ними нагнешься? Или полезешь куда-нибудь? Это красиво получится.
— Разочарую. Я как старуха деньги под подушкой держу. Здесь.
— Ничего. Там достаточно красивого материала. Еще посмотрю, что в ванной получилось, и план из-под стола, и когда я уходил в душ — женщины когда их не видят ведут себя так… эротично. Кстати, с отжиманиями ты здорово придумала — ты высочайший профессионал. Своего дела. Давай деньги.
— Вот, Гера, или как тебя там. Это — пистолет. Это "макаров" Валерия Ивановича, который умер от гемороя. Валерий Иванович рассказывал мне, что этот пистолет за двадцать лет службы не дал ни одной осечки. Гера, если бы ты знал, с каким удовольствием я всажу тебе
