Кровавый век - Мирослав Попович

Здесь, собственно, и начинались вопрошания, касающиеся тем, запрещенных для мышления коммунистического политика. Эти запрещенные сюжеты очерчивали область социально-политических а priori убеждений, которая образовывала пространство жизнедеятельности не только лидеров, но и рядового советского человека. В массовом сознании (за исключением Балтии) не могла прижиться идея выхода национальных образований из СССР. О либерализации, которая простиралась бы до ликвидации государственной собственности, в те годы никто не осмеливался и думать. Но рыночное равновесие было очевидным путем для ликвидации «перекосов» советской экономики.

Реформирование социализма, как и всякое социальное реформирование, возможно и по-консервативному и по-либеральному. По-консервативному – значит, путем отдельных «точечных» изменений в социальном организме, включая замену отдельных личностей на руководящих постах. По-либеральному – значит, имея в виду отдаленную цель, очертить образ будущего, под который подгоняются отдельные новации. При этом возможен и революционный способ: заранее поставленная цель достигается путем резких «шоковых» изменений, включая применение насилия. И тот, и другой путь порождает свои проблемы, которые не имеют одинакового и универсального решения.

Горбачев признавал, что цены, абсолютно необоснованно устанавливаемые в недрах «командно-административной системы» в течение десятилетий, деформируют саму идею рынка, но поскольку безнадежно обветшало и заржавело все, нельзя ничего трогать: прожили десятилетие – проживем еще два-три года.

Аналогичные проблемы возникают в каждом эволюционном процессе. Характеризуя трудности согласования генетики и теории эволюции, а именно – сочетание теории отдельных («точечных») мутаций и теории превращения ферментов, ак. М. Д. Франк-Каменецкий писал: «Это то же, что приделать к автомобилю хвост от самолета. Автомобиль не полетит, но ездить еще будет (правда, немного хуже). Такой является нейтральная мутация. А если приделать к автомобилю правое крыло, то он опять-таки не полетит, но и ездить на нем вы не сможете: будете цепляться за все фонарные столбы. Или вам придется ездить по левой стороне дороги, которая очень быстро приведет к катастрофе. Кстати, с левым крылом тоже далеко не поедешь, да и полететь шансов мало. Ясно, что превратить автомобиль в самолет просто так не выйдет, нужна радикальная переработка всей машины. То же с белком. Чтобы превратить один фермент в другой, точечными мутациями не отделаешься – придется существенно менять всю аминокислотную последовательность».[829]

Кажется, что это писалось о Перестройке.

Позже Горбачев выслушивал много советов западных специалистов, которые предлагали либерализацию цен.

Но попытки нарушить систему цен означали бы в первую очередь повышение цен на самые необходимые продукты, и этого все вполне правильно боялись. Но какие структурные изменения необходимо было сделать, чтобы не пристраивать хвост к конструкции, а менять ее сущность, информационную структуру, «последовательность аминокислот»?

Для перестройщиков-фундаменталистов альтернативой была крепкая государственная дисциплина даже при экономически необоснованных ценах. Горбачев попробовал решить проблему иначе. Его ответом был «Закон о предприятии», принятый в начале 1987 г. Данный закон предоставлял большие права директорату и имитировал рыночную свободу. Параллельно январский 1987 г. пленум ЦК принял решение «О Перестройке и кадровой политике».

«Закон о предприятии» был трагически ошибочным шагом Горбачева. Это мероприятие было направлено на общее оздоровление экономики под лозунгом «порядок и инициатива», как и предыдущие шаги. Не имея рыночной среды, предприятия были лишены экономической регуляции со стороны рынка; не имея ответственности владельца, социалистические менеджеры получили право на инициативу, которую все больше начали использовать для неконтролированного обогащения. Началось безудержное разворовывание огромных сверхнормативных запасов, а затем и всего, что плохо лежит. Нужно было искать новые способы контроля над государственно-хозяйственной элитой.

Демократизация общества и была для Горбачева средством держать под контролем партийно-государственное «боярство».

В процессе реформирования социализма вырисовывались тенденции, которые крайне тревожили руководителей партии. При всем многообразии проблем, нуждающихся в немедленном разрешении в разных областях жизни, стихийно намечались однотипные пути, выгодные массовому участнику процесса, но опасные с общественной точки зрения. Парадигмой изменений можно считать, хотя как это ни парадоксально, колхозные структуры.

В колхозах Сталин нашел способ соединения общегосударственного и частного интереса. И не столько в системе трудодней – потому что государство полностью распоряжалось во всем коллективном хозяйстве и всегда могло обобрать колхоз и колхозников до нитки, – сколько в системе приусадебных участков. В конечном итоге в эпоху «развитого социализма» колхозники жили достаточно безбедно по принципу «Богу Богово, а кесарю кесарево»: государство распоряжалось крайне неэффективными большими сельскохозяйственными предприятиями, крестьяне жили за счет собственных приусадебных участков да еще того, что безнаказанно «брали» из колхозных складов по ночам, а то и средь бела дня. Потребление на селе в брежневские времена очень выросло, но это не было производственное потребление – заработанную копейку крестьянин тратил даже на маринованные огурцы в магазине, но только не на орудия производства. Для этого был колхоз, в котором на огромных фермах и необозримых полях как попало выращивалось и выкармливалось в больших масштабах все для государства. Через приусадебный участок и просто через сумки колхозников в «потребительскую корзину» перетекал отчасти и доход большого аграрного производства, потому что пахался участок колхозным трактором или лошадьми. Убытки государство переводило на колхозы через цены на машины и удобрения, все дальше разрушая свой аграрный базис.

Что-то подобное назревало в перестроечное время в промышленности. Организацию кооперативов масса инициативных людей восприняла как сигнал к созданию при социалистических предприятиях чего-то похожего на приусадебные участки. Кооперативы поначалу устраивались на производственных площадях предприятий, с использованием их имущества и оборудования, как приложение к основному производству, предназначенное для облегчения жизни членов коллектива. О такой судьбе мечтали и простые рабочие, но, конечно, досягаемой она стала только для избранных. Это открывало перспективу полного захирения государственной большой промышленности и разворовывания ее ресурсов оборотистыми менеджерами.

Такой же в сущности могла стать и реформа власти.

КПСС должна была оставаться единственной силой, которая определяет цели общественного развития для всей страны. Если вспомнить, такой проект не всегда был крамольным даже при Сталине. На поверхности это выглядело бы как увековечение руководящей роли партии при контроле народа за конкретными личностями, выдвинутыми партией на руководящие должности через выборы.

Поначалу о ликвидации монополии КПСС никто не помышлял ни в руководстве, ни в широкой общественности. Шла речь лишь о контроле избирателей над конкретными представителями власти, реально – о выдвижении нескольких кандидатур на одно место на выборах в советы разного уровня.

Партии как целому отводилась роль большого колхоза, который производит что-то общезначимое политическое и идеологическое для общего блага государства и народа, а реальные властные должности превращались в «приусадебный участок» отдельных политических деятелей. Коммунистическая партия, таким образом, была бы обречена на захирение и разворовывание, как и колхоз или социалистическое предприятие. Реформы оказывались приделыванием к социалистическому автомобилю крыла, которое могло только тормозить движение.

Наконец, подобная перспектива вырисовывалась и для всего социалистического государства. В роли «приусадебных участков» здесь выступали регионы и в первую очередь национальные республики, а «единому, могучему» Союзу отводилась роль общего хозяйства, который своей армией, силовыми структурами и военно-промышленным комплексом создает «крышу» для «приусадебных участков» региональных элит.

Когда исчезла перспектива военного столкновения с НАТО, союзная крыша потеряла опоры. А коммунистическая идеология уже не давала никаких стимулов для последующего социального развития.

Реформирование общества требовало средств. Их можно было взять только в одном месте – у военно-промышленного комплекса и вооруженных сил. Для этого необходимо было пойти на компромисс с США и странами НАТО и прекратить «холодную войну».