На день погребения моего (ЛП) - Пинчон Томас Рагглз

  — Он хочет продать тебе эту штуковину, — сказала Стрэй.

 — Я доволен своим винчестером, спасибо, — ответил Джесс. — Но, конечно, пока не трачу чьи-то патроны.

Он взял «краг» и направил через полог палатки на видневшуюся вдали группу всадников, возможно, конницу в форме, но Фрэнк не знал, что это за форма, пристреливаясь, осторожно дыша, притворяясь, что нажимает на курок: «Бам!», и вставляет в барабан новый патрон. Фрэнк мало чему смог бы его научить.

Позже Фрэнк разбирался с оружием, а Стрэй стояла на коленях рядом с ним.

  — Я хотел сказать, — сказал Фрэнк.

  — О, ты говорил, не волнуйся.

Он пристально посмотрел на нее, просто чтобы убедиться в выражении ее лица.

—   Хорошее времечко, чтобы это обсуждать.

— Происходит что-то, о чем я должен знать? — крикнул Джесс с противоположной стороны палатки.

 —  Момент сейчас достаточно темный, — сказал Фрэнк, —  как раз перед тем, как зажгут все огни, вот сейчас мы и выступим. Направляемся на север, нам надо добраться к той широкой лощине.

— Удираем? — испепелил его взглядом Джесс.

  —  Прямо в точку, — ответил Фрэнк.

  —  Убегают трусы.

 — Некоторые — да. Иногда у них просто не хватает смелости бежать. Ты был там. Сколько трусов собираются туда убежать?

  — Ты думаешь...

 —  Я думаю, мы можем добраться к тому сухому руслу. А потом просто опередим Линдерфельта.

 — Ты не хотел бы просто проверить для нас, что там снаружи? —  спросила Стрэй.

   Мальчик осторожно выглянул из палатки.

  —  У вас две минуту до того, как они включат прожекторы.

—  Сейчас начнется действительно горячая пора, — сказал Фрэнк. — Здесь больше делать нечего.

  —  Данн, — вспомнил Джесс.

  —  Где он сейчас? — Стрэй взяла пистолет и патроны, повсюду искала шляпу.

  — Прямо здесь, — ответил Данн, лежавший возле плиты.

Они вышли из-под полога палатки. Небольшая группа всадников галопом проскакала мимо, наглый напор мускулов и шкуры, копыта как смертоносное оружие.

Это могли быть кто угодно — милиция штата, бригада шерифа Болдуина, ку-клукс-клан или любая из групп волонтеров-рейнджеров. Слишком стемнело, чтобы определить точно. У них были факелы. Пламя горело с густым черным дымом. Словно их целью был не свет, а тьма.

Пальба теперь не прекращалась ни на минуту. На позициях Национальных Гвардейцев в холодный воздух поднимался дым от винтовок. Мало толку было знать, где они находятся, потому что довольно скоро они окажутся здесь, в одной из своих безжалостных атак, происходивших только в темноте, когда они уверены в своих жертвах.

Джесс бежал и был уже почти в безопасности, но тут на его пути возникла фигура в лохмотьях, схватила его за руку и приставила к его голове холодное металлическое дуло револьвера 45-го калибра.

  — Куда так торопишься, маленький макаронник?

  — Отпустите мою руку, — сказал Джесс.

  — Ты —  ребенок из палатки, вечно вертишься возле лавки.

Дуло оставалось на месте. Джесс попытался подумать, как выпутаться, отделавшись лишь болью, может быть, что-то отрезать или сломать, что потом заживет.

  —  Ты стрелял в нас сегодня, сынок, не так ли?

  —  Вы стреляли в меня, — ответил Джесс.

Воспаленные глаза долго смотрели на него. Револьвер исчез, и Джесс напрягся, не зная, что будет дальше.

  — Я действительно чертовски устал. Я голоден. Никому из нас не платили с тех пор, как мы приехали в это убогое место.

  — Поверьте, я знаю, каково это.

Они стояли, словно прислушиваясь к стрельбе по всему железнодорожному узлу.

  — Уноси отсюда свою анархистскую задницу, —  наконец сказал кавалерист, — и если вы умеете молиться, молись, чтобы я не увидел ее днем.

  —  Спасибо, сэр, — Джесс не видел вреда в том, чтобы ответить.

  — Меня зовут Брайс.

 Но к тому времени Джесс уже бежал слишком быстро, чтобы назвать свое имя.

 Они нашли убежище с сотнями других, по крайней мере на несколько минут, в широком сухом русле арройо к северу от города, ждали перерыва в стрельбе, чтобы найти безопасное место. Но милиция пыталась захватить металлический мост над арройо, а это отрезало бы путь к побегу на запад. Лучи прожекторов прочесывали участок, отбрасывая черные тени, которые можно было почувствовать, как дуновение ветерка, когда они проносились мимо. То и дело кто-нибудь из детей поднимался, чтобы посмотреть, что происходит в палатках, и на них кричали.

Фрэнк почувствовал руку на своем плече и сначала подумал, что это Стрэй. Но, оглянувшись, увидел, что она прикрывает Джесса своим телом от летящих игл весеннего снега. Рядом с ним больше никого не было.

Словно это была рука какого-то мертвого забастовщика, дотянувшаяся сквозь завесу смерти, чтобы коснуться чего-то на Земле, чего угодно, и это оказался Фрэнк. Может быть, даже рука Вебба. Вебб и всё, что он пытался сделать со своей жизнью, и всё, что было сделано, и все дороги, которые должны были пройти его дети... Фрэнк очнулся через несколько секунд, и заметил, что его слюна капает на рубашку. Так дело не пойдет.

Стрэй и мальчик были примерно одного роста —  Фрэнк впервые это заметил. Джесс спал на его коленях. Герои Компании В. Линдерлефта одну за другой поджигали палатки на расстоянии в полторы мили от них. Грязно-бурый свет прыгал и метался по небу, кавалеристы издавали звуки животного триумфа. Выстрелы разрывали гибельную ночь. Иногда между ними устанавливалась связь —  между забастовщиками, детьми и их матерями, даже кавалеристами и охранниками лагеря, отстрелянными пулями и пламенем битвы, и павшими в сражении. Но они один за другим гибли в свете, к которому история будет слепа. Считать их будет только милиция.

 Стрэй открыла глаза и увидела, что Фрэнк смотрит на нее. Она встретилась с ним взглядом, оба они слишком устали, чтобы притворяться, что это — не желание, даже здесь, в горниле ада.

 —  Когда у нас будет минутка, —  начала она, потом, кажется, потеряла нить мысли.

 — Фрэнк почувствовал, что это — ужасающе яркий шанс, к которому у них больше может не быть возможности прикоснуться. Последнее, о чем сейчас следует думать.

 — Просто доберись с ним к своей сестре, в безопасное место, окей? — наконец сказал он. — Это — единственное, о чем тебе сейчас следует переживать, всё остальное может подождать.

  — Я пойду с тобой, Фрэнк, — Джесс бормотал неразборчиво от усталости.

 —  Ты должен ехать с мамой, убедиться, что она выбралась отсюда в целости и сохранности.

  — Но битва не закончена.

—  Нет. Но у тебя уже был долгий день хорошей битвы, Джесс, а эти дамы здесь, младенцы и так далее — им нужна надежная винтовка, которая их прикроет, пока они не доберутся на то маленькое ранчо у дороги. Тут еще долго нужно воевать, всем хватит.

Фрэнк знал, что бледная клякса лица мальчика повернулась к нему, и он был счастлив, что не видит выражение этого лица.

 — Теперь я знаю, как добраться в дом твоего дяди Холта и тети Уиллоу, потому что ты нарисовал для меня карту и всё такое, я приеду туда, как только мы тут всё закончим.

Они оба услышали это «мы», надеялись, что не он один, а всё это скопище теней, ходячих мертвецов, не обменявшихся и дюжиной английских слов, приклады волочатся по грязи, гуськом идут на восток к проселочной дороге на Блэк-Хилс, пытаясь держаться вместе.

 — Мы будем там, — он кивнул на Блэк-Хилс, —  где-то нужно раскинуть мобилизационный лагерь. Джесс, береги себя..., — и мальчик подбежал обнять его с такой неожиданной горячностью, словно мог удержать это всё: подходящую к концу ночь, убежище в арройо, удержать это всё в неподвижности и неизменности, и Фрэнк чувствовал, что он пытается не плакать, а потом заставил себя разжать объятия, отойти и вернуться в это ужасное утро. Стрэй стояла прямо за его спиной.

 — Окей, Эстрелла.

Их объятия, возможно, были не столь напряженными или отчаянными, но он не смог бы вспомнить другой столь же искренний поцелуй, отягощенный такой печалью.